На самом краю деревни Дубрава, в старом, крытом соломой домике жил Иван Ершов со своей семьей: женой и шестью ребятишками. Иван работал на должности «куда пошлют» в местном колхозе. Слыл он большим любителем заложить за воротник, за что его со скандалом неоднократно выгоняли из хозяйства, всякий раз грозя больше не принимать на работу, если не бросит пить. А бабенки, увидев Ивана, тыкали пальцами:
«Гляньте, Ванька опять в стельку пьяный! — И подначивали со смехом: — Ванька, на каком ударном фронте теперь трудишься?» Пьяный, покачиваясь, плевал через губу, приставлял палец к губам и врастяжку произносил суровое: «Цыц!».
Проводив взглядами пьяницу, бабы начинали судачить. Бедная Ольга. Вся извелась с «чертовым выродком». Иван был небольшого росточка, мешковат и неразговорчив. Семья его жила бедно, перебиваясь с хлеба на квас и воду да картошку. Прозвище Ивану дали по его фамилии — ерш.
Однажды Иван, едва держась на ногах, приплелся на колхозную конюшню и стал приставать к конюху Петру Щекочихину:
— Петро, давай поспорим на литру водки... Берем по бутылке водки на брата, выпиваем с горла и без закусона. Кто из нас окажется в отказе, тот и проспорил литр.
Конюх не хотел связываться с пьяницей и, продолжая запрягать лошадь, стал прогонять его.
— Ступай, ступай прочь, Ванька. Не баламуть попусту!
— А-а, слабо, Петро! — не отставал Иван. — Не потянешь ты ее.
Услыхали этот разговор мужики, вертевшиеся возле конюшни. Им стало интересно поглядеть на поединок. Начали подзадоривать конюха на заключение «пари» с Иваном.
— Ты че, Петро, боишься поспорить с Ванькой? Он же уже пьяный в шаболы. Твоя возьмет!
Неудобно Петру перед мужиками оставаться в слабаках, а их собралось на шум порядочно, и он сдался.
— А-а, давай, Ванька! Кляп с тобой! Ты ж, что репей, все равно не отцепишься...
Выпили по поллитровке прямо из горлышка, не закусывая. И так удивились зеваки: через некоторое время опьяневший конюх свалился на кучу соломы, а Иван, забрав выспоренный литр водки, покачиваясь, подался в сторону деревни...
Ольга одна тянула лямку и по дому, и по хозяйству, не считая работы в колхозе, где наводила чистоту в правлении колхоза. Проще говоря, работала уборщицей. Женщиной она была крупной, со спокойным уравновешенным характером и мало обращала внимание на каждодневные выпивки мужа, хотя он ей надоел с ними до смерти. «Какой тяжкий крест несет бедная Ольга. Дай Бог ей сил, здоровья и терпения!» — сокрушались и молились деревенские бабы.
Старшая дочь старалась помогать матери во всем. Но сердобольная мать часто отказывалась от помощи: «Не перетруждайся, доченька. Еще успеешь наработаться. Отец-то наш совсем одурел. Весь ум пропил, а сам сивухой провонялся. Ума не приложу, что с ним делать...»
А Иван продолжал выпивать. Вот уже который день приходил домой пьяный и устраивал скандалы. Чтобы избегать их, а то и побоев, жена стала уходить из дома. Оденет детвору на скорую руку и уводит к кому-нибудь из соседей.
— Опять, Оленька, твой разъершился? — с сочувствием спрашивала приютившая ее с детьми соседка.
— Заершился, окаянный, — сквозь слезы выдавливала беженка. И в сердцах кричала: — Хоть бы захлебнулся паразит этой водкой. У других мужики, как мужики, а мой — чертов выродок! Детишек настрогал кучу, а самому хоть бы хны! Будто они и не существуют вовсе.
— Че ты мучаешься? Гони его в шею! — настаивала соседка.
— Как же гнать? Не могу. Какой-никакой, он ведь родной отец им, — кивала на детишек. — Буду терпеть, доколе Бог даст сил. — И слезы ручьями бежали по ее исстрадавшемуся и без времени постаревшему лицу.
