Репрессии в Красной Армии 1937 года, как и репрессии начала 30-ых годов в рамках, так называемого, дела «Весна» не были исключительно ведомственными репрессиями.
Ликвидировав умелыми действиями иностранного отдела ВЧК-ОГПУ к концу двадцатых годов угрозу экспорта контрреволюции со стороны белоэмигрантов, Сталин в 1930-1931 годах провел кампанию по изъятию из общества оставшихся в стране «бывших людей», тех, кто счел для себя правильным, пойти на службу советской России: развивать ее науку, восстанавливать ее производство, строить боеспособные вооруженные силы.
У репрессий 1930-1931 годов была и вторая задача. Мнимым вредительством «бывших людей» Сталин эффективно прикрыл косяки большевистского правительства, результатом которых стало массовое недовольство, грозившее перерасти во всенародное антибольшевистское восстание.
В «бывших людях» Сталин видел потенциальную угрозу для возглавляемой им большевистской власти и действовал как тот муж из известного анекдота, который дал в ухо жене за то, что она всякую фигню про него думала.
А они, конечно, "всякую фигню" про большевиков думали. В этом у меня нет ни малейших сомнений.
В СССР начали разворачиваться показательные процессы против разного рода «вредителей» на объектах промышленности, на транспорте, в торговле, в научной среде и в армии: «Шахтинское дело» 1928 г., дело «Промпартии» 1930 г., Академическое дело 1929–1931 гг., дело микробиологов 1930–1931 гг. Против бывших офицеров было направлено самое масштабное из этих дел, так называемое дело Всесоюзной военно-офицерской контрреволюционной организации, или дело «Весна» 1930–1931 гг., охватившее не менее 3 276 человек.
Фамилия Тухачевского в силу "неидеального происхождения" и интереснейших обстоятельств, о которых я рассказал в предыдущей статье, фигурировала уже в рамках дела "Весна".
Статья называется «о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты», и рассказывает о том, как чекисты в темную использовали Тухачевского в своем не лишенном изящества противоборстве с реэкспортом эмигрантской контрреволюции.
В начале 30-ых советское правосудие не было еще таким свирепым, каким оно станет позже. «Бывших людей», по большей части, отправляли в концлагеря и ссылки. Репрессиями "бывших людей" (чудовищный термин - не правда ли?), не смотря очевидную необходимость многих из них для функционирования советского общества, их незаменимость на своих местах, на самом деле, усугубили и без того плачевное состояние в экономике и сельском хозяйстве, что аукнулось стране небывалым само организованным голодом 1932-1933 годов.
Покончив с "бывшими людьми", Сталин принялся громить внутреннюю большевистскую оппозицию себе любимому: левую – Троцкистов, потом правую – Бухаринцев и зачищать вполне лояльное к себе и ничуть не оппозиционное поле «старых» большевиков, овеянных легендами героев гражданской войны, как источник потенциальной угрозы для собственной власти.
Обе волны репрессий нанесли неоцененный ущерб стране, в первую волну 1930-1931 годов, уничтожив подготовленных специалистов, а в волну 1937-1938 годов - людей, идеологически устремленных воплотить в жизнь идеи, за которые боролись, многие, не жалея живота.
Ворошилов на февральском 1937 года пленуме ЦК КПСС был, видимо, еще не в курсе, что НКВД ведет активную разработку его ближайшего окружения, поэтому и заявил.
«К настоящему моменту армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооружённую силу… отбор в армии исключительный. Нам страна даёт лучших людей».
А Молотов уже что-то знал, и осек Ворошилова:
«Возьмем наше военное хозяйство, громадное хозяйство: вооружения, снабжение армии — это колоссальное хозяйство. Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы себе представить, что только там нет вредителей? Это было бы нелепо, это было бы благодушием, неправильным благодушием.
...Я скажу, что у нас было в начале предположение по военному ведомству здесь особый доклад заслушать, потом мы отказались от этого, мы имели в виду важность дела, но пока там небольшие симптомы обнаружены вредительской работы, шпионско-диверсионно-троцкистской работы. Но, я думаю, что и здесь, если бы внимательнее подойти, должно быть больше».
