В одном из ноябрьских номеров 1996 года газеты "Книжное обозрение" появился материал, посвящённый Киру Булычеву. В то время писатель тесно сотрудничал с данным изданием и появление статей размером в целую полосу за его авторством было явлением вполне обыкновенным. В статье, точнее, интервью, раскрывались тайны псевдонима и особенности работы научного сотрудника в качестве писателя-фантаста. Сегодня это секрет полишинеля, а четверть века назад для кого-то могло стать откровением, да и такие биографические подробности лучше узнавать из первых уст. Жанр автоинтервью также не был чем-то из ряда вон выходящим и был уже опробован, достаточно вспомнить Ст. Лема. Сопроводил Булычев разговор с собственной литературной тенью забавным автошаржем, каковых он набросал великое множество, ведь писатель и ученый был весьма неплохим художником. Мы добавили к публикации ещё несколько автошаржей, источником которых также является газета "Книжное обозрение" первой половины 90-х. В связи с объёмом автоинтервью публикуем в несколько сокращённом виде.
Игорь Можейко, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН:
— Скажите, Кир Булычев, можно ли вас называть двуликим Янусом отечественной литературы? Или мы будем хранить тайны и утверждать, что никакой связи между нами не существует?
Кир Булычев, писатель и сценарист:
— Тайны давно не существует. Хотя тридцать лет назад она возникла. И вот почему. Я был тогда аспирантом Института востоковедения. И напечатал первый фантастический рассказ. И вдруг испугался. Вот, подумал я, появится рассказ в журнале, попадет журнал в руки кому-то из моих старших коллег. И поднимется в институте скандал: «Овощную базу прогулял! На профсоюзном собрании не появился! К товарищу Ивановой отнесся не по-товарищески, а еще пишет фантастические рассказики! Гнать такого аспиранта».
Я так перепугался, что в последний момент уговорил редактора подписать рассказ псевдонимом. И никто не догадался.
И.М.: — Могу поклясться, что никто не догадался. И, более того, лет пятнадцать об этом в институте не знали. Если не считать двух или трех близких друзей, которые никогда меня не выдавали. И ничего в этом странного нет — сочинение фантастических рассказов настолько не входит в круг интересов моих коллег, что заподозрить меня в этом было столь же нелепо, как увидеть на сцене Большого театра. И лишь через пятнадцать лет газета «Правда» меня разоблачила. В тот год я получил Государственную премию за кинофильмы, и в списке была указана моя настоящая фамилия и псевдоним. В моем отделе, как я узнал потом, возникла некая паника. Секретарь парторганизации сообщил заведующему, что беспартийный доктор наук имеет вторую личину. Что делать? Было решено принять меры, и руководство отправилось к директору института. А директор института, к счастью, был человеком начитанным и обладал чувством юмора (недаром он дослужился теперь до министра иностранных дел нашего государства). Он сделал серьезное лицо и спросил: «Можейко план выполняет?» Начальство ответило, что выполняет. «Тогда пускай и дальше выполняет», — сказал Примаков. Начальство возвратилось в отдел, излучая благостные улыбки. С тех пор в институте ничего не изменилось, если не считать того, что порой в коридоре меня прижимает в угол институтская дама и страстным шепотом просит. «Игорь, душечка, выступи в школе у моего балбеса. Я им там обещала, что если он получит четверку по литературе, я к ним живого Булычева привезу». И я в качестве живого Булычева еду в школу к балбесу.
И.М.: — Но главное, разумеется, заключается не в этом. Главное — работа. Далеко не все, что я писал и пишу в востоковедении, мне нравится, и вряд ли что-то останется для обогащения Вечности. Тем более что и время, выбранное моей судьбой для работы в сфере истории и идеологии, было не самым удачным. То у нас ничего толком сказать было нельзя, то Бирма начала столь активно строить казарменный социализм, что туда даже не пускают посторонних, чтобы не увидели случайно, как счастлив народ. Так что моя научная деятельность проходила не так, как всегда хотелось. Но, к счастью, наш институт всегда отличался высоким уровнем академической свободы и я имел возможность выбирать направление поисков. Кандидатскую я писал по бирманскому средневековью, докторскую — по истории буддизма, а последняя большая монография была посвящена второй мировой войне в Юго-Восточной Азии.
