В моей левой перчатке один палец всегда лишний.
Мизинец болтается, наполненный лишь пустотой. На месте пальца — четверть фаланги и шрам.
Каждый взгляд на эту руку вызывает у меня воспоминания о том лете...
Родители отправили меня в лагерь, вместе с двумя друзьями. Точнее, это Сашке и Андрею сделали такой подарок — я же едва уговорил своих, чтобы тоже поехать.
Они тем летом экономили деньги, чтобы съездить на море с младшим братом. За год до того брата отправляли в горы, а на зимние каникулы он ездил кататься на лыжах.
Конечно, без меня.
Я привык к тому, что ему достаточно лишь попросить, чтобы добиться своего. А если ещё и заплакать, они готовы были мир бросить к его ногам.
Мне доставались остатки родительской любви. Хорошо, если не упрёки и сравнения с идеальным братом.
Но в лагере можно было об этом забыть.
Целых три недели на свободе. Июньское море пусть и было холодным, мы всё равно купались. А ещё пели песни у костра, гуляли по лесу — никогда не видел таких высоких деревьев — сбегали за территорию...
С этого всё и началось.
Сашку он поймал первым. Тот одолжил велосипед у вожатого, поехал в магазин за... уже даже не помню, за чем, да и в этом ли суть.
Он вернулся пешком, прижимая к груди окровавленную ладонь. В глазах — пустота, изо рта не вырывается ни слова, кроме неразборчивых всхлипов.
А на левой руке не хватает мизинца.
Конечно, все сразу бросились прочёсывать лес. Велосипед нашли, неподалёку от лагеря.
Палец — нет.
Сашку увезли в больницу в тот же день. За нами усилили контроль, сторож наконец перестал спать и начал делать вид, что охраняет ворота. Но не мог же он уследить за всеми дырами в заборе.
Андрей прокрался мимо вожатого и сбежал на свидание с девчонкой из другого отряда. Им казалось, опасность предаст лагерной любви остроты ощущений.
Острота там точно была на уровне.
Он разбудил весь отряд, ворвавшись в комнату ночью. Брызги крови потом были на кроватях, стенах, даже на потолке. Потому что Андрей размахивал рукой, кричал, выдавал словечки, за которые родители бы наказали меня на месяц.
Всё повторилось — скорая, больница, взволнованные взрослые. Я наблюдал за ними, подслушивал разговоры. Родители Андрея приехали в тот же день, у Сашки мать сорвалась с отдыха и безвылазно сидела в больнице.
И все пытались понять: кто же это сделал?
Мы с парнями и сейчас иногда встречаемся. Несколько раз в год ходим в бар, вспоминаем прошлое. На наши три левые руки приходится двенадцать пальцев.
Я стал последней жертвой.
Конечно, его нашли: того самого вожатого, который дал Сашке велосипед и закрыл глаза на побег Андрея. Вычислили по ДНК кожи из-под ногтей: Андрей неплохо его оцарапал, отбиваясь.
Не знаю, что он делал с мизинцами. Ел? Приносил в жертву неизвестному богу? Мне было не слишком интересно.
Что меня волновало: каждую жертву окружали сочувствующие. Родители бросали работу и отпуск, даже на время забывали о других детях. Будто отрезанный мизинец мог даровать любовь.
Так и было.
Я стащил нож с кухни и сделал это в лесу. Больно было ужасно, в какой-то момент я думал, что потеряю сознание. Но когда я шёл назад в лагерь, пытаясь зажать рану, одна мысль помогала не упасть.
Теперь родители полюбят меня.
Это сработало. Они примчались в больницу, поссорились с врачами, чтобы мне дали отдельную палату, приносили фрукты и книги. Мама держала меня за руку и плакала, сотни раз извинялась, что они отправили меня в этот жуткий лагерь.
Все забыли, что это была моя идея.
Один отрезанный мизинец растопил их сердца. С тех пор, если мне казалось, братцу уделяют больше внимания, достаточно было пожаловаться, что фаланга болит.
И родители были готовы на всё.
Кстати, нам пришлось приехать на одно заседание суда. Я помню того вожатого, сидящего за решёткой. Хотя без формы лагеря сразу его и не узнал.
Больше всего я боялся, что он всё расскажет. Даже готовился спорить, врать, что он сумасшедший, стоять на своём до последнего.
Но он просто с любопытством взглянул на мою перевязанную руку.
И улыбнулся.
Спасибо, что прочитали! Подпишитесь на канал и поставьте лайк, чтобы видеть в ленте больше моих историй.