Напрашивающийся вопрос: "У кого это - "у нас"?" Молотову никто не задал. Всем было понятно у кого это - "у нас".
Приступая к анонсированной Молотовым кампании по поиску "вредительской шпионско-диверсионно-троцкистской работы" в Красной армии, НКВД первым делом стряхнул накопившуюся в 1931 года пыль с дела Тухачевского.
В апреле 1937 года Сталин инициировал решение Политбюро ЦК ВКП(б) об отмене ранее запланированной поездки Тухачевского в Лондон на коронацию английского короля, сославшись на сообщение Ежова.
Вот текст этого сообщения.
«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки товарища Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (троих немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международные осложнения. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану товарища Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку товарища Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить».
Это была очередная Сталинская «постанова». Почему? Потому, что процитированное мной письмо Ежова в адрес Сталина, Молотова и Ворошилова в архивах КГБ обнаружено, а информация от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, ожидаемо, нет.
На этом основании составители справки о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году судебными и партийными органами тт. Тухачевскому, Якиру, Уборевичу и другим военным деятелям, в измене родине, терроре и военном заговоре сделали заключение, что письмо Ежова – фальсификация.
С их заключением трудно не согласиться.
На Ежовской записке есть подпись Тухачевского об ознакомлении и резолюция Сталина:
«Членам ПБ. Как ни печально, приходится согласиться с предложение т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин».
В распоряжении составителей справки оказались записные книжки Ежова, в которые тот, в том числе, записывал указания Сталина.
Одно из таких указаний предписывало Ежову:
«Воловича особ. допрос».
Заместитель начальника Оперативного отдела (позднее 1-го отдела) ГУГБ НКВД СССР Волович 27 апреля подтвердил, что Тухачевский был участником заговора и обеспечивал заговору поддержку частями.
О причастности Тухачевского к числу заговорщиков показали так же зам наркома ВД Прокофьев и Гай - до прихода к руководству Ежова трудившийся начальником Особого отдела ОГПУ при СНК — НКВД СССР.
Оговорюсь, для тех, кто не до конца понимает механику репрессий, Гай, Прокофьев и Волович решением Сталина и Молотова, подписавших расстрельные списки, были умерщвлены. У Гая и Воловича Сталин с Молотовым расстреляли еще и жен, видимо, на всякий случай.
Прокофьев, судя по всему, женат не был.
«Что же делать, давайте набьем Гаю морду»
Здесь интересно вот еще что. Задолго до того, как у руля страны встали и Хрущев и, тем более, Горбачев с Яковлевым, которых фанаты усатого монстра, потрясая над головой кулаками, обвиняют в фальсификациях всех архивов, в 1939 году заместитель начальника 2-го отдела НКВД СССР Залпетер на допросе показал:
«Быв. начальник 2 отдела Николаев поручил Жупахину… допросить Прокофьева, он по поручению Николаева без допроса Прокофьева… составил по существу сам показания Прокофьева… В моем присутствии Жупахин принес эти показания Николаеву в его кабинет, сказав: «Посмотрите как получилось»… Николаев исправлял «показания» Прокофьева, придавая им «более» жизненный характер.
При наущивании мною и Николаевым «непрзнавшегося» еще Гая к даче первоначальных показаний Николаев в моем присутствии ему заявил: «Вам надо сделать, как поступил Прокофьев – Зашел к нему на допрос Ежов и заявил: «Надо дать показания», на что Прокофьев ему ответил, вытянувшись перед Ежовым по-военному: «Так точно», - и тут же начал давать показания…».
«…В один из выходных дней после допроса в Лефортовской тюрьме некоторых обвиняемых… Николаев, сказав: «Что же делать, давайте набьем Гаю морду», - поручил вызвать на допрос Гая и после вызова Гая Евгеньев, не дав ему ответить по существу заданного ему вопроса… ударил его».
«При допросах Гая по делу ягодовского заговора я допрашивал Гая, иногда вместе с Николаевым, относясь в основном к делу Ягоды, как сталинскому «соцзаказу», так я понял Ежова на первом оперсовещании, на котором он инструктировал следователей… Гай начал давать показания по шпионской работе после того, как Ежов обещал ему сохранить жизнь, заявив: «Пощажу».
