Золото по ленд-лизу. Ч.- 1. Гл. - 1, 2, 3, 4, 5, 6

Реймен

Примечание: на фото морской десант Северного флота.

Глава 1. В лапландских тундрах

"Люди гибнут за металл" 
                (Из арии Мефистофеля)


Часть 1.  Секретный груз.
Глава 1. В лапландских тундрах.

      Заполярье.  Май 43-го. Лапландия.
      Над бескрайним морем голубых лапландских тундр, что, перемежаясь с сопками, тянутся от скалистых фьордов  Норвегии до  побережья Кольского полуострова, полярный день.
      В лучах  немеркнущего солнца искрится последний, еще не растаявший   снег,  зеленеет ягель, блестят холодной водой небольшие озера, с которых доносятся разноголосые  крики   вернувшихся с зимовки птиц.
     На теплом валуне дремлет отощавший за зиму пестрый лемминг. Вдруг  он   настораживается, вскакивает и с писком ныряет в щель.
     Из-за ближайшей сопки появляются два человека. Они едва передвигают ноги и, подойдя к  камню, устало садятся на него.
     Оба путника предельно измождены, с серыми, заросшей щетиной лицами. На одном - высокого роста и с широкими вислыми плечами,  лопарский колпак, выцветший солдатский ватник,   драные бриджи и размокшие  от воды пьексы. 
     На втором - коренастом и непрерывно кашляющем, видавшие виды  матросская шапка и бушлат с позеленевшими латунными пуговицами, рваная на коленях брезентовая роба и полуразвалившиеся кирзовые ботинки.   
      В руках у высокого финский автомат «Суоми», а на поясе коренастого,  нож   «пуукко» с костяной рукояткой. За плечами у обоих тощие котомки.
     На незнакомцев тут же наваливается дрема, и они начинают клевать носом.
Однако через минуту высокий вздрагивает, открывает глаза  и толкает локтем напарника.
     - Не спи, Сашок, замерзнешь.
     - А, чего?! - испуганно вскидывается тот и недоуменно вертит головой.
     - Не спи, говорю, идти надо.
     Они  тяжело встают и, покачиваясь,  бредут дальше. Примерно через километр тот, которого назвали Саней, падает лицом в пропитавшийся  сыростью  мох и  вновь заходится мучительным кашлем.
     Высокий  сплевывает  и присаживается на корточки рядом.
     - Вставай, Сашка, вставай, вот эту марь пройдем  и  под сопкой отдохнем, - трясет он за плечо спутника.
     Тот поднимается, высокий обхватывает его за плечи  и, спотыкаясь, тащит дальше.
     У относительно сухого склона сопки  оба валятся у чахлой березки и засыпают.
Когда они открывают глаза, солнце все также сияет в высоком небе.
     - Дим, а что сейчас, день или ночь? - шепчет  Сашка.
     - Я и сам не знаю, все в башке перепуталось от голода. Надо пашамать.
     - Надо.
     Дим, так зовут высокого, приподнимается, стягивает с плеч котомку и достает из нее вяленый кусок оленины.  Затем протянутой  Сашкой финкой разрезает ее и большую часть отдает  другу.
     - Ты отдыхай пока, а я схожу туда, - кивает он на синеющее неподалеку,  окаймленное редким кустарником и карликовыми деревцами озеро, - может птицу какую подстрелю.
     - Это последний патрон?, - шепчет обметанными  жаром губами  Сашка.
     - Последний. Как и мясо, что лопари дали. Больше ничего нету.
     Дим встает, щелкает затвором автомата и уходит к озеру. Через несколько минут оттуда доносится гулкий  выстрел и над сопкой проносится стайка птиц. А чуть позже возвращается Дим и швыряет  автомат на землю.
     - Все, кончился наш «суоми».
     - А птица ?
     - Промазал, руки дрожат. Но ты не дрейфь, через неделю-другую птицы яйца класть станут, тогда заживем.  А пока ягель жрать будем, прошлогоднюю морошку, что найдем, и кору с молодых  деревьев. Все равно к своим выйдем. Вот увидишь.
     - Зря мы все-таки у лопарей  не остались, - произносит Сашка. - Чуть отдохнули  бы   и двинули дальше.
     - И вовсе не зря. Ты ж слышал, к ним за оленями и рыбой финны с немцами  наезжают. Снова к ним в лагерь захотел?
     - Не-е, - тянет Сашка.
     - Ну, то-то же. Значит, не ной. Ты, кстати, какого года призыва?
     - Сорок первого.
     - Совсем салага.
     - А ты?
     - Тридцать девятого.
     - И где ж ты Санек, служил, небось, при штабе?
     - Не, на  морском охотнике, рулевым-сигнальщиком. Прошлым летом  в Белом море нас финская лодка торпедировала.   Командира и меня с боцманом при взрыве за борт выбросило. Финны всплыли и подняли  нас к себе на палубу.  Командира тут же расстреляли.
     Затем, выяснив специальность,  боцмана выкинули  за борт.   А я назвался коком и меня не тронули.
     - Чего ж это они?
     -  До этого мы несколько часов гоняли лодку по дну залива и бомбили. Да так, что она соляром течь стала. Видать разозлили  финнов здорово.
     А кок  на позиции им был здорово нужен - своего  при взрывах кипятком ошпарило.
     Правда, что я готовить не умею, финны поняли через пару часов, как погрузились. Снова рассердились и выбили мне половину зубов. Во, -  ощерил Санька щербатый рот. - А как вернулись в базу, сдали меня  в  лагерь. А ты Дим как туда попал? Ведь раньше я тебя почти не знал.
     - Я, Санек, до марта 41-го служил на Балтике, на линкоре «Октябрьская революция»,  это бывший   «Гангут», слыхал про такой?
     - Да,  это на котором при царе восстание было.
     - Точно, молоток. И был я старшиной 1 статьи, командиром отделения торпедистов   и призером  флота по боксу. А потом стал диверсантом.
     - Как это?  - широко распахивает глаза Сашка.
     - Очень просто.  Отобрали на кораблях пару десятков ребят покрепче, погнали на медкомиссию, а потом доставили  к начальнику Кронштадского укреп района адмиралу Ралю.
     И тот сообщил, что особым приказом Главкома ВМФ, с этого дня все зачислены в специальную команду, где из нас будут готовить подводных диверсантов. До мая  на закрытом полигоне   обучили водолазному и подрывному  делу,  стрельбе и рукопашному бою. А затем переодели в солдат  и перебросили самолетом в Белоруссию, в закрытый гарнизон, где дислоцировалась воздушно- десантная бригада. Там обучили прыгать с парашютом, работе с рацией и прочей хурде - мурде.
     А тут война. Флоту не до нас. Мы в этой бригаде и застряли.
     Уже в июне 41-го нас забросили в тыл  к немцам, под Минск. Там рвали  их  эшелоны с техникой  и мосты,    склады с боеприпасами  и громили небольшие гарнизоны. Потом, кто остался,  вышли к своим, и всех доставили в Подмосковье. Дали немного отдохнуть, пополнили и  в августе снова отправили за линию фонта, теперь уже  подо Ржев - немцы к Москве подходили. И там наделали шуму. А когда в январе 42-го прорывались к своим, меня  осколком в  башку садануло  и сильно контузило.
     Очухался  уже в плену. Документов  никаких, их перед заброской отбирали. Назвался военным строителем Васей Пупкиным. В результате оказался в финском лагере на строительстве укреплений, откуда мы с тобой  и «подорвали» Вот такие дела.
     - Ну, ты даешь,- восхищенно  смотрит на товарища Санька, - а я уж думал, ты и впрямь строитель.
     - И впрямь и вкось, - смеется Дим, - до флота техникум по этому делу закончил. Слушай, а давай попробуем наловить рыбы. Она в этом озере должна быть, птица ведь чем-то кормилась?
     - Давай, - с готовностью соглашается Сашка, - только вот чем будем ловить? Крючков и лески у нас нету.
     -  А это  что?,-  отстегивает  Дим с подкладки ватника  и демонстрирует  средних размеров крючок и булавку. - Вот, пока ты дрых, я у хозяйского пацаненка за звездочку  выменял.  А это? - он сдергивает  с покрытой шрамами головы и бросает   Сашке в руки  старую лопарскую шапку, расшитую цветными нитками.  Ты давай, бери нож, распускай нитки и вяжи леску, а я согну еще крючок.
     Затем друзья   принимаются за дело и через час у них готов  еще один крючок и метров пять достаточно прочной шелковой нити.
     Удочки сооружает Сашка, оказавшийся в прошлом заядлым рыбаком.
     В качестве грузил он использует оторванную от каблука своего ботинка и разломанную на две части  рапитовую подковку, поплавков - оброненное какой-то птицей перо, а удилищ  - автоматный шомпол и срубленный финкой кривой ствол березки.
Находятся в котомках и несколько крошек оленьего мяса. После этого друзья собирают нехитрые пожитки,   идут к озеру и забрасывают  свои снасти.
     Их ожидания оправдываются.
     Через час, на берегу поблескивают чешуей три небольших  окунька и пяток неизвестной породы малявок. Поскольку наживка закончились, Сашка режет одну на мелкие ломтики и насаживает их  на крючки.
     Переносить голод парням больше невтерпеж.  Они  с трудом  втыкают  удилища  в неподатливую мерзлоту,   проверяют, насколько прочно те держатся  и начинают заниматься костром.
     Сашка достает из своей котомки подаренные лопарями огниво, вываренный в золе трут   и  небольшую консервную банку с проволочной дужкой,  а  Дим обходит берега озера, обламывая с карликовых берез, ив и кустов засохшие ветки, и собирая сухой мох. Потом он издает радостный возглас и машет рукой Сашке. Прихрамывая, тот ковыляет к Диму.
     - Ты погляди, чего я нашел, -показывает он на небольшую полянку, усеянную веселой россыпью сыроежек.
     -  Здорово, - шепчет Сашка, и приятели  бережно собирают их в шапки.
     Затем, вдоволь  намучавшись с непривычным кресалом и отбив себе пальцы, они разжигают небольшой костерок, над которым на двух плоских камнях водружают свой  «котелок», с озерной водой и заложенной туда частью рыбы и грибов. Огонь друзья поддерживаю небольшой, изредка подкладывая в него скудное топливо. 
     Через некоторое время вода в банке закипает и из нее валит ароматный пар.
     - Готово, - сглатывая голодную слюну, произносит Дим и, подцепив котелок веткой, осторожно ставит его наземь.
     - Вот только ложек у нас нету, придется хлебать прямо так, из банки. 
     - А вот и есть, - оживляется Сашка и извлекает из кармана штанов самодельную алюминиевую ложку с коротким черенком.
     - Ну, ты кореш, прям волшебник, - гудит Дим, затем приятели усаживаются  на мох перед котелком и,  обжигаясь, поочередно черпают горячее варево.
     - Вкусно, - шмыгая носом и   облизываясь, говорит Сашка.
     - Вкусно, - вторит ему Дим.  - Это ж сколько мы горячего не ели, поди неделю, а Сань?
     - Ну да, как  от лопарей ушли. У  них, кстати,  с продуктами тоже было не густо. Совсем бедные. Слушай, старшина, а давай еще  ухи сварим,- предлагает он, когда банка пустеет. - Жрать еще больше захотелось.
     - Нет, - решительно заявляет Дим,- хватит. Завтра еще поедим. А пока спать.
Друзья  отгребают  с места, где еще тлеет костер, прогоревшие угли и, прижавшись друг к другу  спинами, ложатся на чуть теплую землю.
     - Сань, а ты родом откуда?, - сонно спрашивает Дим.
     - Из Ленинграда.
     - А кем был?
     - Никем, только десять классов закончил, хотел в институт податься, а тут война.
     - А ты?
     - Я из Ростова. У нас там арбузы и лето, те-е-плое…

