Далее у Пушкина были три недели в Юрзуфе (Гурзуф), ночью на корабле написанная элегия «Погасло дневное светило…» с чудесной картиной южной ночи, в которой было найдено равновесие между стихией внутреннего чувства, владеющего поэтом, и стихией внешней — бескрайнего волнующегося моря, валы которого подобны накатывающим на душу воспоминаниям. Герой стихотворения — изгнанник, одиночество и страдание которого не имеют исхода, а чувства не находят утоления.
Из Гурзуфа вместе с молодым Раевским Пушкин проследует верхом на лошадях до Ялты. Оттуда через Мисхор и Алупку он направится в Бахчисарай.
В Крыму к Пушкину наконец-то возвращается душевное равновесие, позволяющее «думать стихами». Затем Алупка, Севастополь и Бахчисарай, Каменка, имение матери Раевского, а оттуда на место службы в Кишинёв, так как во время странствований Пушкина Инзов временно был назначен наместником Бессарабской области.
На какое-то время Петербург, с его обидами и страстями, приятелями и увлечениями, оказался, можно сказать, просто стёртым если не из памяти, то из мыслей точно. Не случайно за всё это время Пушкин не написал ни одного письма (в отличие от большого числа писем из Кишинёва и Одессы). Мир словно сузился до семьи Раевских на фоне панорамы Кавказа и Крыма.
Но всему рано или поздно приходит конец. После счастливейших минут жизни, проведённых «посреди семейства почтенного Раевского»…
«Я не видел в нём героя, славу русского войска; я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою, снисходительного попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества».
…Пушкина ждал прелестный край с жарким полуденным небом Бессарабии.
Только 21 сентября 1820 года Пушкин со своим неразлучным спутником дядькой Никитой Козловым прибыл в Кишинёв. Сперва он поселился в наёмной мазанке, a потом перебрался в стоящий на отшибе дом Инзова. Генералу в ту пору 52 года, он служака, далёк от стихов, предпочитает прозу жизни. Но под строгой военной формой у него доброе и благородное сердце, не часто встречаемое среди начальников. Поэт, хоть и был всегда занозлив, признал генерала гуманным и душевным человеком.
Ему отвели комнату на первом этаже. В ней Пушкин останется даже после того, как в результате землетрясения дом окажется полуразрушен и Инзов его покинул. Почему остался? Опять сказался характер. Пушкинская комната имела на окне решётку, и это позволяло при каждом удобном случае при гостях шутить: мол, сами видите, заточён в неволю. Ну что тут скажешь! Сегодня назвали бы это очередным пиар-ходом. Но тогда такого слова и не существовало.
…И потекли дни скрытых от чужих глаз долгих дум и пылкой работы, выставленных напоказ дуэльных и любовных историй, дружеских пирушек и танцевальных вечеринок, карточной игры и шумных скандалов, умышленных обид и запальчивых оскорблений. В те времена такое поведение называлось «корчить лихача» (нечто подобное сегодняшнему «изображать крутого»).
Через полтора месяца по приезде в Кишинёв Пушкин, взяв за основу услышанную песню трактирной служанки, написал «Чёрную шаль». А буквально через месяц, в декабре, задолго до её напечатания, по рассказу В. П. Горчакова, одного из приятелей Пушкина в тот период (он служил квартирмейстером при штабе 16-й пехотной дивизии), её уже твердили наизусть в Киеве.
Творческий период Пушкина на Юге принято называть романтическим. Романтизм и в самом деле тогда живо интересовал Пушкина. Всё-таки в начале 20-х годов это ведущее литературное течение, и пройти мимо значительного эстетического явления поэт не мог. Правда, толчком к обращению к романтизму всё же стали причины личного порядка: высылка из Петербурга, разочарованность в любви и в дружбе, часто сопровождавшая Пушкина, мучительная раздвоенность по отношению к революционным идеям, витавшим в его окружении.
Спустя полгода без всяких задержек отправляется посланное Инзовым отношение Каподистрии:
«Пушкин, живя в одном со мной доме, ведёт себя хорошо, и при настоящих смутных обстоятельствах не оказывает никакого участия в сих делах. Я занял его переводом на русский язык составленных по-французски молдавских законов, и тем, равно другими упражнениями по службе, отнимаю способы к праздности».
Этим письмом Инзов докладывает в Петербург, мол, присланный чиновник при делах, ни о чём противоправном и не помышляет. Мудрый был «старик»-генерал.
Уже в первые полтора года после изгнания из Петербурга Пушкин написал более 40 стихотворений, поэмы «Кавказский пленник», «Цыганы», «Бахчисарайский фонтан». Их специфически «южный» романтический колорит заставлял современников вспомнить «восточные поэмы» Байрона. А ещё подготовил «Братьев разбойников» и создал «Песнь о вещем Олеге» — удивительную по красоте и силе романтическую балладу, основанную на национальном материале. Убеждённые в пушкинском авторстве бесстыдной «Гавриилиады» полагают, что именно тогда он родил этот последний отзвук его симпатий к Вольтеру. Но тема «Гавриилиады» заслуживает особого разговора, и мы обратимся к ней немного позже.