Залпетера Сталин с Молотовым тоже расстреляли, но Вы ошибаетесь, если думаете, что за фальсификации уголовных дел. Отнюдь, Залпетер оказался контрреволюционером и террористом.
Записка датирована 21 апреля, а 22-25 апреля недавно арестованные бывший начальник особого отдела НКВД Гай и бывший заместитель наркома внутренних дел Прокофьев на допросе показали, что Тухачевский, Уборевич, Корк, Шапошников, Эйдеман по своей контрреволюционной деятельности были связаны с уже изобличенным «врагом народа» Генрихом Ягода.
«закрепили нужную Ежову «солидность и серьезность» заговора»
О том, как допрашивали Воловича рассказал его следователь Суровицких, правда, уже не в 1939-ом, а в 1961 году:
«Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от начала до конца продуманной и подготовленной провокацией… Поведение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний… Воловича допрашивал Ежов… абсолютное большинство фамилий подсказывались Воловичу Ярцевым или мною по его указанию… «Логичность» показаний арестованных также диктовались следствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского, как на участника заговора, подготавливавшего войска к захвату власти заговорщиками… Я и Ярцев «получали» от Воловича развернутые показания на Тухачевского, как на участника заговора, готовившего армию для обеспечения военного переворота, т.е. добивались подтверждения о наличии воинской силы и закрепили нужную Ежову «солидность и серьезность» заговора».
Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе».
«В другой записной книжке Ежова обнаруживается запись:
«Напасть: Примакова по Якиру, Медведева Якиру».
Михаил Евгеньевич Медведев стал первым, кто дал показания о существовании «военно-фашистского заговора» в Красной армии, руководимого Тухачевским, Якиром и другими.
Кавалер орденов Ленина, Красного Знамени, Знак почета, почетный работник ВЧК-ОГПУ, депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва Радзивиловский на допросе 16 апреля 1939 года рассказал, что Медведев был арестован по распоряжению Ежова без каких-либо компрометирующих материалов с расчетом начать от него раздувание дела о военном заговоре в РККА. Нарком Ежов приказал Радзивиловскому добиться от Медведева «показаний с самым широким кругом участников о существовании военного заговора РККА». При этом Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе. Ежов подчеркнул особо, что в процессе допроса Медведева я должен добиться, чтобы он назвал возможно большое количество руководящих военных работников.
«Приступив к допросу Медведева, я из его показаний установил, что он свыше трех-четырех лет до ареста как уволен из РККА и являлся перед арестом зам. начальника строительства какой-то больницы. Медведев отрицал какую-то ни было антисоветскую работу и вообще связи с военными кругами РККА, ссылаясь на то, что после демобилизации он этих связей больше не поддерживал. Когда я доложил о показаниях Медведева Ежову и Фриновскому, они предложили “выжать” от него его заговорщические связи и снова повторили о том, чтобы с ним не стесняться. Для меня было очевидно, что Медведев — человек, давно оторванный от военной среды, и правдивость его заявлений не вызывает сомнений. Однако, выполняя указания Ежова и Фриновского, я добился от него показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем, и в ходе последующих допросов, в особенности после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников. По ходу дела я видел и знал, что связи, которые называл Медведев, были им вымышлены, и он все время заявлял мне, а затем Ежову и Фриновскому о том, что его показания ложны и не соответствуют действительности».
Еще раз подчеркну, что показания о фальсификации дела военно-фашистского заговора в РККА указанные выше чекисты давали еще при жизни Сталина, подчеркну, для тех, чьим аргументом является тезис, что обвинения в фальсификации этого дела придумал Хрущев.
Этот фрагмент протокола допроса Радзивиловского цитируется в справке КГБ СССР и Генеральной прокуратуры СССР в Комиссию Политбюро ЦК КПСС о дополнительном изучении материалов, связанных с репрессиями в РККА от 24 февраля 1988 г., которую подписали Зам. председателя КГБ СССР В. Пирожков и Зам. Генпрокурора СССР А. Рекунков.
В этой же справке указано, что 16 июня 1937 г. в судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР Медведев виновным себя не признал и заявил, что он в троцкистскую организацию не входил, а показания о существовании в РККА военного фашистского заговора являются ложными.