     Просыпается Дим от какого-то тревожного чувства. На вершине ближней сопки стоят два   полярных волка и внимательно смотрят вниз.
     Старшина хватает автомат, громко матерится и передергивает затвор. Оскалив клыки, волки злобно рычат и исчезают.
     - Дим, ты чего?!  -  хлопает  сонными глазами  встревоженный Сашка.
     - Волки, здоровенные, я таких никогда не видел.
     - Ты знаешь,  - морщит лоб Сашка, я где-то читал, что на людей с ружьем они   не нападают. Разве только раненые. Запаха  железа и сгоревшего пороха боятся.
     - Может и так, - бурчит  Дим, и заботливо стирает ладонью с оружия  обильно покрывшую его росу.
     - Эх, нам бы  хоть десяток  патронов. Зря все расстрелял.   Вот  нарвемся в тундре на егерей и хана. Пиши, пропало.
Он отщелкивает у «Суоми» рожок  еще раз убеждается, что тот пуст и огорченно вздыхает.
     - Зато ты  двух немцев укокошил. А нарвемся, живыми не дадимся, ведь так?
     - Конечно, не дадимся.  Ну, а пока давай проверим удочки, может еще чего поймалось.
     Но их ждет разочарование. Одна удочка  бесследно исчезла, а на той, что с шомполом,   пусто.
     - Видать крупная рыба утащила, - уверенно заявляет Сашка.
Затем парни вновь собирают немного веток и мха, разводят костер, и варят уху из оставшейся рыбы и грибов.
     А через час, забросив на плечи свой нехитрый скарб, уверенно идут дальше,  на восток, в  бесконечно расстилающееся перед ними пространство тундр.

Глава 2. Лубянка

Москва. Июнь 43-го. Лубянка.   
      Управление военной контрразведки.
      В кабинете с зашторенными окнами трое. Преклонных лет седой генерал, со знаком     «Почетный чекист» и двумя орденами Красного Знамени  на габардиновом кителе, полковник и майор.   
      - Надеюсь, вам все ясно?   - обращается генерал к офицерам.
      - Так точно.
      - Вы, Алексей Иванович, - адресует он полковнику, - лично отвечаете за проведение  всей операции. С момента получения груза в Москве и до передачи его   военно-морскому атташе  США  в Мурманске.  Об исполнении немедленно доложите мне по «вч». На этом все. Удачи.
      Полковник и майор встают и выходят из кабинета.
      На следующее утро, к шлагбауму контрольно-пропускного пункта одного из подмосковных военных аэродромов подъезжают черная «эмка» и    армейский «студебеккер» с  брезентовым тентом.
      Сидящий за рулем легковушки капитан предъявляет начальнику караула удостоверение контрразведки «Смерш», тот козыряет и машины катят  к стоящему на взлетной полосе   дальнему  бомбардировщику «ИЛ-4».
      Рядом с ним они останавливаются, и из «эмки» выходят уже знакомые нам  полковник и майор.
      По трапу из кабины на землю спускается летчик и докладывает о готовности к полету.
      - А как с сопровождением?  - интересуется полковник.
      - Два истребителя Северного флота, присоединятся к нам вот здесь, в районе Архангельска,  - летчик достает из планшета карту и показывает на ней отметку.
      - Добро, - кивает головой полковник. - Александр Иванович, приступайте к погрузке.
      - С машины!  - командует майор.
      Брезент «студебеккера» откидывается и на землю поочередно выпрыгивают   солдаты в форме войск НКВД, вооруженные автоматами.
Они извлекают из кузова  два окрашенных в защитный цвет деревянных ящика,   грузят их через бомболюк  в самолет и сами исчезают в нем.
      - Капитан, - обращается полковник к летчику, -  прикажите экипажу оставить все парашюты на аэродроме.
      -  Не имею права,  товарищ полковник - отвечает тот, - это нарушение летной инструкции. 
      - Я вам приказываю. У меня инструкция наркома НКВД.
      - Слушаюсь, -  нехотя отвечает летчик  и исчезает в самолете.
      Через минуту хмурый бортмеханик  выбрасывает из него   четыре парашюта, затем   офицеры «смерша» поднимаются на борт, и бомболюк закрывается
      Взвывают моторы, бомбардировщик  тяжело катится по взлетной полосе и отрывается от земли.   
      Когда  он набирает высоту и  рев двигателей переходит в ровный гул, полковник достает из кармана  плаща  коробку «Казбека», открывает ее и протягивает сидящему на ящиках майору.
      - Закуривай, Саша.
      - Да нет, Алексей Иванович, что-то не хочется. Экипаж - то хоть опытный? До Мурманска почти  две тысячи километров.
      Полковник  неспешно достает папиросу,  разминает ее, чиркает зажигалкой и, глубоко затянувшись, выпускает тонкую струйку дыма.
      - Не беспокойся, лучший в полку. Командир  еще в Испании воевал.  И машина новая,   с мощным  вооружением. Так, что все будет в порядке, долетим…

Глава 3. Бой железных птиц

Заполярье.  Июнь 43-го. Лапландия.   
      Над голубыми тундрами, с сияющим в небе солнцем,  отсвечивая плоскостями, барражируют  два немецких  «мессершмита».
      Не так давно они взлетели  с  аэродрома  в Финляндии  и ведут в воздухе «свободную охоту». После Сталинграда в небе Суоми  довольно часто стали появляться русские самолеты и наносить удары по  финским военно-морским базам.
      В головном  истребителе, как всегда невозмутимый, командир авиаэскадрильи майор    Рихард Шульц.  Он воюет давно и успешно.  В ведомом -  лейтенант  Отто  фон Вернер, это его пятый боевой вылет.
      На очередном вираже, взмыв высоко в небо, майор замечает на горизонте черную точку. Через секунду она увеличивается и обретает контуры самолета.
      - Внимание, Отто,  вижу цель, идем на сближение!
      Мессеры набирают скорость и, зайдя со стороны солнца,  со звоном ввинчиваются в голубое пространство.
      Однако на самолете, а это идущий на предельной высоте бомбардировщик, их  своевременно замечают, он резко меняет курс и пытается уйти в сторону моря. Но скорости  машин несопоставимы,  и через несколько минут в небе над тундрой завязывается  бой.
      - Осторожно, Отто, не горячись, - цедит в лорингофон  майор, - это новый бомбардировщик  русских, постараемся взять его в клещи и посадить на наш аэродром.
      - Слушаюсь, герр майор, - доносится в ответ,   и бой продолжается.
      Но исполнить свой план  честолюбивому майору не удается. Во время очередной атаки, его  напарника  срезает меткая очередь одного из пулеметов бомбардировщика.
      Волоча за собой густой шлейф дыма, истребитель входит в штопор и с воем врезается в сопку. За  несколько секунд до этого из него выбрасывается летчик. Однако времени на полное раскрытие парашюта у него не хватает, и пилот  камнем падает вниз.
      Русский самолет тоже поврежден, из-под  капота  правого двигателя, вырываются багровые языки пламени, а  верхний турельный  пулемет умолкает.
      Оставшийся мессер, почти в упор начинает расстреливать теряющий ход и маневренность  бомбардировщик.
      Теперь  Рихард Шульц, ждет самого главного, когда из подбитой машины начнут выбрасываться  русские летчики.  Их так забавно убивать под куполом парашюта, что он не раз проделывал в небе   Испании и Франции.
      Но из самолета так никто и не выпрыгнул. Он дотянул до низкой гряды сопок и   рухнул  в тундру.
      - Упрямые «иваны», - цедит   сквозь зубы майор, и   его истребитель, заложив  над местом  гибели   бомбардировщика последний вираж, тает в  небе…

