Полночь. Северная Атлантика. Бермуды.
Только что закончился очередной сеанс связи и, выстрелив в космос молнию радиограммы, подводный крейсер снова скользит в глубинах Саргассова моря.
Неделю назад, прорвав натовскую противолодочную оборону «Сосус» и оставив позади Скандинавию, Ньюфауленд и Азорские острова мы пришли в район боевого дежурства.
Пришли чисто, без американского «трешера»* на хвосте, и все очень довольны.
На корабле готовность «два»* и тишина - свободные от вахты отдыхают.
Я сижу в медизоляторе, где штатно проживаю и листаю «Морской сборник», а расположившийся за столом корабельный врач старший лейтенант Саня Руденко, тихо насвистывая, дозирует оранжевые поливитамины для команды.
На переборке мягко жужжит зуммер телефона, Саня выщелкивает из держателя трубку и прикладывает к уху.
- Точно так. Здесь, передаю, - кивает бритой головой и передает мне.
- Николаич, ты еще не в имперИях? - слышится в трубке мягкий баритон. - Мы с замкомдива приглашаем тебя в кают-компанию. Давай, подходи, чего-то покажем.
- Хорошо, щас буду, - отвечаю и возвращаю трубку Сане.
"Интересно, что они мне такого покажут?" мелькает в голове. "Не иначе, кто-нибудь из команды чего-нибудь отчебучил".
Замкомдива, со вкусной фамилией Хлебойко, у нас старший на борту и, как всякий крупный начальник, регулярно учиняет «избиение младенцев». Причем делает это весьма тонко. Весело, с юмором и без обиды.
Через пять минут, пройдя ракетные отсеки и центральный, отдраиваю переборочный люк второго и взбегаю по трапу на верхнюю палубу, где расположена офицерская кают-компания.
В ней, в сиянии плафонов, шпона и зеркал, за центральным столом, в креслах, восседают Хлебойко с командиром, а за другими замполит, помощник и еще несколько офицеров.
Тут же, со вставленной бобиной, кинопроектор «Украина», у которой возится изукрашенный наколками гарсун, (он же по совместительству киношник) и дежурный кок, готовящий в подсобке чай.
При моем появлении все оживляются и непонятно на меня пялятся.
- Слышь, Николаич, - кивает командир на кресло рядом, - а тебя когда-нибудь в кино снимали?
- Нет, - отвечаю. - Я ж не артист
- А вот и темнишь, - ухмыляется Хлебойко. - Давай, лишенец, запускай!
- Есть! - вякает гарсун, вырубает верхний свет и в полумраке стрекочет киноустановка.
Сначала на висящем впереди экране возникают какие-то блики, затем перфорация пленки, и, наконец, титры, «Главная площадь».
- А теперь внимательно смотри - говорит Хлебойко, слегка толкая меня в бок.
Бодрый голос известного комментатора, повествует об истории Красной площади и проводимых на ней празднествах.
Под бравурные звуки маршей, в хронологической последовательности, по площади движутся парадные колонны, веселые толпы демонстрантов, а с Мавзолея им машет ручками партийная элита.
Время от времени, крупным планом показываются решительные лица парадных расчетов, счастливые - демонстрантов и значительные - государственных мужей.
- Ну и что? - наклоняюсь к командиру. - Причем тут я?
- Щас, щас, - благодушно кивает тот. - Во, гляди!
Продемонстрировав крупным планом стоящих на трибунах, кинокамера запечатляет расцвеченную транспарантами праздничную колонну и скользит вдоль неподвижно стоящей перед Мавзолеем плотной шеренге.
А на ней вся наша группа в цивильном, перемежающаяся с оперативниками из «девятки».
Вот проплывают лица Васи Нечая, Вовки Мазаева, Саши Екименко, а потом всех нас поочередно. Затем камера движется обратно, мы снова попадаем в кадр.
- Это ж надо, - озадаченно бормочу я, и сразу вспоминаю тот день.
… Раннее ноябрьское утро. Эскалатор выносит нас в пустой вестибюль станции метро «Площадь революции» и мы выходим наружу. Навстречу первые лучи солнца, непривычные безлюдье и тишина.
Метрах в пятидесяти от метро, еще мокрый тротуар перекрыт временным заграждением и первой линией оцепления.
Предъявив милицейскому кордону свои пропуска и удостоверения личности, оставляем его позади и направляемся к поднимающемуся вверх Кремлевскому проезду.
На входе в него вторая проверка документов, теперь уже ребятами из «девятки», а при выходе к Историческому музею - третья.
Здесь место сбора оперативного наряда.
Накануне, ночью, мы уже посещали заранее оцепленную площадь и в свете юпитеров, отрабатывались здесь с ОМСДОНом*.
На мавзолее, у микрофона стоял старший, и по строго определенному хронометражу запускал на площадь выстроенный цепочкой наряд, который, двигаясь со стороны проезда, вдоль кремлевской стены, должен был входить на площадь вместе с первой колонной демонстрантов.
По его же команде, миновав гостевые трибуны и мавзолей, наряд останавливался, делал поворот налево и вплотную смыкался.
Согласно ранее полученному инструктажу, нам предписывалось вычислять в толпе подозрительных лиц, незаметно умыкать их оттуда и доставлять в расположенный на Васильевском спуске штаб. Затем наступало время омсдоновцев.