Бывший оперуполномоченный особого отдела соединений ПВО в Москве Салов показал, что он видел, как в Лефортовской тюрьме следователь Рейтер избивал Медведева резиновым шлангом.
Одновременно с Медведевым обрабатывали и комкоров Примакова и Путну, арестованных еще в конце лета 1936 г.
Показания на Примакова и Путны, как на не разоружившихся троцкистов, чекисты получили от Шмидта и Дрейцера.
Статья о Шмидте называется "Обматерив Сталина, пригрозил отрезать ему уши | михаил прягаев | Дзен".
Примаков уступил натиску следствия только после допроса в присутствии членов Политбюро с участием, в том числе, и Сталина, который, судя по показаниям бывшего командарма от 8 мая 1937 года, сказал, «что «Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость»».
8 мая 1937 года Примаков проявил ожидаемую от него «смелость» и признался, что:
«вернувшись из Японии в 1930 г.,… связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу».
14 мая 1937 года Примаков решил еще немного разоружиться и подписал предложенные ему следствием показания на девятерых уже арестованных военачальников и восьмерых – пока находящихся на свободе.
Производивший допросы Авсеевич в своем объяснении в ЦК КПСС в 1962 году сообщил:
«...Мне, как и многим другим сотрудникам, пришлось работать в Особом отделе НКВД в 1937 - 1938 годах, то есть в период массовых арестов военных работников, и принимать участие в допросах, а также избиении арестованных... На допросе вопросы и ответы формулировал Леплевский (начальник Особого отдела НКВД СССР), причем фамилии в протоколе заносились те, что называл Примаков, но значение разговоров и встреч, о которых говорил Примаков, в формулировках усиливалось, возводилось в степень заговорщицкой деятельности. Таким образом были сформированы показания Примакова на большую группу крупных военных работников.
…Арестованные Примаков и Путна морально были сломлены… длительным содержанием в одиночных камерах, скудное тюремное питание… вместо своей одежды они были одеты в поношенное помятое хлопчатобумажное красноармейское обмундирование, вместо сапог обуты в лапти, длительное время их не стригли и брили, перевод… в Лефортовскую тюрьму, и наконец, вызов к Ежову их сломили и они начали давать показания».
Здесь не могу не оговориться, понимая, что не всем будет понятно, как овеянных легендами, овешанных с ног до головы орденами и наградным оружием героев гражданской войны (без каких-либо кавычек и сарказма) сломили хлопчатобумажная поношенная красноармейская одежда, не самая калорийная еда, отсутствие цирюльника. Чтобы понять механизм этого надо прочесть книгу Гроссмана «Жизнь и судьба».
Автор сам пережил этот психологический слом, и потом, "по чесноку", описал его в романе.
Но, отнюдь, не только «лапти» были причиной утраты воли к сопротивлению.
О том, что Примаков и Путна на допросах подвергались физическому воздействию, показал на допросе 3 июня 1955 г. бывший сотрудник особого отдела НКВД СССР, член КПСС Бударев:
«Зам. начальника отдела Карелин и нач. отд. Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать, понудить его дать показания о своем участии в троцкистской организации. В это время ему разрешили в день спать только 2–3 часа в кабинете, где его должны были допрашивать, и туда же ему приносили пищу. Таким образом, его не оставляли одного… В период расследования дел Примакова и Путны было известно, что оба этих лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме».
Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н.Н. Селивановский 10 декабря 1962 года сообщил в ЦК КПСС:
«В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания Путны и Примакова послужили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников».
Но, и это еще не все, и, пожалуй, не главное. И Примаков, и Путна, и до них, например Шмидт, и после них многие в надежде на справедливость обращались к Сталину, как утопающий хватается за соломинку, с письменными просьбами - вмешаться и пощадить взамен на «собачью» преданность. Сталин с подельниками по политбюро не гнушался встретиться со своими жертвами лично, и, глядя в глаза своих жертв, заявлять, например, то, что заявил Сталин Примакову:
«Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость».
Кавалер двух орденов Красного Знамени, ордена Красного Знамени Азербайджанской ССР, ордена Красного Знамени Грузинской ССР один из первых пяти Маршалов страны нового типа Егоров, тот, вообще, предлагал Сталину продемонстрировать свою преданность и выкупить жизнь, собственноручно расстреляв собственную жену.