      Старый лопарь Ярви, со склона  поросшей ягелем сопки, возвышающейся на берегу обширного, с многочисленными заливами озера,   внимательно наблюдал за смертельным боем железных птиц в поднебесье.
      Раньше такого в этих местах не случалось. Но времена изменились. В тундре стали появляться злые люди, которые обижали его племя и угоняли оленьи стада, а в небе над ней, вот такие птицы, убивающие друг друга.
      Из-за них и зверя стало меньше и рыбы.  Словом, плохие люди.
      А на ту  большую железную птицу, что последней с воем упала за дальнюю сопку, надо обязательно взглянуть. Прошлой зимой он уже находил одну такую, однако поменьше. И совершенно целую, с мертвым человеком  внутри.
      У него он взял  необычную кожаную шапку и  блестящую  сумку на длинном ремешке. А еще красивый  черный  амулет с шеи, в виде креста.  И все отвез в финское село, старосте. Год назад тот приезжал со злыми людьми  в стойбище  и приказал   лопарям сообщать ему о всех  чужих людях в тундре - живых и мертвых. И обещал награду -муку, спирт и табак.
      Не обманул. Очень обрадовался  амулету и сумке, дал мешочек муки, бутылку спирта и пачку табаку. А затем  заставил показать то место злым людям, которые увезли мертвого человека и сожгли железную птицу.
      Ярви выбивает о  темную ладонь давно  погасшую трубку, поправляет висящее за плечами старое ружье  и садится на  ездового оленя.
      Через пару часов он на месте падения самолета.
      Загадочная  железная птица лежит в неглубокой низине меж сопок. От удара о землю у нее отвалилось одно из крыльев и лопнуло брюхо.
      Старик привязывает оленя к низкорослой березке и опасливо приближается к самолету. В нескольких шагах от машины останавливается,   внимательно ее рассматривает и, чуть наклонившись вперед, чутко прислушивается. В ответ звенящая тишина.
      Ярви бесшумно снимает с плеч ружье, кладет его на землю и  осторожно заглядывает в огромную дыру в корпусе, образовавшуюся на месте сорванной  обшивки.  Затем, поколебавшись  и  что-то пробормотав, забирается через нее в самолет.
      Его взгляду предстают многочисленные, не подающие признаков жизни, тела мужчин в одинаковой   одежде. Она не такая, какую он видел у злых людей. Стараясь не шуметь, лопарь мягко ступает пьексами  по искореженному металлу и трогает  каждого.  Мертвы. Все одиннадцать.
      Затем его внимание привлекают   судорожно сжатые в    руках  у некоторых, короткие ружья. Они с необычно толстыми, дырчатыми  стволами  и   круглыми магазинными коробками. Примерно такие, старик видел у финнов, когда те приезжали отбирать оленей  и перестреляли  часть стада. Страшное оружие, выпускающее целый рой пуль.
      Он бережно вынимает из одной мертвой руки такое ружье, поглаживает его и вешает себе за плечи. 
      Внезапно в пробоину   проникает яркий  луч катящегося к горизонту солнца  и в нескольких местах под ногами Ярве, вспыхивают веселые блики. Он нагибается и поднимает   небольшой, матово отсвечивающий слиток. На нем клеймо -  восходящее солнце в обрамлении венка из колосистых трав и непонятные знаки. Лоб старика покрывается испариной - это золото, таинственный   металл белых. Он много слышал о нем   и даже видел у  шамана несколько золотых монет с изображением бородатого человека.   
      Тот уверял, что за них  можно купить большое  стадо оленей. Шаману   можно верить, ему обо всем рассказывают духи. А сколько монет получится из этого слитка? И из всех тех, которые сияют на полу?  Да ведь это все оленьи стада в Лапландии!
      Но золото Ярве не нужно. Он отнесет слиток старосте  и получит за него награду - муку, спирт и табак. А вот короткое ружье спрячет, пригодится для охоты. И еще возьмет   в подарок внуку  вон то зеленое яйцо в зарубках, что валяется у пробоины.
      Старик наклоняется и поднимает   гранату «Ф-1».
      - Красивое яйцо, вот только какая-то железка сбоку, надо оторвать.
      Он тянет за чеку, та отскакивает и спустя мгновение, в самолете раздается оглушительный взрыв.

