В жизни самого художника многое осталось тайной. Его религиозные взгляды и личная жизнь сильно мифологизированы. Можно понять потомков, которые, разглядывая невесомых персонажей на его картинах, полагали, что мастер хотел зашифровать в картине мистическую истину. Александр Васильевич Николаев учился у Малевича, был мобилизован на Деникинский фронт (вероятно политруком), затем уехал в Среднюю Азию. Образованный молодой мужчина из дворянской семьи он переоделся, сменил имя на Усто Мумин, начал носить чалму, изучать Коран, немного освоил узбекский и принял ислам.
Усто Мумин знал о судьбе французского художника Поля Гогена и позже сравнивал свою мимикрию с его раздольной жизнью на Таити. Но условия у них были очень разные. Гоген тоже уехал от бескормицы, правда во Франции массового голода не было, это лично ему было трудно найти «приличную» работу или продать картину. Гоген не подражал местным колонизаторам или коренному населению, пытаясь слиться с ландшафтом и не привлекать лишнего внимания. Наоборот, он ссорился с администрацией, занимал деньги, выступал в печати, устраивал попойки и всячески лез на рожон. Чуткий вдумчивый красивый Усто Мумин в таком поведении замечен не был. Но спрятаться ему не удалось.
Он начал писать через полтора года после переезда в Самарканд. Чуткий, чувственный, хрупкий. Интеллигентный, спокойный, влюбленный в красоту. Очень осторожный.
То, что он изучал в Свободных мастерских на курсе Казимира Севериновича, отличалось от того, что он видел вокруг себя. Световоздушная среда была иной, и это многое меняло. Не было художественных музеев, подобных Эрмитажу, содержимое которых надо было отвергать. Зато сохранились восточные миниатюры, цветность которых могла бы впечатлить Матисса и мозаики, абстрактность и вариативность которых могли бы удивить Малевича.
Нашлись единомышленники. Мумин входил в неформальный художественный кружок Даниила Степанова (1921–1924), в котором культивировалась любовь к Италии и, особенно к эпохе Кватроченто.
Источниками вдохновения Усто Мумина в 1920-х были женоподобные юноши. При этом, как и у многих других художников Узбекского авангарда, у него была «нормальная» работа, на которой он выполнял заказы Советской власти.
В 1925 году столицу перенесли из Самарканда в Ташкент, и Усто Мумин с семьёй переехали. Здесь он присоединился к группе молодых художников, работавших в газетах и журналах при издательстве «Правда Востока» и «Кызыл Узбекистан».
Мастер создает вполне конвенциональные живописные произведения, графические работы. В СМИ публиковались его агитационные сатирические рисунки, «бичевавшие расхитителей общественного добра, пьяниц, спекулянтов и представителей духовенства» .
В 1938 году прямо во время работы над фресками Узбекского павильона на Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке в Москве Усто Мумин был арестован НКВД, в том числе по обвинению в контрреволюционном заговоре.
Весной 1942 года он был освобожден, а в 1943 году награждён Почётной Грамотой ЦИКа Узбекской ССР за участие в создании Уйгурского театра.
Усто Мумин продолжил работу и после лагерей, хотя его здоровье было подорвано. Попытка более поздних рассказчиков превратить его в дервиша-философа понятна, сама по себе красива, но плохо сочетается с фактами, в частности с семейной жизнью и детьми. Эта легенда воплощает присущий нашему времени романтический миф о том, что можно цвести белым лотосом посреди болота из крови, и таким образом одержать победу над тьмой. На деле посреди террора потолок задач другой. Удача – это просто выжить, а подвиг - остаться человеком. Ранние, сделанные «для себя» работы, действительно одни из лучших в его творчестве. В них и живая сказочность, и перекличка с иконописными атлетами Петрова-Водкина, и взгляды и наклон головы с картин эпохи Возрождения. В его работах, как и в традиционной миниатюре, нет полутонов, плоскостное изображение исключает перспективу, пространство и светотеневую моделировку образов. Тот же принцип условности соблюдается в соотношении масштабов. Постройки могут быть непропорционально малы при сопоставлении с фигурами людей. Трудно не учитывать и то, что Усто Мумин создавал их в молодости. Чувства, которые он мог в них вкладывать, естественным образом изменились с течением времени.
«Вчитывание» в картины смыслов, которых в ней не могло быть, происходило у нас на глазах, на волне возникшего после перестройки интереса к религии. Работы завораживают, персонажи не суетятся. Как они могли возникнуть? Ну, конечно, только в результате обращения к аскетически-мистическому направлению в исламе. Серебряный век? Талант художника? Нет, не слышали. Однако Борис Чухович, опираясь, прежде всего на сохранившиеся документы, показал, что нет никаких оснований полагать, что художник сталкивался с суфизмом.
Дочь художника рассказывала Чуховичу, что ее отец не верил в Бога и ничего специфически восточного в обстановке их дома не было. Уровень владения узбекским разговорным никак не мог позволить Усто Мумину прочитать или обсудить со знатоками написанные на арабском и фарси основополагающие тексты средневековых мистиков. Другое дело, что сам суфизм, который возвел иносказание в метод, можно рассматривать как попытку сохранить сложные индивидуальные чувства в эпоху жесткого государственного контроля. Возможно, Усто Мумин не был знатоком истории суфизма, но мы можем предположить, что по мироощущению он совпадал с мистиками древности.
Усто Мумин кажется более восточным, чем некоторые художники восточного происхождения. А все потому, что картины, которыми мы фантазируем, создают художники.
Усто Мумин. Дорога жизни, 1924. Государственный музей искусств имени И. В. Савицкого.