Но, это другая история. О ней в другой раз. Можете не подписываться на канал – правда, все равно, нагонит рано или поздно.
15 мая 1937 года Путна показал, что:
«…в 1935 г. он вручил лично Тухачевскому письмо от Троцкого с прямым предложением принять участие в троцкистском заговоре. Тухачевский после ознакомления с этим письмом поручил Путне передать, что Троцкий может на него рассчитывать».
21 мая в «собственноручных показаниях» Примакова впервые появилась фамилия Тухачевского, который по версии следствия в изложении командарма был связан с Троцким.
Параллельно с описанными событиями, а конкретно - 7 мая 1937 года, была арестована Кузьмина Юлия Ивановна (официально состоявшая в браке с комиссаром Балтийского флота Николаем Кузьминым) - гражданская жена Тухачевского и мать его младшей дочери Светланы.
Маршал, когда выпадала минутка, другая, и был свободен от участия в контрреволюционном перевороте с целью восстановления в стане капитализма, шпионаже в пользу Германии, Великобритании и Польши, покушения на Сталина и Ворошилова, забухивал и шишкоблудил.
Исследователи его личной жизни утверждают, что к моменту ареста у него была одна официальная жена и две любовницы.
Кузьмину обвинили в занятиях «шпионской деятельностью в пользу иностранных разведывательных органов»
«Запомни, Авель, кто не со мной — тот против меня!»
В середине мая 1937 г. были проведены новые аресты видных военных работников. Среди арестованных оказались начальник Военной академии им. Фрунзе командарм 2-го ранга Корк и назначенный заместителем командующего войсками Московского военного округа комкор Фельдман.
На третий день после своего ареста Корк написал на имя Ежова письмо, в котором сообщал, что в организацию правых он был вовлечен Енукидзе, о причине низвержения которого с политического олимпа рассказал Александр Орлов в своей книге «Тайная история сталинских преступлений».
«Своим следователям Енукидзе сообщил действительную причину конфликта со Сталиным.
— Всё моё преступление, — сказал он, — состоит в том, что когда он сказал мне, что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. «Coco, — сказал я ему, — спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно пострадали за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть. Coco, — сказал я, — они старые большевики, как ты и я. Ты не станешь проливать кровь старых большевиков! Подумай, что скажет о нас весь мир!» Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: «Запомни, Авель, кто не со мной — тот против меня!»».
Существует идиома: «нельзя запрягать в одну телегу коня и трепетную лань», означающая, что нельзя совмещать две принципиально разные или несовместимые вещи.
Именно такими «разными и несовместимыми» были тогда политические течения «правых» и «троцкистов». Они были такими же идеологически несовместимыми, как сегодня – «Яблоко» и КПРФ.
Чекисты не пасовали перед такими объективными трудностями для достижения поставленных целей.
Устами Корка они озвучили абсурдную конструкцию, в которой военная организация «правых», в которую входил Тухачевский, включала и троцкистскую военную группу Путны, Примакова и Туровского. Корк писал, что основной задачей этого политического «микса» было – проведение военного переворота в Кремле, и что в штаб переворота, кроме него самого, входили Тухачевский и Путна.
Фельдман сразу «разоружился», письменно проинформировал Ежова о своей готовности к сотрудничеству со следствием и показал, что он является участником военно-троцкистского заговора и был завербован Тухачевским М.Н. в начале 1932 года.
Чекист Ушаков (Ушимирский), умело сыграв роль «доброго следователя», сумел установить с Фельдманом доверительные отношения. Он создал бывшему комкору облегченный режим содержания, обеспечил улучшенное питание, снабжая его, в том числе, печеньем, яблоками и папиросами, дал надежду сохранить жизнь.
Фельдман «повелся». 31 мая он пишет Ушакову записку.
«Прошу Вас, т. Ушаков, вызвать меня лично к Вам. Я хочу через Вас или т. Леплевского передать народному Комиссару Внутренних дел Союза ССР тов. Ежову, что я готов, если это нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что я знаю о военном заговоре. И это чистилище (как Вы назвали чистилищем мою очную ставку с Тухачевским) я готов пройти. Показать всем вам, которые протягивают мне руку помощи, чтобы вытянуть меня из грязного омута, что Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору. Последнее мое обращение прошу передать и тов. Ворошилову.