Глава 4. Вершители судеб

Во второй половине того же дня в Москве, не дождавшись из Мурманска обусловленного звонка, пожилой генерал связывается по «вч» с  начальником контрразведки «Смерш»  Северного флота.
      - Здорово, адмирал.
      - Рад Вас слышать, Виктор Петрович.
      - Ну, где там  мои люди, почему не звонят?
      - Самолета пока нет. Кстати, истребители сопровождения с архангельского аэродрома взлететь не смогли, там сплошная облачность и туман. А сейчас и у нас от синоптиков получено штормовое предупреждение.   
      - Все ясно. Ну, ты там смотри, обеспечь встречу и как только сядут, пусть Азаров сразу же отзвонится.
      - Слушаюсь, товарищ генерал.
      - А союзники пока не беспокоят?
      - Нет. Время доставки груза им неизвестно.
      - Ну, добро, бывай.
      Генерал с досадой кладет трубку на рычаг  и  смотрит на  циферблат, стоящих в другом конце кабинета напольных часов. Они гулко отбивают пятнадцать ударов.
      В 18.00, ему вместе с начальником Главного управления контрразведки «Смерш»  генерал - полковником, докладывать о результатах операции  Наркому Внутренних Дел. А тот, после полуночи,  лично проинформирует обо всем Главковерха.
      Контрольное время еще не вышло, но задержка самолета и отсутствие у него сопровождения,  генерала  не на шутку встревожили, и он вызывает адъютанта.
      Тот появляется как всегда мгновенно,  подобострастно вытягивается и  ждет приказаний.   
      - Явный холуй, - пора на фронт отправить, -  неприязненно думает генерал и приказывает:
      - Немедленно  поезжай в штаб ВВС и выясни, что с самолетом. Пусть свяжутся  со всеми штабами ПВО по линии его маршрута. Доложишь через час. И не тянись ты, как, салдафон.  Здесь не плац.
      - Слушаюсь!  - щелкает каблуками  майор и покидает кабинет.
      Генерал вздыхает и вспоминает прежнего порученца, несколько месяцев назад арестованного за шпионаж в пользу Японии.   Какой там шпионаж, просто  идет  очередная чистка рядов. С начала 30-х. А ведь какой парень был, на  Халхин-Голе  воевал и за линией фронта себя проявил. Да что там вспоминать, не ровен час и самого в чем-нибудь обвинят. Как старого чекиста.  Сколько из них   молодая смена уже поставила к стенке и засадила в лагеря, по разного рода  сфабрикованным обвинениям и наветам. Подумать страшно.
      Невеселые  думы генерала прерывает резкий зуммер внутренней связи. Он вздрагивает и  берет трубку.
      - Ну, как там дела с нашим самолетом, Азаров докладывал? - слышится  из нее  напористый баритон  начальника Управления.
      - Пока нет, товарищ генерал-полковник. Контрольное время еще не вышло.
      - Добро,- отвечает тот и  отключается.
      Докладывать начальнику о своем разговоре с  адмиралом Громовым, генерал не стал. Преждевременно. У того и так забот хватает. Готовится новое наступление  на Орловско-Курской дуге и вся  контрразведка «стоит на ушах». Формируются и отправляются за линию фронта разведывательно-диверсионные группы, осуществляется активный поиск и ликвидация вражеской агентуры в тылах наших войск, ведется несколько серьезных радиоигр с разведкой  «Абвера» на направлении главного удара.
      И все это на плечах начальника. Тот даже ночует в кабинете.
      Осторожно приоткрывается дверь и появляется голова адъютанта.
      - Разрешите?   - товарищ  генерал.
      - Заходи, - досадливо морщится тот.  -Ну, что выяснил?
      -  В штабе ВВС сообщили, что в назначенное время самолет  приземлился на военном аэродроме Вологды, дозаправился топливом и взлетел.
      - Это точно?
      - Да, я дополнительно связался  с начальником контрразведки, дислоцирующегося там авиаполка. Тот это подтвердил.
      - Все?
      - Никак нет. Истребители морской авиации из Архангельска, для   встречи  и сопровождения   бомбардировщика не взлетели. Низкая облачность и штормовой ветер.
      - Свободен. Готовься завтра в командировку на Северо-Западный фронт. Засиделся  ты у меня.
      - Слушаюсь, - бледнеет адъютант и  бесшумно исчезает за дверью.
      Без четверти пять вечера, генерал еще раз звонит Громову и, выслушав его доклад, приказывает  организовать поиски исчезнувшего самолета.
      - Уже занимаемся,  Виктор Петрович. На это ориентированы все  находящиеся в воздухе самолеты морской авиации и наземные службы ПВО  флота.
      - Возьми это дело под самый жесткий контроль, подключи оперативный состав и о результатах докладывай мне лично, каждый час.
      -  Будет исполнено.
      Генерал кладет трубку на рычаг, смотрит на часы, и с первым  из семнадцати ударов, выходит из кабинета, прихватив со стола тонкую коленкоровую  папку с тиснением  «К докладу».
      Когда, тяжело ступая по ковровой дорожке, он появляется в кабинете начальника Управления, тот  беседует по телефону и кивает генералу на стул.
      - С захваченной группой  разбирайтесь у себя. А старшего и  радиста   утром   к нам.  Справку об операции, за твоей подписью, по телетайпу немедленно мне. И обязательно укажи фамилии всех участников.   
      Через час я буду  у Наркома и обо всем доложу. Молодцы.
      Он кладет трубку «вч», делает какие-то пометки карандашом в настольном календаре и удовлетворительно хмыкает.
      - Не ошиблись мы с тобой Виктор Петрович. Правильно выцарапали  Рыбакова с «Дальстроя», хотя кое-кто  и возражал. Блестяще провел разработку.
      У нас «под колпаком» резидентура  абвера в Куйбышеве, и в руках  сброшенная этой ночью  для ее усиления группа диверсантов  с радистом.  А какой там стратегический объект, ты знаешь. Есть о чем докладывать Наркому.
      - Хорошо бы еще жену Рыбакова найти, она где-то на Севере, - тихо произносит генерал.
      - Уже поздно, - отвечает  начальник и отводит глаза.
      -  Ну, да ладно, вернемся к нашим баранам. Что там с вояжем  к американцам?
      -  Плохо, Виктор Семенович, самолет исчез.
      Карандаш в начальственной руке с сухим треском лопается пополам.
      - Исчез?  Да ты что, шутишь?!
      - Какие уж тут шутки. В Мурманске он не приземлялся.
      Абакумов  нервно закуривает, глубоко затягивается папиросой  и хмурится.
      - Давай  подробней.
      Генерал обстоятельно,  с привязкой по месту и времени  докладывает все известные ему обстоятельства.
      - Старшим  группы у тебя там кто, Азаров?
      - Да. С  ним Коваленко, и отделение автоматчиков из «омсбона».
      - А экипаж?
      - Лучший в полку, больше сотни боевых вылетов, и по нашей линии чисто.
      - Машина?
      - Дальний бомбардировщик, недавно с завода.
      - Сопровождение обеспечили?
      - Так точно. Два истребителя морской авиации на подлете к Архангельску. Но в назначенное время взлететь они не смогли - низкая облачность и туман.
      - Поиски организовали?
      - Да.
      - Какими силами?
      - Дежурной авиацией, находящимися в море кораблями   Северного флота и нашими подразделениями. Я думаю, если с самолетом что случилось, то только над морем или тундрой. Немецкой авиации там хватает.
      На минуту в кабинете наступает почти осязаемая тишина, нарушаемая только размеренным стуком напольных часов.
      - Послушай, Виктор Петрович, - нарушает затянувшееся молчание  Абакумов, - ты хоть представляешь, что с нами будет, если исчезнет груз? Ведь это на несколько десятков миллионов рублей золота для  взаиморасчетов  с союзниками по ленд-лизу.   
      - Вполне, - отвечает  генерал, - мы предпринимаем все от нас зависящее.
      - Значит не все, если до сих пор нет ясности! - жестко парирует начальник.
      - Иди, и продолжай поиски. Задействуй все, что в наших силах. Ты это умеешь. И держи меня в курсе. Иначе, сам знаешь…  Не помогут никакие заслуги. Там - он показывает на потолок,- не простят.
      Генерал согласно кивает головой,  встает  и идет к двери.
      Через полчаса, внимательно ознакомившись с занесенной ему дежурным шифровальщиком  справкой, полученной из Куйбышева, генерал-полковник визирует ее,  кладет в  красную папку   и поднимается в приемную Наркома.
      Открыв дверь, и войдя в обширное светлое помещение с портретом вождя на стене, он  кивает сидящему за столом с несколькими  телефонами  молодому полковнику кавказской внешности  и присаживается  на один из стоящих в приемной стульев.
      Спустя некоторое время, на столе у адъютанта звонит телефон, полковник издает гортанное  «слушаюсь» и  предлагает генералу пройти в кабинет.
      Удобно расположившись за обширным столом, Нарком внимательно читает «Правду». Затем  на миг отрывается  и, холодно блеснув стеклами пенсне, предлагает Абакумову сесть.
      - Правильно  пишет  Поспелов  о гении товарища Сталина, - темпераментно взмахивает он ладонью и с удовлетворением откладывает газету в сторону. - Очень правильно!   Ты, кстати, читал?
      - Не успел Лаврентий Павлович,  с утра работы невпроворот.
      - А зря. Обязательно почитай. Там и о нас сказано  - вооруженном  отряде Партии. Сигнал к действию, так сказать 
      - Ну, ладно. С чем пришел? Давай, порадуй.
      - Первая новость хорошая, товарищ нарком. В Куйбышеве вскрыта резидентура абвера, и ночью захвачена выброшенная  для работы с ней   диверсионная группа. Вместе с радистом и передатчиком.
      Он достает из папки  полученную справку и кладет перед наркомом. 
Вах! - оживляется Берия и внимательно ее читает.
      -  Это действительная стоящая весть! - восклицает он.
      - Будет о чем доложить руководству Страны. Кто у тебя  в Самаре начальник?
      - Полковник Рыбаков. Вы его должны помнить.
      - Как же, помню, это тот, о котором ты мне  год назад все ужи прожужжал. Ну что ж, доверие  он оправдал. Готовь документы на генерала. Присвоим второй раз. Там, - он поднимает палец вверх, - нас, я думаю, поддержат. И всех участников операции представь к наградам. Заслужили. А это дело возьми на личный контроль. 
      - Слушаюсь. Немедленно  все подготовлю и сделаю. А вот вторая новость  Лаврентий Павлович неважная, не знаю, как и сказать.
      - Чего уж  там, говори, я сейчас добрый.
      -  Самолет с золотом  для союзников  исчез…
      Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы.
      Нарком выпучивает глаза, приподнимается в кресле и наливается гневом.
      - Ты понимаешь что несешь?!  Откуда такие сведения?!
      -  Из наших источников.
      - Плевать я хотел на твои источники! Говори конкретно!  - брызжет слюной Берия.   
      - От начальника «Смерш» Северного флота» и командования ВВС.
      - Да они там что, с ума посходили ?!
      - Никак нет, согласно полученным докладам, самолет с грузом и опергруппой благополучно прибыл в Вологду, там дозаправился и вылетел на Архангельск.   Затем испортилась погода,  и  к месту назначения, в Мурманск, он так и не прибыл. Бесследно исчез. Скорее всего, где-то совершил вынужденную посадку. Сейчас ведутся его активные поиски, но пока безрезультатно.   
      Нарком достает из кармана  белоснежный платок и утирает обильно вспотевший лоб. Затем  вскидывает  зловеще блестящие стекла пенсне на  стоящего перед ним Абакумова и шипит:      
      - Исчез говоришь.  Да ты хоть представляешь важность этой операции?   
      - Да, товарищ нарком, она касается будущих взаиморасчетов по ленд-лизу.
      - Вот именно, - вновь багровеет Берия, - будущих!  Мы должны показать союзникам, что уже сейчас готовы  выполнять, отсроченные платежи по ним.  Чтоб  Рузвельт и Черчилль   в нас не сомневались  и не саботировали  отправку  жизненно необходимых стране грузов через Арктику и Иран. Это же большая политика!  - вскидывает он над головой  пухлую руку.
      - И что  мне теперь докладывать товарищу Сталину?  Что груз испарился?!
Берия  снова утирает лоб платком,  наливает себе в стакан «боржоми»  из стоящей на столе  бутылки, и жадно пьет воду.
      - Товарищ  нарком, - каменея лицом,  чеканит  генерал, - мы сделали все, что в наших силах. Погоде не прикажешь.
      - Но ее можно было предвидеть! Для этого синоптики есть! Кто у тебя готовил операцию?
      - Один из моих заместителей, генерал Иванов.
      - Это тот старый баран, который еще с Кедровым работал?
      - Он опытный чекист и хороший организатор.
      - Вот и организовал, мать бы вас!  Значит так. Синоптиков, прозевавших погоду, арестовать и отдать под суд. С твоим заместителем я сам разберусь, а пока отстрани его от дел. Мне сюда, - нарком тычет в стол пальцем, -   подробную справку обо всем этом и  план  мероприятий по розыску груза.
      Немедленно организуй опергруппу из самых опытных розыскников и перебрось их в Вологду. Оттуда пусть и начинают. Если в ближайшее время не найдешь самолет - пеняй на себя.
      И благодари Бога, что  Рыбаков тебе такую индульгенцию подбросил! - трясет Берия справкой по резидентуре. Все, пока свободен. 
      Абакумов, деревянно ступая, покидает кабинет.
      Спустившись к себе, он вызывает Иванова и приказывает ему  в течение часа подготовить необходимые наркому документы.
      - Потом занесешь  их  мне, - и иди, отдыхай, Виктор Петрович.
      - Я отстранен от дел?  - хмурится генерал.
      - Да, и это не мое решение.
      В назначенное время  Иванов приносит документы и кладет   начальнику на стол. Тот внимательно читает, одобрительно кивает головой и визирует их.
      Все это время заместитель напряженно молчит и  только маятник часов, размеренно отсчитывает  тягостные минуты.
      - Ну, что ж, Виктор Петрович, план, как всегда дельный. Будем работать. А ты, иди домой, не томи меня. Может еще и пронесет,  найдем мы этот чертов самолет…
      В своем кабинете Иванов  подходит к окну, отдергивает плотную штору  и несколько минут смотрит на моросящий за стеклом дождь и памятник Дзержинского, что на площади. По ней, в пелене брызг,  куда-то спешат автомашины, у метро снуют прохожие с зонтами,  «орудовец»  с жезлом  и в накидке, уверенно регулирует движение.
      Генерал убирает в сейф разложенные на столе бумаги, со звоном закрывает тяжелую металлическую дверцу и запирает ее.  Затем достает из шкафа защитную фуражку, старенький габардиновый плащ, одевается и  поднимает телефонную трубку - вызвать машину. Несколько секунд держит ее в руке и опускает.
      Из здания он выходит пешком и неспешно следует в сторону метро.
      Доехав до Фрунзенской набережной, Виктор Петрович подходит к ведомственному кирпичному дому, поднимается по гулким  широким ступеням на второй этаж и отпирает обитую дерматином высокую дверь. Закрыв ее за собой, включает  в прихожей свет и, ступая хромовыми сапогами по рассохшемуся паркету,  идет на кухню. Там достает из кухонного шкафа початую бутылку водки и стакан, затем, не снимая плаща, садится за стол и наполняет его до краев. С отвращением выпивает  водку, ставит  стакан на стол  и проходит в одну из  комнат.
      Он давно живет один. Единственный сын, летчик, погиб в Испании еще в 38-м.   Жена умерла через год, узнав о его  смерти. 
      С началом войны  Виктор Петрович наведывался в квартиру походя, то после очередной командировки на фронт, то после госпиталя, в котором лечился, получив контузию  в 42-м. В основном дневал и ночевал  на службе.
      Включив настольную лампу, он подходит к окну и снимает с него давно уже не нужную бумагу светомаскировки, затем присаживается к своему рабочему столу  и выдвигает один из  ящиков. Оттуда извлекает  наган, с   врезанной в рубчатую рукоять латунной пластиной и надписью на ней «За безупречную службу от коллегии ОГПУ» и небольшой альбом в бархатном переплете. Наган сует в карман галифе, а с альбомом ложится на старый кожаный диван.
      Открывает его и начинает перелистывать страницы. Вот он  совсем юный, в гимназической форме с матерью и отцом - учителем  подмосковной гимназии, а вот более зрелый, в мундире унтер-офицера с георгиевским крестом. Вот в Первой конной, на коне и с шашкой наголо, а вот с женой, в подвенечном платье, молодой и красивой.
      На несколько минут взгляд генерала задерживается на групповой фотографии, где он снят вместе с сослуживцами  из особых отделов ВЧК  и своим первым начальником -Кедровым.
      Когда того арестовали, а затем в октябре 41-го расстреляли, он не уничтожил, как многие, этот снимок.  Тяжело вздохнув, Виктор Петрович переворачивает очередной лист и долго смотрит на фотографию сына - тот снят в летной форме, сразу же после окончания училища.
      По щеке ползет одинокая слеза, и он смахивает ее с лица. Потом закрывает альбом, откладывает его в сторону и  бездумно  смотрит в лепной потолок.
      Часы в гостиной бьют полночь, и во дворе дома слышится шум въезжающего автомобиля.
      Генерал встает с дивана и подходит к окну. Из остановившейся у подъезда     «эмки», выходят трое людей  в легких  плащах и неспешно входят в парадное.
      Через минуту тишину  квартиры  нарушает  резкий звонок в дверь. В ответ раздается приглушенный выстрел…