И.М.: — Круг известности — это в самом деле для меня не такой уж и важный фактор. Тем более в области массовой литературы, к которой относится твоя фантастика. Хороший урок ты получил недавно. Я тому свидетель.
Случилось так, что с конца 80-х годов советскую массовую (да и не только массовую) литературу в Восточной Европе в одночасье прекратили печатать. Как ту, которую было положено печатать, так и ту, которую печатали для собственного удовольствия. Набор книг рассыпали, пачки со складов пустили в макулатуру — русская литература исчезла в Польше, Чехии, Германии, Румынии, не говоря уж о Литве или Эстонии. Такая ситуация (разумеется, я огрубляю и обобщаю — были и исключения, но они лишь подтверждают общее правило) продолжалась пять-шесть лет. В эти годы книжный рынок был занят американской массовой литературой. Впрочем, то же происходило и в нашей стране.
Я хочу сказать, как короток век массовой литературы. И ты должен понимать, что тиражи и число изданий ничего не значат. Три года без изданий, и писатель вроде тебя сгинет.
К.Б.: — А ты не сгинешь?
И.М.: — Не знаю. Но уверен, что небольшой тираж научно-популярной книги не означает того, что эта деятельность менее важна и полезна, чем фантастика.
— Конечно, есть еще и И. Всеволодов. Он написал ряд работ по истории Востока, но главные его заслуги лежат в области фалеристики. Например, его перу принадлежит большая книга «Беседы о наградах», которая рассказывает об истории орденов и медалей. Но следует признать, что Всеволодов близок к Можейке — порой они пишут об одном и том же. Давай не будем усложнять жизнь. Главное, что я хотел бы сказать: для меня как для пишущего человека самое интересное и важное относится все же к области истории. И главной моей книгой я считаю «1185 год». Я десять лет собирал к ней материалы, два года ее писал и остался неудовлетворен. И все же это самое главное, что мы с тобой написали.
К.Б.: — Не обобщай. У нас с тобой разные вкусы. Я уверен, что моя главная книга — «Река Хронос».
И.М.: — Это происходит от того, что ты ее не дописал и не знаешь, удастся ли тебе ее завершить. Уж очень широко замахнулся. А лет тебе немало.
...А вышел я из кабинета и подумал — как жалко мне становиться фантастом, как не хочется...
Поэтому, наверное, для меня сейчас радость то, что издательство «Хронос» начало печатать третью серию моего собрания сочинений, которая принадлежит полностью Игорю Можейко.
Кир Булычев. Уходит из комнаты, хлопнув дверью.
И.М.: — Ничего страшного, с ним это не в первый раз происходит. Вернется... Булычев!
К.Б.: — Вызывали-с?
И.М.: — Чтобы ты не очень расстраивался, я предлагаю тебе совместное предприятие. Идея его принадлежит Эдуарду Успенскому, который как-то придумал сделать «энциклопедию для идиотов». То есть не для идиотов в медицинском смысле этого слова, а для тех состоятельных людей, которые вылетели за неспособность и лень со второго курса ПТУ...
Тогда-то я и придумал науку под названием «спринт-история», написал учебник, или, вернее, энциклопедию, по этой части. С помощью спринт-истории любой нувориш или его охранник сможет овладеть историей за полчаса, не особенно напрягая свой мозжечок.
Я предлагаю тебе включиться в этот серьезный труд (и в то же время — в розыгрыш). Хочешь написать первую совместную книжку?
К.Б.: — Сначала покажи, как это у тебя получается. А вдруг мне покажется невыгодным ставить свое имя...
И.М.: — Чье имя? А ну, тень, к ноге!
