Было утро рано, как раздался гул, небо почернело в самолетах сверкающих, посыпались бомбы стаями в города глубь,
Взлетали в воздух осколки, кирпич рикошетом бил, людей заваливало, или разрывало в кусочки, ПВО никого не могло сбить.
В руины входит армия, они горят и дымом отдают, казалось название осталось лишь от Сталинграда и цементная пыль осела вниз.
Танки не могут проехать, самолеты иногда бьют по своим, первая проблема встала перед немецким командованием.
Идут по улицам, в полном росте, снайпера отстреливают их, из подвалов, окон и огрызков зданий - гранаты летят на технику дивизий,
Противник в замешательстве, город все еще не взят, под контролем лишь пару зданий и несколько трупных гор солдат.
Все тщетно пытаются идти вперед, как неожиданно стреляют в спину, ведь где русский, а где немецкий дом не написано,
Порой путают своих: как вдруг он достает саперную лопатку и со всей силой маха вспарывает грудь, а затем очередь из автомата и здание отбито у нацистских сил.
Дом Павлова стоит непреступно, музыка ветром несется в перерыв, наполняя пустоту ушедшего града, ставшего адом воплоти,
Батареи бьют по скоплениям, враг не начнет атаку здесь, никто в живых не останется, остатки побегут назад в тылы.
Один из самых прекрасных предвоенных городов, что де от тебя осталось, памятник дружбы стоит в обстрелах дрожа, последнее тому напоминание.
Происходит окружение, наши взяли Калач, продолжая до соединения армий в единый кулак.
И даже тогда город не был взят, а ведь судьба иной могла быть, если б не стремление стоять, где были, желание лежать под развалинами-глыбами,
Вся сила Рейха - в механизированности армий свелась на нет в еще живом Сталинграде,
Это была печь паровоза, куда надо было все подряд кидать, танки, авиацию, пехотные дивизии, чтобы метр без колыхания проехать, а потом резко встать и двинуть назад.
Чугунный монстр обломал колеса, балки оторвались в ширь и нос наверх задрался, жалобно гудком подкреплений у ставки прося.
Где нынче держали, там памятник стоит, на Мамаевом кургане, отряд был полчащам бит,
Стонали, кряхтели, сжимали раны, но не давали проехать, не пускали пройти, сейчас там женщина с мечем пост занимает, угрюмо на запад смотря, что-то извечное взывая - "вставай страна"!
Летит балка на парашюте, голодные немцы окружили ее, тушенка, мясо, наконец-то, поем, согреюсь за одно,
Уже не до города им было, свои шкуры пытались спасти, неожиданно разбитая русская армия, ответила тем же у Волги реки.
Штурмовые бригады, оснащенные под инфраструктурные бои выдавливали фрийцев из обломков зданий, гранатами и очередями давя,
А те от рукопашного боя бежали, мужество-апатией сменяя, сдавали трофеи свои и огромный элеватор, в нашивках победных набитый.
Царицын в котле стал крепостью и ловушкой, последнее сопротивление к себе оттянув,
Несчастно переварил всю силу, что идти должна была на Москву.
Казалось была катастрофа, немец в Поволжье пришел, однако стойкость, самоотверженность и смекалка,
Побили здесь технический прогресс; все инновации военные, все, что давало победу тогда, обратилось в бич и проклятье, для несокрушимой армии врага,
Герои пали, цементом обнесли их тела, но искра Отечественная, та что исконно с нами была, она осталась,
Не в памятниках, ни в музеях, ни фильмах, ни гимнах, ни в граните времен, а в нас внутри как вшита, полыхает алым огнем.