      В это же время, по  блестящему после  дождя Калининскому проспекту, в сторону Кунцево мчатся два черных автомобиля - «паккард»  и «ЗиС».
      На заднем сиденье первого, вальяжно покачиваясь на мягком сидении  и надвинув на лоб шляпу  - Берия, а следующим за ним на некотором удалении - Абакумов.
      Грозный нарком едет  на доклад к Сталину, на его «ближнюю дачу», а начальника контрразведки прихватил с собой, в качестве возможного «козла отпущения».
      Примерно через двадцать минут машины въезжают на засаженную тенистыми деревьями территорию  тщательно охраняемого двухэтажного особняка и останавливаются перед входом.  Прибывшие  выходят из них,  и следуют в дом.
      Переступив порог,  они оказываются в небольшом тамбуре, по которому следуют в прихожую. На ее стенах  две карты - одна армейская, с  нанесенной на ней линией фронта, вторая обычная, с обозначением  объектов  наиболее важных  строек в СССР.   Здесь же,   настенная вешалка, рассчитанная на пару десятков персон,  несколько мягких стульев, высокое, матово отсвечивающее зеркало и набор щеток  для чистки платья и обуви. На   паркетном полу -  бухарский ковер ручной работы, с замысловатым  узором.
      - Ты пока тут посиди, подумай, - обращается   нарком к генералу, вешая на крючок шляпу и  приглаживая  жидкие волосы, - а я к Хозяину.
      Абакумов кивает, снимает фуражку и   присаживается на  один из стульев, а Берия идет  в переднюю часть прихожей и осторожно стучит  в ближайшую слева   дверь. Затем входит, и закрывает ее за собой.
      Нарком оказывается в просторной  уютной комнате, с весело потрескивающими в камине  дровами  и стоящим напротив  затененных шторами окон, у глухой стены, кожаным    диваном.
      В ее центре, ближе к камину, за большим широким столом, с разложенной на нем топографической картой, усеянной многочисленными отметками, сидит и делает какие-то пометки в бумагах, человек  в полувоенном костюме  и с  погасшей    во рту трубкой.  Рядом с ним, у локтя, остывший чай в блестящем подстаканнике,   коробка папирос «Герцеговина Флор» и спички.
      - Разрешите, товарищ Сталин?
      Человек продолжает писать, затем неспешно откладывает  в сторону остро отточенный  карандаш и  поднимает голову.
      - Проходи, Лаврентий. С чем пришел?
      - Как обычно, по делам, Коба.
      - Все у тебя дела, совсем заработался, - человек берет спички, чиркает одной и раскуривает трубку.
      -  Вот вчера ко мне Калинин  с Микояном и Ворошиловым заезжали - поговорили,   «кинзмараули» выпили, тебя вспоминали. А ты не приехал.
      -  Очень уж дел много, до утра работаю.
      - У всех нас их много, а встретиться, посидеть, надо. Или зазнался?
      - Что ты, Коба, - я всегда счастлив  быть рядом с тобой. Мамой клянусь.
      - Ну, вот и приезжай, завтра как раз выходной. И Кобулова с собой прихвати, пускай барашка и сулугуни привезет. Посидим, вспомним  молодость, родные места.
      - С радостью приеду.   
      - Ну, а теперь садись, рассказывай о делах.
      Нарком присаживается на  стул и  кладет перед собой папку.
      Затем докладывает о раскрытой в Куйбышеве немецкой резидентуре  и захваченной диверсионной группе.
      Сталин, заинтересованно  слушает  и одобрительно  хмыкает.
      - Значит, и туда добрались, подлецы. К нашим засекреченным объектам.  Кто проводил операцию, НКВД?
      - Нет, военная контрразведка, Абакумов.
      - Молодцы, контрразведчики, пришли мне официальный документ. 
      - Он  со мной. Берия достает из папки справку и передает  Сталину.
Тот ее  внимательно читает   и постукивает пальцами по столу.
      - Значит, будут работать под нашим контролем?
      - Да, и дезинформировать противника  о планах  нашего предстоящего наступления.
      - А какой это Рыбаков, не тот ли, что при Ежове арестовали?
      - Именно, за него    Абакумов и Иванов   ходатайствовали.
      - Помню, - кивает головой Сталин, вынимает изо рта и бережно кладет на стол трубку.
      - Всех представить к наградам, а Рыбакова восстановить в звании. Он оправдал наше доверие. Ответственно работает Абакумов, пусть твой Кобулов у него поучится. Все с чеченцами  и немецкими диверсантами в горах разобраться не может. 
      Берия цепенеет под льдистым взглядом хозяина кабинета  и пытается что-то сказать.   
      - Так, с этим решили,- отмахивается тот. Что дальше?
      - Товарищ Сталин, у нас «чп» - самолет с грузом для союзников пропал.
      Рука вождя, которой он собирается взять трубку вздрагивает  и ложится на стол.
В сузившихся  глазах появляется  хорошо знакомый наркому золотистый блеск - предвестник нарастающего раздражения.
      - Как так пропал, это что,  тебе иголка?
      - Утром взлетел и не приземлился в назначенное время в Мурманске.
      - Почему только сейчас докладываешь?
      -  Не хотели преждевременно беспокоить,  в том районе была густая облачность и он, возможно, сбился с курса или совершил вынужденную посадку. Организовали  активный поиск всеми имеющимися средствами.
      - Результаты?
      - Пока ничего. Час назад отправили в Вологду, где он садился на дозаправку, оперативную группу из Главного управления контрразведки.
      -  Операцию организовывал Абакумов?
      -  Так точно, под моим контролем.
      -  Где он?
      -  Ожидает в прихожей.
      -  Зови.
      Берия выходит и возвращается с генералом.
      - Здравия желаю, товарищ Сталин!  - вытягивается тот,  сделав несколько шагов к столу.
      - И тебе не хворать.
      Вождь медленно поднимается с кресла (нарком тут же вскакивает) и неслышно ступая по ковру ногами в мягких  сапогах, подходит к Абакумову.
      - Кто у тебя непосредственно занимался подготовкой операции?
      - Генерал-майор  Иванов.
      - Снова Иванов, -  оборачивается Верховный к Берии. - Да он у вас, я смотрю, незаменимый.
      Затем, сутулясь, возвращается к столу, набивает трубку и, сломав спичку, раскуривает ее. 
      - А знаете ли вы, что это народное золото, добытое кровью и потом, - вкрадчиво обращается вождь, к застывшим с побледневшими лицами наркому и генералу.
      Те молча кивают. 
      - И как оно политически  важно  для активизации поставок по ленд-лизу тоже знаете, - констатирует  Сталин. - Так что это, предательство или саботаж?   
      В ответ тягостное молчание.
      - Ты, Лаврентий,  найди виновных и примерно накажи их.
      - Уже занимаюсь, товарищ Сталин, - оживляется тот. 
      - А ты, - вперяет вождь палец в Абакумова, - отыщи самолет.
      - Идите пока.
      Нарком и генерал поворачиваются и  быстро выходят из кабинета, чувствуя спинами пронзительный взгляд Верховного.
      В прихожей нарком дрожащей рукой вынимает из кармана платок и утирает покрытое испариной лицо, а начальник контрразведки прикладывает руку к дергающемуся нервным тиком глазу.
      Уже светает. В кронах деревьев щелкает какая-то птица Они полной грудью вздыхают холодный  предутренний воздух, и садятся в   машины.
      - На Лубянку,-  бросает шоферу Берия, и автомобили трогаются  в обратный путь.