— Родной не родной, что ж теперь терпеть все? — настаивала соседка. — Он же не мужик, а изверг! Детишек, и тех не жалеет.
— Нельзя гнать Ваню. Может, со временем образумится, — с надеждой в еще затуманенных слезами глазах выводила Ольга.
— Ну, жди, коль Бог столько терпения тебе дает, — отступала соседка, с жалостью глядя на горемычных детишек, молча слушавших разговор взрослых.
Всю неделю перед Новым годом целыми днями напролет бушевала метель-завируха. Снега намело по самые крыши. Стало трудно проехать в поле за соломой для скота. А тут еще ударили крепкие морозы.
В один из вечеров Ольга, управившись во дворе по хозяйству, затопила русскую печь, чтобы приготовить ужин. Младшие детишки весело играли возле топящейся печки, старшие за столом писали уроки при тусклом свете керосиновой лампы. На улице быстро темнело. Однако вечер выдался светлым. Светили яркие звезды и во всю ширь неба — полная луна. Было тихо и спокойно. Но вот заскрипела сенная дверь, следом раздался громкий голос явно пьяного хозяина.
— Где эта стерва?! Уб_ью!
— Опять нажрался! Как только не захлебнется, паразит! — возмутилась Ольга, стоя возле топящейся печки. Когда муж подошел ближе, она, чуть не плача, сокрушенно покачала головой:
— Ваня, ты Ваня! Что ж ты творишь? Если тебе меня не жалко, то хоть детишек пожалей.
— Цыц! Не глаголь, гремучая гадюка! — цыкнул муж невнятно и сел на лавку возле печки.
Ольга понимала, что сейчас говорить с мужем бесполезно и не хотела вступать в очередную перебранку с ним. Она замолчала. Иван облокотился о печь и вскоре задремал. Боясь вполне возможной новой выходки пьяного мужа, Ольга быстро помогла детям одеться и увела их к соседке.
Очнувшись, муж не стал их искать. Он знал, они все равно вернутся или поздно ночью, или утром. Еще не протрезвев, покачиваясь, подложил в печь дубовых поленьев и, глядя на весело пляшущий огонь, задумался:
«Что я творю? Ведь жена права...»
В этот момент внимание хозяина привлек огромный черный сибирский кот. Он жил в доме уже три года. А принесли его, тогда крохотного котеночка, детишки, случайно где-то подобрав. Котенок вымахал в котищу и сейчас спокойно спал за углом печи, свернувшись клубочком.
— Ах, вот где ты, чертов легаш! — зло бросил Иван. — Мыши весь дом заполонили, а ему хоть бы хны! Я тебе щас устрою сладкую жизнь! —пригрозил. Взял жестяную банку, которой для разжигания печки подливали солярку, привязал к хвосту спящего кота и, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. Кот с испугу заметался по дому. Гремящая при этом банка еще сильнее пугала бедное животное. Прячась, он залазил то под кровать, то под стол. Иван быстро доставал кота кочергой... И вдруг произошло то, чего подвыпивший хозяин никак не ожидал. Кот вскочил на стоящий у окна стол, едва не свалив с него керосиновую лампу и выставив вперед лапы, прыгнул со стола в окно и, разбив треснутое кое-где промерзшее стекло, кубарем вылетел на снег. Банка, зацепившись за раму, слетела с хвоста...
Два месяца переполошившийся кот не приходил домой. Жил в дубовой роще. Днем бродил по округе в поисках пищи. То птичку зазевавшуюся поймает, то мышку на колхозном поле в омете. Ночевал в дупле старого дуба. От такой жизни «собачьей» у кота день ото дня вскипала ненависть к бывшему хозяину-извергу.
С приходом весны жить стало легче. Заканчивался март. Солнце поднималось все выше, грело все жарче. С крыш зазвенела шустрая капель.
Но кот продолжал жить в дубраве.
В один из таких дней Иван вернулся домой много раньше обычного.
Ольга удивилась, поинтересовалась:
— Че седня так рано, Ваня?