Творческая работоспособность Пушкина тем поразительнее, если принять во внимание два очевидных фактора. Первый из них: всё перечисленное — едва ли составит третью часть творческих работ, занимавших его в Кишинёве. Второй: в продолжение всех полутора лет своего пребывания в Кишинёве он не хотел и не мог примириться с мыслью о продолжительности своего изгнания, жил как на биваках, мечтал не нынче-завтра вернуться в Петербург и постоянно переходил от надежды к отчаянию.
Говорят, пушкинские поэмы «читались всею грамотною Россиею; они ходили в тетрадках, переписывались девушками, охотницами до стишков, учениками на школьных скамейках, украдкою от учителя, сидельцами за прилавками магазинов и лавок». Наибольший успех в публике имел «Кавказский пленник», который вышел Петербурге летом 1822 года.
Во мнении читающей молодой России именно после него Пушкин стал великим поэтом («Руслан и Людмила», как помним, возбудили повсеместный интерес, вызвали споры и ожидания).
Да и Россия консервативная, «стареющая», вынуждена была признать за «либералом» Пушкиным «талант прекрасный».
Читателей, а их становилось всё больше, подкупали изящество и сила языка стихов (часть из которых немедленно стали если не поговорками, то буквально «ходячими фразами» и были у всех на устах), и, конечно же, глубоко правдивое чувство. «Кавказский пленник» был воспринят как «тайный глас души» поэта, очень понятный, а главное, до боли знакомый читателям — ведь они сами переживали ту же «болезнь века».
Пушкин и романтизм — это удивительное явление, когда поэт оказался в нужное время в нужном месте. Романтизм не только помог Пушкину-поэту стать выразителем своего поколения, но и способствовал Пушкину-человеку «строительству» его личности. Две стороны одной медали.
На одной — выпуклое изображение покорившего воображение всей Европы своим «мрачным эгоизмом» лорда Байрона. Можно подумать, англичанин, чей герой с его противоречивым миросозерцанием, с его отверженной душой, — единственный, кто способен выразить всю гамму переживаний российского поэта. К тому же и публика начинает тогда глядеть на творчество Пушкина — в духе романтизма — как на один огромный автобиографический роман, в котором стихотворения и поэмы образовывали главы, а биография служила сюжетом.
На другой — сам Пушкин, демонстрирующий в то время совершенно неповторимое искусство жизни.
Самосознание поэта не только наполняло Пушкина чувством уважения к своему поприщу, но и говорило ему о том, что только он сам должен определять и характер своего творчества, и то, как ему вести себя.
Заметим, до той поры никем ещё не ставился такой вопрос: как должен вести себя Поэт. Пушкин первым из творческих людей задумался над тем, насколько его человеческий облик, поведение, даже внешность связаны с его поэзией.
В XXI веке никого не удивишь известием, что тот или иной популярный, публичный человек изменил свой имидж: изменил не только внешний образ, но и стиль, характер поведения, стал на людях демонстрировать себя в новом качестве. Сказать, что начало XIX века таких метаморфоз ещё не знало, будет не совсем верным.
Именно в этот период в России, с её «пошлой» окружающей действительностью, в среде дворян вспыхивает мода на стилизацию своего облика и манеры поведения — своеобразная игра в загадочную, романтическую личность, черты которой почерпнуты из литературы. Причём, надо признать, книжность чувств отнюдь не мешала принявшим правила распространённой в ту эпоху игры, быть людьми глубокими и искренними. Другое дело, что часто это сочеталось с наивностью. Ярким примером (по степени известности) может служить пушкинская Татьяна, которая, как помним, себе присвоила «чужой восторг, чужую грусть». Татьяна и Онегину отводит роль одного из известных ей героев «британской музы».
Вот и своё собственное поведение Пушкин, можно увидеть, заметно ориентирует на некий единый эталон, включающий джентльменский романтический набор: неизменность, подчинённость единой страсти, целостность, сознательная ориентация на тот или иной литературный тип. Поэт (тут он вовсе не исключение) и в жизни вторит расхожей мифологии романтизма: следует Демону и Вертеру1, Мельмоту2 и Агасферу3, Гяуру и Дон-Жуану4.
1 Герой повести Гёте «Страдания юного Вертера», трагически влюблённый и кончающий самоубийством юноши.
2 Герой романа английского писателя Метьюрина «Мельмот-Скиталец», таинственный злодей, демонический соблазнитель., мой совет перечитайте
3 Персонаж ряда романтических произведений, вечный скиталец, отринутый богом и людьми.
4 Образы романтических бунтарей и скитальцев из поэм Байрона.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—192) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Специально для тех, кто продолжает убеждать меня в том, что "Нат. Ник. была очень даже умна, а Вам стыдно оскорблять женщину. Это Пушкин не считал нужным делиться с ней своими творениями, считая, что не ее ума это дело. Как видим, в 21-ом веке сексизм еще не полностью изжил себя", мой совет перечитайте эссе 55, которое я начинаю со слов: "Чисто по-житейски «мадонна» и «Психея» Натали была отнюдь не глупой молодой женщиной".
Эссе 55. Натали была куда практичней Пушкина