Глава 5. Герои Нарвика и Крита

Подлетая к аэродрому, Шульц запрашивает разрешение на посадку и, приземлив самолет, подруливает к ангару. К нему спешат механик  и несколько летчиков эскадрильи.
       Майор выбирается из кабины, спускается на землю  и  освобождается с помощью механика от парашюта.
       - А где же Отто, герр майор?   - спрашивает кто-то из пилотов.
       - Погиб во славу Рейха,- смотрит на него льдистыми глазами командир.
       - Макс, - обращается он к механику, - нарисуй на капоте еще один крест. Мы с лейтенантом  сбили дальний бомбардировщик русских.
       - Яволь!  - господин майор, щелкает тот каблуками.
       - К группе, стоящей у остывающего мессершмита, рысцой подбегает дежурный по эскадрильи и докладывает  майору обстановку.
       - Вызовите мне  машину,- приказывает тот, и неспешно идет к  двухэтажному кирпичному строению, расположенному за ангарами. 
       Через час, благоухающий чистотой и облаченный в отутюженный мундир с двумя рыцарскими  крестами,  Шульц садится в подъехавший к дому  черный «опель»  и уезжает на доклад к командиру полка, в расположенный неподалеку  городок Рованиеми, именуемый  у финнов столицей Лапландии. 
       Штаб соединения находится в небольшом каменном доме, с высокой, готического стиля крышей и широким крыльцом.  Перед ним несколько разлапистых сосен и       застывший  у входа часовой с автоматом.
       При появлении майора он щелкает каблуками и вытягивается. 
       В расположенном на втором этаже  небольшом кабинете сам оберст - похожий на высохшую хищную птицу, и командир горнострелкового полка майор Вульф - коренастый и жизнерадостный крепыш.
       Они  неторопливо пьют кофе  и обсуждают план взаимодействия  в предстоящей наступательной операции.
       - Хайль Гитлер!  - выбрасывает руку в нацистском приветствии Шульц. 
       - С возвращением  вас Рихард, - оберст аккуратно ставит чашку на стол, подходит к майору и пожимает тому руку.
       - А где же наш юный «Зигфрид»?
       - Лейтенант Отто фон Вернер погиб в бою, - вздергивает подбородок майор.
       Оберст  печально опускает глаза и вздыхает, - бедный мальчик, он был так молод.
       - А к тому же  еще и чертовски богат, - думает про себя Шульц.
       - И кто же его сбил?
       - Дальний бомбардировщик русских. Шел на Мурманск. И отчаянно сражался. Я давно не встречал такого противника.
       - Как погиб фон Вернер?
       - Выбросившись из машины, он не успел раскрыть парашют и разбился.
       Лицо оберста принимает скорбное выражение,  и он хмурит белесые брови.  Вульф участливо морщится и вздыхает
       Затем командир присаживается к столу и приглашает майора сесть.
       - Курите, Рихард, - отличные  бразильские сигары, -  придвигает он к нему  лакированную коробку.   Майор Вульф только что оценил их достоинство.
       Шульц отрезает переданными  ему оберстом миниатюрными щипцами конец извлеченной из коробки сигары, щелкает зажигалкой и окутывается клубами ароматного дыма.
       - Ну, как вам табак?  - интересуется  Вульф.
       - Отличные сигары. Подобные   я последний раз курил в Париже.
       - О! Франция, -  чмокает губами и закатывает глаза майор. - Кафе, варьете, жизнерадостные парижанки. Это вам не Суоми, со жгучими морозами и мужеподобными бабами.
       - Господа, насколько вам известно, - обращается к офицерам оберст,- лейтенант Отто фон Вернер, отпрыск старинного германского рода и крестник  самого рейхсмаршала.   
       И я считаю своим долгом немедленно доложить ему об этом. Предлагаю встретиться  у меня через час.
       Вульф с Шульцем встают, энергично кивают головами и выходят. 
       Когда в назначенное время они снова появляются, оберст  внимательно изучает лежащую перед ним топографическую карту.
       - Присаживайтесь, господа.
       - Шульц, вы можете показать на карте место гибели  Вернера?
       - Безусловно, я этот квадрат хорошо знаю. В нем озеро, напоминающее сверху оленью голову.
       Майор встает, берет из подставки на столе  синий карандаш и быстро находит на карте нужное место.
       - Действительно, - одобрительно хмыкает оберст, - форменная голова оленя. Отличный ориентир.
       - Господа! - встает он из-за стола.  Рейхсмаршал лично  поручил нам  отыскать тело любимого крестника и транспортным самолетом доставить его в Германию. Для организации торжественных похорон.  Наше командование о его приказе я уже проинформировал.  Прошу учесть, что рейхсмаршал не забывает об оказанных ему услугах.
       - И так, Рихард, судя по измерениям, которые я сделал на карте, до этого квадрата чуть больше двухсот  километров.
       - Так точно, господин полковник.
       -  Людвиг,  (вопрос к майору), - ваши егеря бывали в этих местах?
       - Нет, так далеко мы еще  не забирались. 
       - Что ж, придется их навестить. Какое количество людей  и сколько времени нам понадобятся на поиски.
       - Я думаю, достаточно отделения  егерей с опытным проводником. А по времени это займет не меньше недели.
       - Почему так долго?
       - Лето. Тундра растаяла, и бронетранспортер далеко не пройдет. Основную часть пути придется идти пешком. Да и обследование квадрата займет немало времени.   
       - Тогда за дело. Мы займемся проводником, а вы готовьте группу и бронетранспортер.
       Когда  офицеры покидают кабинет,  фон Штимлер,- так зовут оберста, снимает трубку и вызывает к себе начальника охраны аэродрома. Он финн и хорошо знает местных жителей.
       - Послушайте, Тикконен, - обращается оберст к явившемуся по вызову светловолосому капитану.  - Нам, для  наземной разведки  необходим хорошо знающий тундру проводник - финн или лопарь. Найди такого.
       - Лучше лопарь, господин полковник - они всю жизнь в них проводят. И я знаю одного такого, он сейчас как раз в городе, в гестапо - доставил туда сбежавшего из лагеря норвежца.
       - О! Это местный патриот? - высоко поднимает брови Штимлер.
       - Скорее коммерсант -  он получит за беглеца щедрое вознаграждение.
       - Немедленно найдите его и доставьте ко мне.
       - Слушаюсь!  - рявкает капитан,  поворачивается кругом и идет к выходу.
       Через час в кабинете оберста  стоит низкорослый человек с узкими глазами, одетый в      высокую шапку, меховую куртку и  остроносые сапоги  из оленьей кожи. За плечами у него длинная   винтовка «Бердана» с обшарпанным ложем, а на  широком поясе нож с деревянной рукояткой  и кожаный мешочек с огнивом. 
       - Скажите   туземцу, что мы дадим  ему целую банку спирта и списанный парашют, если он проведен наших людей  вот к этому озеру, - обращается Штимлер  к стоящему рядом    капитану и указывает карандашом на карту.
       Тот с минуту что-то живо говорит  оживившемуся  и утвердительно кивающему головой лопарю, слушает его ответ   и поворачивается к Штимлеру.
       - Он согласен  и проведет   к озеру, если вы разрешите посмотреть на него на карте.
       - А разве туземец понимает карту?
       - Да. Он был проводником в шведской экспедиции до войны.
       - Отлично, пусть смотрит.
       - Тикконен бросает лопарю несколько слов, тот, по кошачьи мягко,  подходит к столу и внимательно разглядывает карту  в том месте, куда уткнулся карандаш оберста.
Затем возвращается назад и что-то быстро говорит финну.
       - Господи полковник, - переводит капитан, - лопарь сказал, что это очень плохое озеро. Называется  оно Оленьим и охотники всегда обходят его стороной.
       - Почему?
       - Финн снова вступает в беседу с  проводником, а затем переводит.
       - Когда-то  очень давно, целая община местных аборигенов погибла там от козней  каких-то злых карликов, якобы живущих под землей. Лопари называют их  «сайвок» и очень боятся. С тех пор они считают  озеро проклятым и там никто не бывает.
       - Это все детские сказки, - ухмыльнулся  Штимлер. А почему оно называется Оленьим?
       - Лопарь не  знает, говорит, так было всегда.
       - Так он готов оказать услугу великой Германии?
       Капитан переводит слова оберста лапландцу,  тот что-то бормочет и поднимает вверх два пальца.
       - Он требует две банки спирта и два парашюта.
       - Жадная  каналья, - усмехается   Штимлер.  - Ну, что ж, я согласен.
       Затем он звонит Вульфу и сообщает, что отправляет в его полк опытного проводника, а капитану приказывает обеспечить сопровождение  того в часть.
       Утром следующего дня майор лично инструктирует вызванного к нему  старшего фельдфебеля  Ирвина Кранка - ветерана соединения, не раз проводившего  всевозможные поисковые и разведывательные операции.
       Я надеюсь на вас, - напутствует он стоящего перед ним  в походном снаряжении    коренастого фельдфебеля и похлопывает его по широкому плечу.
       - Мы выполним задание, господин майор! - подобострастно рявкает тот.   
       - Удачи вам, Кранк. И не обижайте проводника.
       - Слушаюсь! Разрешите идти?
       - Идите.
       Фельдфебель выходит из штаба полка и следует к стоящему неподалеку легкому гусеничному бронетранспортеру,  у которого весело балагурят и дымят сигаретами  егеря его группы. Их девять, со служебно-розыскной собакой.  Здесь же и лопарь, невозмутимо покуривающий трубку. 
       При виде командира егеря замолкают, швыряют наземь сигареты и выстраиваются у машины.
       Звеня шипами высоких ботинок, Кранк проходит вдоль короткого строя и оглядывает солдат. Это рослые спортивные парни, с жесткими обветренными лицами, экипированные в форму альпийских стрелков, с кинжалами у пояса, шмайсерами на груди и горными ранцами за плечами.
       - В машину! -   приказывает фельдфебель и идет к кабине водителя.
       Перебрасываясь шутками, егеря ловко взбираются в кузов бронетранспортера, туда же сигает и овчарка, а последний  дает крепкого пинка замешкавшемуся  проводнику.
       Вперед, герои Нарвика и Крита! - восклицает кто-то в кузове и,  взревев мотором, машина срывается с места.

 Мчись, могучий поток,
 Выше головы, парни,
 Вы теперь не в Баварии,
 Путь ваш, вперед на Восток! 