— Бугор работу не дал мне, — сердито бросил муж, пристраиваясь на лавку, покурить у печки.
— А ты знаешь, Ваня? У нас заканчиваются все мучные запасы.
— Утром по морозцу смотаюсь, — без спора согласился он.
— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась жена. — С трезвым с тобой и поговорить приятно. Ты б бросил пить, Вань. А? Отпил свое уже. Всю водку не перепьешь ведь. Да и весна вон на дворе. Делов по горло набралось.
Муж ничего не ответил. Встал с лавки, надел шапку и, покашливая, видимо, от курева, вышел в сени.
Через день Иван собрался ехать на мельницу. Все эти дни он не брал в рот ни капли спиртного. Подъехал к дому на вороном жеребце, запряженном в сани. Ольга в этот момент несла на плечах кошелку с сеном.
Увидев мужа, остановилась, спросила:
— Тебе помочь уложить мешки с зерном в сани?
Иван промолчал. А Ольга приняла это за знак согласия. Вместе уложили мешки в сани. Затем Иван насыпал полведра овса, дал коню и пошел в избу. Ольга пошла следом. Взяла деньги, подала.
— Возьми деньги заплатить за размол. Да гляди не пропей, как раньше. Я ведь последние копейки собрала.
— Ты что, совсем сдурела?! — огрызнулся муж. — Аль не видишь?
Который день кряду в рот не беру.
— Вижу, вижу, — с радостью в голосе ответила жена. — Но... кто тебя знает, Ваня. Ты ж ненадежный человек. Вдруг опять сорвешься и запьешь.
Иван взял деньги и вышел. Ольга выглядывала в окно, тихо шептала молитвы и крестилась. Иван сел поверх наполненных мешков, дернул вожжи, сани тронулись. Ольга еще долго глядела вслед, пока подвода не скрылась за поворотом.
К вечеру поднялся сильный ветер, повалил густой мокрый снег. Ольга терпеливо ждала мужа с мукой. Но он не объявился дома ни ночью, ни утром следующего дня. Жена, не сомкнувшая глаз всю ночь, продолжала ждать его. В голову лезли дурные мысли, одна хлеще другой: «Наверное, все деньги пропил, паразит. Хорошо, если бы только деньги, а то и все зерно прокутит. Ой, что мне тогда делать?! Чем детей кормить?»
Прошел день. Кончился и второй после отъезда Ивана, а он так и не приехал. К вечеру Ольга отправилась к соседке.
— Что, не вернулся с мельницы твой? — сразу запереживала она.
— Нет. Боюсь, пропил, идиот, все. Теть Настя, посиди завтра с ребятишками моими и по хозяйству уберись у нас, а я в Глазок на поиски алкаша моего отправлюсь.
— Конечно, поезжай. И не беспокойся за детишек. И по хозяйству помогу.
Ольга от соседки направилась к конюху Петру Щекочихину. К счастью, застала его дома. Он ужинал перед тем, как отправиться в конюшню дежурить.
— Выручай, Петр! — кинулась в ноги к нему Ольга. — Поедем завтра в Глазок. Пропал мой муж. Нету который день. Жив ли?
— Ладно, ладно. Не беспокойся, Ольга. Завтра в восемь утра буду у тебя, как штык! — согласился Щекочихин, хотя и был зол на Ерша за проспоренный литр водки.
Получив согласие на поездку и немного успокоившись, Ольга отправилась домой. На улице морозило. Растаявший за теплый день снег покрылся ледяным панцирем... Ольга опять плохо спала всю ночь. Едва задремав, тут же вскакивала, прислушивалась, как мерно тикают на стене часы-ходики, смотрела, как медленно опускается на цепочке их гирька-шишка.
Утром Ольга встала раньше, чем обычно. Затопила печь, поставила на загнетку хлебы. Вскоре пришла соседка. Поздоровалась. Увидев покрасневшие Ольгины глаза с темными кругами вокруг них, догадалась.
— Не спала всю ночь.
— Какой там сон, теть Настя, — всхлипнула Ольга.