Б. Фельдман».
Арестованный в 1938 году Ушаков, в собственноручных показаниях о допросах Фельдмана он 11–12 октября 1938 года написал:
«На Фельдмана было лишь одно косвенное показание некоего Медведева… В первый день допроса Фельдман… написал заявление об участии своем в военно-троцкистской организации, в которую его завербовал Примаков… Придерживаясь принципа тщательного изучения личного дела и связей арестованных, я достал из штаба дело Фельдмана и начал изучать его. В результате я пришел к выводу, что Фельдман связан интимной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом других крупных командиров и имеет семью в Америке, с которой поддерживает связь. Я понял, что Фельдман связан по заговору с Тухачевским, и вызвал его 19.V. рано утром для допроса. Но в это время меня вызвали к Леплевскому на оперативное совещание, на котором присутствовало около 30 сотрудников, участвующих в следствии. Мне дали слово о результатах допроса Фельдмана, примерно, десятым по очереди. Рассказав о показании Фельдмана, я перешел к своему анализу и начал ориентировать следователей на уклон в допросах с целью вскрытия несомненно существующего в РККА военного заговора… Как только окончилось совещание, я… вызвал Фельдмана. К вечеру 19 мая было написано Фельдманом на мое имя известное показание о военном заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и др., на основании которого состоялось 21 или 22 мая решение ЦК ВКП(б) об аресте Тухачевского и ряда других».
Направив признательные показания Фельдмана Сталину, Ежов в сопроводительном письме запросил у любимого отца советский людей санкцию на арест всех фигурантов этих показаний.
В протоколах допроса Фельдмана от 19, 21 и 23 мая 1937 года участниками военно-троцкистской организации называются более 40 командиров и политработников армии, в том числе, Тухачевский, Якир, Эйдеман.
Отдельные фрагменты протоколов допросов фигурантов дела о военно-фашистском заговоре дают основание утверждать, что на начальном этапе следствие провело очные ставки Тухачевского с Примаковым, Путной и Фельдманом, в ходе которых Тухачевский свое участие в заговоре отрицал.
О том, как его склонили «разоружиться» пред партией можно составить собственное мнение из показаний одного чекиста, судебно-медицинского исследования отдельных листов дела Тухачевского и судеб близких Тухачевскому людей.
Информация к размышлению:
Чекист с фамилией Вул в 1956 году рассказал, что видел Тухачевского в тюрьме, когда того вели на допрос к Леплевскому. Одет он был в прекрасный серый штатский костюм, а поверх него был надет арестантский армяк из шинельного сукна, а на ногах лапти. Вул делает заключение, что «такой костюм на Тухачевского был надет, чтобы унизить его».
Поводом к судебно-медицинскому исследованию некоторых листов дела Тухачевского послужило обнаружение на них пятен буро-коричневого цвета.
Центральная судебно-медицинская лаборатория Военно-медицинского управления Министерства обороны СССР пришла к заключению, что это кровь и высказала предположение о том, как она могла оказаться на протоколах допроса Тухачевского.
«Некоторые пятна имеют форму восклицательных знаков. Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом…».
Не стоит забывать, что НКВД держало в заложниках мать Тухачевского, его жен - формальную – Нину Евгеньевну Гриневич и гражданскую - Юлию Ивановну Кузьмину, двух братьев, пять сестер и членов их семей. К числу заложников, пожалуй, можно отнести и старшую дочь Светлану, которой исполнилось 15 лет.
Тухачевскому, как видите, было кого попытаться спасти и, вероятно, он думал, что спасает, играя отведенную ему в сталинском спектакле роль, но тщетно.
Всех их репрессировали, включая дочь, а обоих братьев, мужей двух сестер, и, чуть позже жену Нину - расстреляли.
Стоит ли удивляться или осуждать маршала, что 26 мая 1937 года он собственноручно написал вот это признание?
Тем более, кощунственно ссылаться на это признание в доказательство версии о существовании заговора под руководством Тухачевского.