доносится из  ее боевого отсека. 
       Сидящий в кабине Кранк, не обращает внимания  на допускающих вольности солдат. Их можно понять.
       Полк не так давно отведен на кратковременный отдых  с передовой из-под Мурманска, а в небольшом  лапландском городке никаких развлечений, даже борделя нет. Письма и газеты доставляются с опозданием, а старые фильмы все пересмотрены. Вот и сидят  парни целыми днями в казармах - спят, режутся в скат, да потягивают шнапс.  И этот необычный выезд в летнюю тундру, для них   все равно, что прогулка ни пикник.
       Унтер-офицер Ланге, взводный балагур и пройдоха, даже предложил поискать там местных туземок, чтоб поразвлечься с ними.
       - А что? Было бы неплохо.
       Фельдфебель мечтательно улыбается, отстегивает с пояса обшитую войлоком флягу и делает из нее изрядный глоток. Крепкий ром обжигает глотку и приятным теплом растекается по телу.
       Между тем, лязгая гусеницами, бронетранспортер уже около часа движется в солнечном  мареве тундр, нарушая их вселенскую тишину. По пути встречается все больше образовавшихся от талого снега озер и топей,  которые приходится объезжать, и  продвижение вперед  не столь быстрое, как того хочется.
       Опытный Кранк не испытывает иллюзий по поводу того, что на тяжелой машине удастся добраться до конечной точки пути. Рано или поздно их  маршрут станет для нее непроходимым. Но чем больше они проедут, тем меньше придется идти пешком. И это предусмотрено полученными от майора инструкциями.
       В таком случае, бронетранспортер с водителем остается на месте, а поисковая группа проследует дальше. Затем они возвратятся с телом летчика, которое, фельдфебель уверен, найдут, вновь  погрузятся в машину и отправятся назад.
       Перед очередным, судя по виду, реликтовым озером, фельдфебель приказывает водителю остановиться и  выбирается из кабины.
       Он разрешает  солдатам оправиться и перекурить, а сам достает из планшета карту и подзывает к себе проводника с Ланге, который, неплохо владеет финским языком  и местными наречиями.
       - Судя по карте, мы в этом месте, - тычет он пальцем в голубую точку на ней.
       - Спроси у лопаря, так ли это?
 Ланге спрашивает, и  проводник, взглянув на точку, утвердительно кивает головой.
       - А теперь выясни, как зовут эту обезьяну?
       - Мунк, - белозубо скалится унтер-офицер.
       - Вперед, Мунк!  - взмахивает рукой Кранк  и идет к машине.
       Егеря  с гоготом грузятся в бронетранспортер, и,  лязгая гусеницами, он  трогается с места.
       На следующий день  тундра становится все более непроходимой для тяжелой машины, и та, увязая в грязи, с трудом продвигается  по зыбким марям.
       При очередной остановке  фельдфебель вновь рассматривает карту и  изучает маршрут с  Ланге и проводником, а затем поднимается на  сопку, у подножия которой приткнулся бронетранспортер. 
       В горный бинокль он внимательно оглядывает горизонт и замечает на юго-востоке едва различимую струйку дыма. 
       Через несколько минут, покрытая грязью  и болотной тиной рычащая машина,  катит  в ту сторону.
       Спустя час, она  достигает  обширной, покрытой карликовым лесом и редким  кустарником  долины,  в центре которой  стоит неказистое конусообразное строение из шестов, покрытое  шкурами. 
       Перед ним  жаркий костер, над которым парит закопченный котел и  небольшая группа людей,  а чуть в стороне,  несколько тощих после долгой зимы ездовых оленей на привязи, беспокойно вскидывающих  рогатые  головы и перебирающих  тонкими ногами.
       В десятке метрах от  жилища   бронетранспортер  резко останавливается, и егеря, спрыгнув на землю, во главе с Кранком подходят к  костру. 
       Стоящие у него люди - а это средних лет мужчина и женщина, со жмущейся к ней девочкой - подростком и  мальчишкой,     испуганно смотрят на незнакомцев и неведомое им чудовище. Впереди них, ощетинившись загривком, скалит  белые зубы крупная лайка.
       Приказав солдатам осмотреть жилище и ближайшие окрестности, фельдфебель подзывает к себе Ланге с проводником  и тычет   в людей пальцем.
       - Выясните, кто они  и откуда.
       Посасывая трубку, Мунк задает мужчине несколько вопросов и тот, отвечая ему,  машет рукой в сторону  востока.
       - Они саамы и возвращаются домой после  зимней охоты, - переводит Ланге.
       - Спроси , не встречали ли они в тундре других людей?
       На вопрос  проводника мужчина отрицательно вертит головой.
       В это время к Кранку подходит ефрейтор  и докладывает, что жилище и окрестности вокруг него осмотрены, никого больше нет.
       - Правда в чуме много пушнины, даже не верится, что столько добыл  один туземец -  кивает он на саама.
       - Хорошо, выстави охранение, и разбивайте лагерь - здесь остановимся на ночлег.
       Внезапно проводник что-то бормочет, делает шаг вперед, и, сдернув с головы мальчика  суконную шапку, протягивает ее Кранку.
       На ней маленькая рубиновая звездочка с отколовшейся  на одном луче эмалью.
Тот берет шапку, секунду ее рассматривает и подносит к лицу охотника.
       - Откуда это?
       Саам  что-то отвечает и разводит руками.
       - Господин старший фельдфебель! - доносится от  жилища, и к Кранку спешит один из егерей.
       - Вот, нашел  в их конуре - протягивает  рваные кирзовые сапоги.  - Такие «иваны» носят.
       - А это что? - кивает  фельдфебель на сапоги и не получив ответа, бьет охотника кулаком в лицо.
       Саам  покачивается и хватается рукой за висящий на поясе нож.
       Тут же гремят  несколько выстрелов, и он, вместе с хрипящей лайкой, которая   пыталась вцепиться в горло Кранка, падает наземь. В руке хищно ощерившегося Ланге дымится  парабеллум.
       - В отношении туземца, ты несколько поторопился, Фриц, - бросает ему Кранк, бесстрастно  наблюдая, за рыдающей на груди мужа женщиной  и онемевшими от ужаса детьми.
       - Ничего, баба нам все расскажет, - ухмыляется тот и схватив мальчика за плечо, впечатывает ему  в голову  ствол люгера.
       Ребенок  вырывается и визжит, а мать, оторвавшись от мужа, ползет к немцам на коленях и, заливаясь слезами, что-то  бессвязно лепечет.
       Из ее слов выясняется, что  неделю назад  у саамов останавливались на ночь двое чужих людей. Утром они собрались и ушли на восток.
       - Как выглядели эти люди, и было ли у них оружие? - обращается  Кранк  к Ланге.
Через проводника тот выясняет, что они были измождены, в рваной одежде и с оружием.
       - Расстрелять, -  кивает фельдфебель Ланге,  и тот с одним из солдат тащит женщину  в  ближайший кустарник.
       Спустя минуту оттуда доносится короткая очередь, и егеря возвращаются к костру.
       Все это время Мунк  невозмутимо посасывает свою трубку и, щуря узкие глаза, равнодушно наблюдает за происходящим.
       Затем солдаты снимают с догорающего костра благоухающий свежей рыбой   котел, ставят его на аккуратно расстеленную  у бронетранспортера пятнистую плащ-палатку, с блестящими на ней коробками консервов и, черпая   из котла  складными алюминиевыми ложками  наваристую уху, жадно  едят.  Свою долю получает и овчарка.
       Одиноко сидящему у  догорающего костра Мунку, кто-то бросает   пачку  черствых галет.
       После обеда, а точнее ужина, поскольку незаходящее  солнце висит  у западной кромки горизонта, егеря разморено сидят на плащ-палатке, дымят сигаретами  и лениво переговариваются.
       Основной предмет беседы - несколько связок, найденных  в саамском жилье   песцовых шкурок, среди  которых три необычно редкие - коричневые с серебристым отливом. Это, так называемые «голубые» песцы, при виде которых даже невозмутимый Мунк оживился и зацокал языком.  Они уже упакованы в мешок, и по указанию Кранка помещены в кабину бронетранспортера. Егеря гадают - поделится   с ними прижимистый фельдфебель или нет.
       А тот, провожаемый  их завистливыми взглядами, неспешно  идет к чуму, в котором спрятались дети, откидывает полог и исчезает в нем.
       Спустя минуту из жилища доносится громкий ребячий плач, а чуть позже   душераздирающий крик  девочки.
       - Ну и хваткий парень  наш командир, - ухмыляется громадный ефрейтор, - всегда найдет, где поразвлечься. Солдаты гогочут и отпускают сальные шутки.
Через некоторое время крики в чуме смолкают, и оттуда появляется Кранк.  Он застегивает штаны  и блаженно щурится на солнце.
       - Ланге, твоя очередь, ты сегодня заслужил! -  бросает он резво вскочившему унтер-офицеру и, присев на корточки у костра, подбрасывает в него несколько веток.
       Затем, приказав одному из егерей сварить кофе, забирается в кабину бронетранспортера, пихает себе под голову мягкий  мешок с пушниной и, развалившись на сидении машины, погружается в сон.
       Просыпается Кранк от металлического щелчка. У открытой  бронированной дверцы  стоит Ланге.   
       - Кофе с ромом готов, Ирвин, прошу. И протягивает ему кружку с ароматно дымящимся напитком.
       Фельдфебель подносит ее ко рту, делает глоток и довольно щурит  глаза:
       - Настоящий бразильский. 
       - Да,- отвечает Ланге, - как   в  старые добрые времена на Крите.
       Допив кофе, Кранк отдает  кружку  унтеру, закуривает и выбирается из кабины.      
       Белесый шар солнца совершает свое обратное путешествие по высокому небу. На плащ-палатке, вповалку, храпят его солдаты, а из чума доносятся приглушенные всхлипы и рычание ефрейтора.
       - Это наш   Гюнтер ублажает саамскую девку, - смеется Ланге…

       Рано утром идущая след в след цепочка людей, в сопровождении навьюченных ранцами  двух оленей,  удаляется  в безбрежное море  тундр, а у бронетранспортера остается  пожилой  хмурый водитель, с заросшим щетиной лицом.
       Когда последний  олень исчезает в туманном мареве, он забирается в кузов, проверяет установленный в нем станковый  пулемет «МГ», спрыгивает на землю и идет к  чуму.
       Тела мужчины и трупа собаки у костра уже нет -  егеря оттащили их  в ближайшие кусты.
       Солдат несколько мгновений смотрит  на это место и сплевывает, -  герои Нарвика, черт бы вас побрал, - произносит он.
       Потом заходит внутрь жилища, щелкает зажигалкой и осматривается.
       У стены,  вцепившись ручонками в деревянную  жердь остова и  поскуливая,    сжался мальчик, а ближе к центру, у очага, на кипе  вытертых оленьих шкур раскинулось обнаженное тело девочки, с широко открытыми глазам и застывшей струйкой крови на прокушенной губе. 
       Солдат нагибается, касается худенького  тела рукой и отдергивает ее. Потом снимает с перекладины какое-то тряпье и  накрывает им девочку.
       Постояв несколько секунд неподвижно, он  делает шаг к мальчику, вынимает из кармана плитку шоколада и протягивает ее ребенку.

на снимке слева, старшина 1 статьи Д.Д.Вонлярский (фото из личного архива)