— О-ох, горемычная ты моя, — соседка с материнской жалостью обняла бедолагу. — И когда только Ванька поумнеет?!..
— Ну, что, Ольга, готова? — прервал женщин конюх, приехавший чуть раньше договоренного времени.
— Готова, — обрадовалась Ольга. Быстро оделась. — Поехали.
Кобылка всю дорогу бежала резво, лишь сильно устав, переходила на шаг. Ольга и Петр почти все время молчали. Но перед самым Глазком Петр закурил и заговорил:
— Замучил тебя твой. Конечно, не мне, мужчине, тебе, женщине, говорить, но одна с детьми жила бы ты много спокойнее, чем с таким вот сволочугой.
Ольга промолчала. Больше об Иване разговор не заводили. Когда заехали во двор мельниц, удивились: он весь был забит гружеными подводами. Мельница работала во всю свою мощь. Конюх привязал лошадь к изгороди. Потом они с Ольгой направились к двери. Неожиданно им навстречу вышел сам главный мельник, с головы до ног припудренный толстым слоем мучной пыли.
— Здорово, Кузьмич, — поприветствовал его Петр.
— Здравствуйте, — ответил мельник, обводя взглядом парочку.
— Кузьмич, мы к вам вот по какому поводу, — перебарывая волнение, начала было Ольга.
— Наверно, насчет Ваньки вы? — перебил мельник. — Был он тут.
Приехал весь в кро_вище, лицо поцарапано, да и шее досталось немало. Возле Красного Куста, сказал Ванька, на него внезапно напал его же котяра. Он когда-то сильно животину ту обидел. Вот ведь зверюга какая злопамятная! Трудно верится, но факт налицо. Тоже, видимо, обиду имеет, хоть и не шибко большого виду. Мужики, видя такую картину — весь в кро_ви человек — уступили ему. Сами зерно перемололи...
— А Ваня, Ваня мой где?! — затряслась Ольга.
— В бо_льн_ицу, естественно, отправили мы. А конь его тут. Я хотел было сына послать ныне в Дубраву, сообщить об этом.
— Так вот куда Пушок наш убежал. А я-то все думала... Два месяца домой не заявляется он, — вслух рассуждала Ольга, совсем успокоившаяся.
— Вот так история! — воскликнул удивленный Щекочихин. — Кот сам за себя отомстил! — Легонько толкнул в плечо Ольгу: — А ты все терпишь алкаша.
— Терплю. Кот — зверь. Хоть и домашний, но все же зверь. А я — человек, Петро. Да к тому же дура-баба, — ответила женщина.
— Ладно, Бог с ним, с котом. Дело надо делать.
К вечеру Ольга и конюх вернулись в Дубраву уже на двух подводах.
А перед этим они заглянули в бо_льн_ицу к потерпевшему.
Когда Иван вернулся из бо_льни_цы домой, на лице его так и остались заметные шра_мы. Теперь его называют в деревне ерш, котором драный. А Иван с тех пор ни капли спиртного в рот не берет. Никто не знает, почему. То ли он сам завязал с этим делом, то ли кот проучил и тем заставил хозяина жить с головой. А бабы, как сойдутся, где приспичит желание почесать языки, судачат: «Побольше бы нам таких котов, как Олькин Пушок. Глядишь, и пьющих мужиков много меньше стало бы».
А Пушок в деревню так и не явился.
..
Посвящаю памяти моей мамы – Анны Андреевны Фоменковой
...
Автор: Виктор Фоменков. Все произведения автора ЗДЕСЬ
https://proza.ru/avtor/gomzaki2020
Уважаемые читатели, если у Вас есть истории из жизни которые могли бы чему-то научить, предупредить, оградить от чего-либо, или просто вызвать добрую улыбку - присылайте на почту автора канала Николая Лакутина Lakutin200@mail.ru будем публиковать, делиться опытом, теплом, искренностью.
Наши каналы на Дзене:
От Сердца и Души. Онлайн театр https://dzen.ru/theatre
Николай Лакутин и компания https://dzen.ru/lakutin
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень!!!