Стенания по ушедшему в небытие СССР в последние годы раздаются все громче. Ведь там якобы все было бесплатным, даже квартиры! Но это не совсем так.
Жилплощадь оставалась собственностью государства, она просто сдавалась гражданам в аренду. Недаром проживающих «квартиросъемщиками». Да и квартиры были разными.
Общее жилье
Поколение, к которому принадлежит автор статьи, в абсолютном своем большинстве родилось и выросло, а то и всю жизнь провело в коммуналках. Так в просторечии назывались квартиры, в которых проживали несколько не связанных родством семей или одиноких граждан. А таковых могло быть до десятка, а иногда и более. Незабвенный Владимир Высоцкий не врал, когда пел в «Балладе о детстве»:
На 38 комнаток всего одна уборная…
И замечу, что это был не худший вариант.
Подавляющее большинство горожан (как «понаехавших», так и коренных) жили даже не в коммуналках, а в общежитиях. Вспомним знаменитые фильмы «Девчата», «Москва слезам не верит» или лучший советский «блокбастер» «Место встречи изменить нельзя», в котором даже Жеглов — москвич от рождения и офицер МУРа — имел только койку в ведомственном общежитии.
Подобная ситуация оставалась типичной для всего Советского Союза вплоть до 1980-х годов. Сегодня коммуналок не в пример меньше, но нельзя сказать, что с ними покончено безвозвратно.
Почти роскошь
Если все ячейки пространства, отделенного входной дверью от остального мира, занимало одно семейство, то это называлось солидно — «отдельная квартира». Причем упор всегда делался на слове «отдельная»! Вплоть до послевоенного времени в больших городах такое встречалось нечасто. Жить без соседей обычно могли позволить себе (точнее, государство позволяло им это) лишь люди высокого социального статуса — личности номенклатурные.
В мои школьные годы из 50 выпускников 1955 года только двое жили в отдельных квартирах. Родители этих счастливцев занимали высокие посты: двое были директорами заводов, а еще один являлся инструктором райкома партии. Моя семья, хотя ее и возглавлял ректор одного из ленинградских вузов, жила в коммуналке.
Надо сказать, что по тем временам наши жилищные условия были далеко не худшими. В шестикомнатной квартире мы — родители и я, а позже еще и два члена уже моей семьи — занимали две соседние, но раздельные комнаты по 20 кв. м каждая. Это было почти роскошью. Все комнаты тянулись вдоль коридора и заканчивались общей кухней площадью 9 кв. м, плотно заставленной кухонными столиками. На них почти всегда пыхтели примусы, керосинки или керогазы. Квартира, несмотря на многолетние обещания, газифицирована не была. На кухне же размещалась и единственная раковина с краном.
Были еще места общего пользования: санузел площадью 1 кв. м, а также ванная комната с дровяной колонкой. Помещение это использовалось для чего угодно, но только не по прямому назначению (я, например, закрывшись в ней, занимался фотографией). Для серьезной помывки тела имелась общая районная баня, находящаяся примерно в километре от дома.
Центрального отопления квартира также не имела, но зато в каждой комнате была своя печь. Все углы во дворе нашего большого, дореволюционной постройки, дома были забиты штабелями дров. Однако отец вместе с медалью «За оборону Ленинграда» получил льготу — индивидуальный подвал, специально для дров. Моей святой обязанностью было таскать их вязанками из подвала на наш третий этаж.
Я сказал!
Любая коммуналка, как и всякая ячейка будущего коммунистического общества, была обязана иметь своего лидера, который демократично выбирался общим собранием жильцов. Конкуренции обычно не было, наоборот, люди чаще брали самоотвод. Назывался такой лидер ответственным квартиросъемщиком. Его верховенство официально признавалось жилконторой и милицейским участковым. Функции его были туманны.
Такой лидер мог стать для обитателей квартиры как ангелом-хранителем, так и дьяволом. В многонаселенных квартирах вокруг него обычно кучковалась пара активисток-пенсионерок. Они именовали себя «квартирным комитетом», сообща присматривали за порядком, критиковали и призывали нарушителей к сознательности. Иногда это делалось даже с помощью настенной агитации, порой довольно остроумной.
Homo Communalicus
Но все же главным атрибутом коммунальной квартиры, определявшим ее достоинства и пороки, был не метраж мест общего пользования и не количество соседей, а их качество. Именно от последнего зависел сложившийся в квартире моральный климат.
Из обитателей коммуналок за многие десятилетия их существования эволюция сформировала специфический социальный человеческий подвид, условно названный homo communalicus. В жизни этого «homo» тайны отсутствовали начисто. Ничто не могло укрыться от взоров соседей. Да и не должно было. Ведь любая непрозрачность вызывала подозрительность, особенно в приснопамятные 1930-е годы. Соседи могли оценить как чужую верхнюю одежду, которая висела в коридоре, так и нижнее белье, сохнувшее после стирки под потолком общей кухни или ванной комнаты. Не были секретом и кулинарные пристрастия, а состояние желудочно-кишечного тракта легко угадывалось по частоте и продолжительности использования общего клозета.
Со временем соседи настолько свыкались с неизбежной теснотой внутриквартирного общения, что начинали воспринимать друг друга почти как родных. В коридоре или на кухне можно было запросто появиться в старом халате, дырявых тренировочных штанах и несвежей майке. А если кто-то из обитателей коммуналки отмечал юбилей или иное приятное событие, то неписаные правила требовали хотя бы символически угостить соседей частью праздничного пирога.
Со слезами на глазах
Правда, все вышесказанное справедливо лишь в отношении благополучной коммуналки. Но бывали и такие, где на общей кухне крышки кастрюль закрывались на замок, где дрессированные кошки гадили в оставленную в коридоре соседскую обувь, а замочные скважины затыкались ватой в попытке защититься от межкомнатного шпионажа.
Мне повезло: мои немногочисленные соседи происходили исключительно из коренных петербуржцев-ленинградцев, оттого и жизнь квартиры протекала относительно спокойно и мирно, а редко случавшиеся ссоры не перерастали в скандалы. В местах общего пользования — коридоре, туалете, кухне — висело по одной общей лампе. Контроль расходуемой в общественных местах электроэнергии осуществлялся отдельным счетчиком. Оплата выполнялась всеми жильцами по согласованному алгоритму, уборка общих мест — в соответствии с вывешенным в коридоре графиком. Эксцессов на этой почве не бывало.
Но вообще однозначной оценке коммуналки не поддаются. Люди, состарившиеся в них, нередко вспоминают их по-доброму. Многие, получив наконец право на переезд в вожделенную отдельную квартиру в хрущевке где-то на окраинах города, прощались с соседями со слезами на глазах…
Константин Ришес