Два их батальона, в полной боевой экипировке были сосредоточены в Спасской и Никольской башнях Кремля. Спецназ должен вступать в дело в случае совершения теракта.
По сигналу старшего, ворота башен распахивались оттуда, гремя сапогами, выбегали здоровенные бойцы с автоматами, мы чуть расступались, и за несколько минут площадь перекрывалась квадратами.
Далее, по оперативному плану, в них должны были запускаться оперативники, для обнаружения и захвата злодеев. Однако, насколько нам известно, со времен Иосифа Виссарионовича нужды в этом не возникало, и все советские лидеры благополучно доживали до преклонных лет.
Хотя отдельные эксцессы при столь массовых мероприятиях и случались.
В 1969-м, дезертировавший из части офицер, вооруженный двумя "макаровыми" и экипированный в форму сотрудника милиции, во время встречи космонавтов проник в оцепление, открыл стрельбу по следовавшему в Кремль правительственному кортежу, но был сбит мотоциклистом сопровождения и нейтрализован.
А в прошлом же году, когда имитируя студентов мы стояли в оцеплении на Ленинградском проспекте, встречая прибывшую с визитом Индиру Ганди, какой-то отморозок пытался прорваться туда на легковом автомобиле и был застрелен с крыши комитетским снайпером.
Между тем, у Исторического музея уже развернуты буфеты. На расставленных под стенами складных столах высятся горы бутербродов на подносах, исходят паром ведерные самовары с чаем и стоят термосы с горячим кофе. Здесь же коробки армянского коньяка и шоколадные наборы для гостей.
Пить коньяк нам категорически запрещено, но подкрепиться можно, и вскоре весь наряд с аппетитом уплетает свежие бутерброды, запивая их чаем или кофе из пластиковых стаканчиков.
Красная площадь еще пуста, до блеска вымыта и матово отсвечивает темным булыжником. У мавзолея, с неподвижно застывшими часовыми, неспешно прохаживаются несколько высоких чинов с Лубянки и наш заместитель начальника Школы капитан 1 ранга Леонид Григорьевич Александров по кличке "Черный полковник". Зимой 41-го он проходил здесь пехотным лейтенантом и, наверное, вспоминает тот день.
Подкрепившись, мы отходим чуть в сторону, дымим сигаретами, и слушаем бой курантов.
Затем появляются первые гости, многие из которых направляются к буфетам. Среди них известные ученые, артисты и писатели, увешанные орденами седые ветераны.
Но больше всех нам нравятся космонавты. Они всегда идут веселой группой и обязательно приветствуют оперативный наряд.
Мы, расплываясь в улыбках, ответно киваем.
Гости тоже закусывают бутербродами, не забывая и о коньяке. Потом все уходят, чинно рассаживаются на трибунах, а мы группируемся на противоположной стороне Кремлевского проезда.
Ровно в девять, под бой курантов, на мавзолее появляются первые лица государства, и начинается праздничная демонстрация.
Вместе с первой колонной мы входим на площадь, минуем гостевые трибуны и образуем живую стену, вдоль которой движутся расцвеченные флагами, цветами и транспарантами, весело улыбающиеся люди. Гремят бравурные марши, перемежающиеся с бодрыми призывами комментатора и ответное «ура!» демонстрантов.
Шествие длится ровно час, и все это время мы внимательно наблюдаем за идущими в колоннах. То же самое, с использованием оптических средств, осуществляется с крыш расположенного напротив ГУМа и куполов собора Василия Блаженного.
Затем, вместе с последней колонной, откуда в небо взмывают сотни голубей, мы движемся к Васильевскому спуску и группируемся у красной пристройки рядом со Спасской башней. Старший линии рысит туда на доклад, а мы разминаем затекшие ноги, весело переговариваемся и дымим сигаретами.
А потом начинается военный парад.
Чеканя шаг, под развевающимися знаменами по площади проходят войска и техника, и брусчатка мелко вибрирует под ногами.
- И раз! - раздается на выходе в парадных шеренгах, и они переходят на походный шаг. Бронетанковые колонны тоже сбрасывают ход и, в синеватом мареве выхлопов катят по спуску в сторону Кремлевской набережной.
Чуть позже оцепление с площади сымается, она заполняется веселыми толпами гуляющих и, смешавшись с ними, мы пробиваемся к метро.
В голове сумбур, ноги гудят, но все счастливы. Впереди праздники и три дня отпуска…
Стрекот передвижки замолкает, в кают-компании вспыхивают плафоны и все щурятся от света.
- Такое вот значит кино, - разворачивает ко мне в кресле Хлебойко. - Ну, как, узнал себя?
Я улыбаюсь и молча киваю головой.
- В таком случае, давай, рассказывай. В пределах допустимого.
- Во-во, в пределах, - значительно кивает командир. - Кок, организуй-ка всем чаю!
Примечания:
«Трешер» - класс атомных ударных лодок ВМС США.
Готовность «два» - повседневная боеготовность кораблей в море.
«Гарсун» - вестовой в кают-компании (жарг.)
«Девятка» - 9 Главное управление КГБ СССР (жарг.)
ОМСДОН - Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения им. Ф.Э. Дзержинского.(В описываемый период находилась в составе КГБ СССР).
