… Слова невежи-турка долетели до ушей короля; Людовик XIV был сильно задет. Что мнит о себе посол султана? Что он вообще понимает в моде?
«Великодушие и великолепие»
Дело было в 1669 году. Король Франции, перед тем как принять посла державы под стать его собственной, продумал наряд до мелочей. Задача ясна: пустить турку пыль в глаза. Луи постарался – его костюм был «так усеян алмазами, что казалось излучал сияние». А вредный турецкоподданный даже не ахнул; позже в разговоре с придворными заметил - у его господина конь разукрашен богаче здешнего короля.
Скорее всего, Людовик в тот день пытался сразить посла знаменитым платьем за 2 миллиона ливров, что пошил ему самый известный французский портной Жан Барайон. Одних бриллиантов прицепили две тысячи! Луи едва не сгибался под тяжестью наряда; и все зря.
Но король не сдался - отыгрался на наглеце из Турции с помощью насмешника Мольера: тот для пьесы «Мещанин во дворянстве» придумал сцену, где невежа Журден выходит гулять в кафтане, тюрбане, с саблей. Его принимают за шута. Кстати, одежки для пьесы сшил все тот же Барайон. Публика хваталась за животы от смеха.
О вкусах не спорят, но может, турок знал в них толк и дал свой маленький бой безвкусице? В моде эпохи Луи Каторза – всего чересчур: если банты, то сотен пять на одном костюме, если парики, то смахивающие на львиную гриву, если каблуки, то сантиметров 20 и - красные (почти «лабутены»). Пушкин помахал рукой этой долгоиграющей моде: «Ловласов обветшала слава/Со славой красных каблуков/И величавых париков».
Моветонно являться дважды в месяц в одном наряде - тем более одежду не мешает почаще проветривать: с гигиеной при дворе короля-солнце туго. Вместо умывания – белила, вместо душа – духи; душатся истово, ароматы жасмина, розы, фиалки соперничают меж собой под стать их носителям. А что толку? «От вашего величества разит, как от козла», - молва приписывает эту дерзость королевской любовнице маркизе де Монтеспан. Облитый любимыми жасминовыми духами Луи опешил: снова зря старался.
Когда стареющий король заменил ослепительные сине-алые, бело-зеленые наряды платьями теплых тонов с тусклым золотым отливом, на задворках Европы взошла звезда молодого русского царя. Поразительно, как два государя одной эпохи по-разному отвечали на вопрос: что такое величие?
Усердие и скромность
Петр I вслед за Людовиком XIV мог заявить «государство – это я». Но смысл вложил бы иной.
… Царь наклонился, бросил в землю камешек - один из горсти, зажатой в кулаке. При ближнем рассмотрении камешки оказались желудями. Вдоль дороги на Петергоф владыка России высаживал дубовую рощу. Занят был, но ухватил подобие улыбки на лице кого-то из подданных. Не обиделся – объяснил: да, не доживу, не увижу деревьев; так не для себя тружусь, а для будущей пользы государства.
Такому монарху чихать на внешний блеск. Петр размашисто шагает в простецком кафтане из грубого сукна, с потертыми обшлагами. Ноги обуты не в краснокаблучные «лабутены», а в стоптанные башмаки. На императоре частенько замечают штопаные чулки: никак матушка-императрица, дама самого низкого происхождения, лично зашивает дырки. Петрово платье «так просто, что и беднейший человек ныне того носить не станет», - свидетельствует князь Щербатов.
Кремлевские палаты царь сменил на домик в Преображенском, потом – на маленькие дворцы в новой столице. Его экипаж принимают за купеческий, и то купчишка-то средней руки в таком разъезжает, богатые побрезговали бы.
Ах да, помпезный Петергоф. Наш ответ Версалю. Не мог Петр Алексеевич не уесть французов, а еще показать: Россия – часть мировой цивилизации.
Жаль, личный пример царя не пошел впрок. Его окружение щеголяло в богатых одеждах, под стать пижонам французам, строило роскошные хоромы, к тому же поголовно воровало. И тот двор, и другой сверлил огромные дыры в госбюджете, облегчал казну. Расхлебывать предстояло потомкам.
Автор – Марина Туманова