Глава 6. Смерть у озера

Высоко в арктическом небе парит старый кречет - небесный хозяин этих мест.  Он изредка взмахивает широкими крыльями  и вглядывается  еще зоркими глазами в проплывающую под ним тундру.
       Вся мелкая живность - полярные куропатки,  зайцы, песцы и лемминги, спешат укрыться в камнях, щелях и норах при появлении бесшумно несущейся по земле тени громадной   птицы.
       На очередном витке своего полета хищник что-то замечает  у далекой гряды  сопок  и  планирует к ней. Затем  мгновенно взмывает в высь и скользит обратно.
       За свою долгую жизнь кречет не раз встречал то, что увидел. Это двое бескрылых существ, которые способны метать молнии в птиц. Одна такая, давным - давно, сразила его подругу. И хозяин небес помнит это.
       - Санек, смотри какой обед  летает, -  с тоской смотрит вслед удаляющейся птице,  бредущий впереди Дим, волочащий за собой по мху давно  бесполезный «Суоми».  Плетущийся сзади продолжает слепо двигаться, утыкается ему в спину и падает.
       - Все, Дим, я больше не могу,- шепчет он и закрывает глаза. Передний устало  садится  рядом, утирает изодранным  рукавом ватника вспотевшее, лицо и роняет голову на грудь. Несколько минут  в тишине раздается только их хриплое дыхание и  мучительный кашель лежащего.
       За  прошедшую неделю ребята еще больше осунулись и почернели - рыба в мелких озерцах больше не попадалась, да и ловить ее было не на что, кончилась наживка. Питались молодым ягелем, изредка встречающейся прошлогодней вымороженной морошкой и  вызывающими тошноту сырыми грибами. Сырыми  потому, что варить их было не на чем.
       Выбираясь из зыбкого болота, куда они ненароком забрели, друзья едва не утонули и лишились   котомки с  огнивом,  кресалом и котелком. К тому же Сашка вывихнул ногу, которая посинела и опухла, а Дим, постоянно жующий всякого рода зелень  и даже кору деревьев, мучительно страдал животом.   
       Все эти дни, неторопливо и упорно, за ними следуют волки. Теперь их двое.   Близко звери не приближаются, но то и дело возникают на дальних марях и сопках.   
       Через некоторое время Сашка со стоном приподнялся, морщась от боли в ноге сел,  бросил мутный взгляд на поникшего головой Дима и прислушался.
       Откуда-то издалека,  с простирающегося справа  плато, едва различимо доносился волчий вой.  Низкий, протяжный и тоскливый.
       Сашка вздрогнул и повернул на него голову. В самом начале уходящего к горизонту плато, белело какое-то пятно. И не такое, как остатки снега, тающего  в его складках. Яркое и серебристое.   
       - Дим, - хрипло прошептал он.
       - Чего?  - ответил тот, не поднимая головы.
       - Посмотри, что там,  справа, за белое пятно.
       - Напарник поднимает голову, и бессмысленно озирается.
       - Да справа, я тебе говорю. Вон, на возвышенности - показывает в ту сторону рукой.
       - И точно, Сань, что-то белеет. На снег не похоже, а?
       - И мне так кажется.
       Они с трудом встают и пристально вглядываются в даль.
       - Надо ближе подойти,  в глазах все плывет, - бормочет  Дим, и парни, едва волоча ноги,  бредут в сторону возвышенности.
       Примерно через километр пятно увеличивается, и им кажется, что оно шевелится.
       - Дак это ж купол парашюта! - внезапно хрипит Дим, и, спотыкаясь о кочки, бежит к пятну. Едва поспевая, Сашка плетется за ним.
       Спустя полчаса, напарники стоят у  лежащего на земле купола  парашюта. Его шелк серебристо блестит  в солнечных лучах и едва уловимо колышется от порывов легкого ветра.
       - А где ж летчик?  -  смотрит Сашка на Дима.
       - Хрен его знает - мрачно бурчит тот, - наверное,  в тундру ушел. Он видит, что парашют не такой, с какими ему приходилось  иметь дело и настораживается.
       - Давай, по быстрому сворачиваем купол. Шелка на портянки нарежем  и стропы на снасть пригодятся.
       Парни тянут к себе  неподатливый купол и обнаруживают под ним наполовину ушедшее в мох  тело человека.
       - Вот он, твой летчик, - произносит Дим и присаживается у тела на корточки.
 Через секунду, в его руке   появляется извлеченный из кобуры  на поясе мертвеца пистолет.
       - «Вальтер, - восхищенно  бормочет  Дим, у меня такой был, - и выщелкивает из рукоятки обойму. В ней масляно блестят патроны.
       Он загоняет обойму обратно и сует пистолет за пояс. Затем   нагибается, достает из кармашка кобуры запасную обойму и опускает ее в карман ватника.
       - А ну-ка, давай вытащим этого асса.
Вместе с Сашкой, путаясь в стропах, они с трудом извлекают из пропитанного водой  мха неподатливое    тело и оттаскивают чуть в сторону.
       Затем с минуту рассматривают его.
       Вместо лица, у немца размокшая в воде   бесформенная маска с расплющенным носом и черными прядями прилипших ко лбу волос.
       - Ты, гляди, - не рыжий, - удивленно восклицает Сашка.
       - А почему он должен быть рыжим?  - сопит Дим и расстегивает на меховой куртке летчика молнию.
       - Не знаю. Мне все фрицы такими кажутся, - шмыгает носом Сашка.
       - Ты смотри, -  какой был красавчик, - хмыкает Дим и протягивает ему извлеченное из нагрудного кармана  немца  удостоверение пилота «люфтваффе» и  черный кожаный бумажник с золотой монограммой.
       С фотографии на документе, на Сашку холодно смотрит молодой симпатичный  парень с аккуратной прической и пробором на голове.
       - Лейтенант Отто фон Вернер, - по складам читает матрос.
       - Ты слышишь, Дим?  Целый «фон», это у них вроде  нашего князя.
       -  Да, парень видать был не бедный, - смотри какие у него часы.
       Сашка принимает из рук приятеля отсвечивающие тусклым металлом необычно тяжелые часы с браслетом и внимательно рассматривает их.  На задней крышке  клеймо - орел со свастикой и какая-то гравировка.
       - Фельдмаршал Геринг, - разбирает он последние слова. - Ни хрена себе!
       - Дим, эти часы от Геринга!
       - Я ж тебе и говорю, что не простой это немец. Надо отсюда быстро сваливать, его могут искать. Стоп, а коль фриц дохлый, значит «нз» у него цел. Как это я сразу не догадался?
       Он отстегивает на теле немца  парашютные карабины   и стаскивает с его плеч   ранец. Расстегивает клапана   карманов и извлекает оттуда поочередно две плитки шоколада, пачку прессованного изюма, небольшую ракетницу с запасными ракетами,  таблетки сухого спирта и спички, в непромокаемой упаковке.
       - Живем, Санек!  - радостно восклицает старшина и сует ракетницу и шоколад     тому в руки, а остальное  быстро распихивает по карманам.
       После этого  Сашкиной финкой  они отрезают от купола парашюта несколько строп и большой кусок шелка, которые заталкивают  в оставшуюся котомку. Парашют сворачивают, туго перетягивают его стропами, суют внутрь несколько камней и топят в    снеговом озерце, расположенном неподалеку. 
       Затем возвращаются назад, Дим стаскивает с ног летчика меховые унты  и швыряет их Сашке - бери.
       - Не, - вертит тот головой,  - оставь себе, твои пьексы совсем развалились.
       - Бери, я тебе сказал! У меня сорок пятый, а это как раз твой размер.
Сашка сует  унты в мешок.
       Сняв с Вернера летный планшет, который Дим вешает себе на плечо, моряки   волокут его   к озерку где утопили парашют, и тоже сталкивают туда.  Знакомец Геринга сразу же исчезает в густой  ледяной  воде.
       - Туда ему и дорога, -  произносит Сашка и утирает вспотевший лоб.
       После этого друзья возвращаются к своей последней останове. По пути  Сашка достает из кармана плитку шоколада, с молчаливого согласия  Дима освобождает ее от бумажной упаковки, разламывает и протягивает половину старшине. Друзья жуют шоколад на ходу и  мычат от наслаждения.
       У сиротливо лежащего на небольшом валуне «Суоми» они останавливаются. Дим берет автомат в руки, вывинчивает шомпол  и  с размаху бьет прикладом по камню. Затем  сует металлическую часть под  слой мха, а приклад и шомпол прячет за пазуху. 
       - Пригодится, для костра, - бросает он  другу, и моряки исчезают в тундре.
       С плато вновь доносится протяжный волчий вой…

       Когда потускневшее солнце завершает свой бесконечный путь к горизонту, а с затянувшегося тучами неба начинает сеять  мелкий зернистый снег, друзья  подходят  к обширному,  преградившему им путь озеру.   Его извилистые  берега  заросли карликовым лесом и чахлым кустарником, в котором тоскливо пищит какая-то птица.
       - Ушли порядочно. Тут сделаем привал, - оглядывается Дим на бредущего за ним  в импровизированной накидке их парашютного шелка  приятеля.
       Они находят место посуше  на небольшой скальной площадке, оставляют на ней котомку, шомпол и приклад, после чего  исчезают  в  леске, откуда возвращаются  с охапкой хвороста  и  полной шапкой красно-бурых подберезовиков.
       Пока Дим  колет финкой на тонкую щепу автоматный приклад и разводит костер, Сашка достает из кармана их самодельную снасть, берет из вороха сухих веток две подлиннее, и идет к ближайшему заливчику. Там он крепит к ним узловатую шелковую нить,   наживляет крючки половинками размоченной во рту   изюмины  и забрасывает  в воду.
       Когда старшина, щурясь от дыма и прихватив рукавом ватника   конец шомпола, печет  над огнем издающие дразнящий запах грибы, на берегу раздается радостный вопль и вскоре оттуда появляется Сашка, торжественно несущий в руках среднего размера серебристую  рыбину.
       - Подвезло нам,- улыбается Дим. - Что за порода такая?
       - Да похожа на хариуса, а там, кто его знает? Здесь все  по чудному.
       Старшина кладет шомпол с уже испеченными грибами на лежащий на камне лоскут шелка, вытаскивает из кармана пакетик с прозрачными таблетками и протягивает другу.
       - На, Санек, погрызи.
       - Что это?
       - Леденцы с ментолом, у фрица в планшете нашел. Там, кстати и карта. Идем мы, судя по ней, верно, разве чуть отклонились к югу. Но топать еще далековато. Верст  триста.
       - Ну, как тебе леденцы?  - интересуется он, снизывая финкой грибы на шелк и насаживая на шомпол рыбину.
       - Вкусные, и во рту холодят, - шепелявит Сашка.
       - Я ж тебе  говорю, с ментолом, это от простуды. Я такие на Северо-западном пробовал, отобрал у пленного офицера. Готовились, все-таки фрицы к войне основательно, все предусмотрели, не то, что мы, - хмурится Дим.
       - А все равно, под Москвой и Сталинградом их разбили, и здесь, на Кольском, они увязли.
       - Это точно, - соглашается старшина и подбрасывает в костер веток.
       - Хлипкие они уж очень. Вот мы с тобой  из плена почти месяц  идем. Полуживые, и без всего. А  тот  фриц, - кивает он головой назад, - с раскрытым парашютом в мох свалился и  рожа всмятку.  Ну да черт с ним, давай есть.
       Дим разламывает густо парящую рыбу на   две части и большую отдает Сашке.
       - Чего это ты меня все время  подкармливаешь - то  свою часть шоколада отдал, то эти таблетки, а теперь вот и кусок побольше? - обижается  тот.
       - Это потому, что салажонок ты еще, Санек, да и в лагере почти дошел. Так, что давай, наворачивай. А мне не впервой. Считай третий раз из окружения выхожу - жестко прищуривает старшина глаза.
       Приятели жадно глотают сочную рыбью мякоть, а потом принимаются за грибы.
       - На вот  еще, хлебни, у фрица в кармане нашел, - протягивает старшина другу миниатюрную плоскую фляжку.
       - Когда успел?  - я и не заметил.
       - И В Ростове мало кто замечал, я пацаном беспризорником был и по карманам ловко притыривал,- беззвучно смеется Дим.

С одесского кичмана,
Сбежали два уркана,
Сбежали два уркана, да домой,               
Лишь только уступили,
В ростовскую малину,
Как поразило одного,
грозой

с чувством   напевает он и подмигивает Сашке. 
       - Вот  жалко курева у фрица не оказалось, видать здоровье берег. Щас бы в самый раз подымить.
       Сашка отвинчивает колпачок,  делает глоток из фляжки и морщится.
       - Ну, как, получше «шила»?  - интересуется  старшина.
       - А я его на «охотнике» один раз только и пробовал, боцман не давал. Тоже говорил, что салага.
       - Это коньяк. Давай теперь ногу твою поглядим и спать.
       Морщась, Сашка поднимает до колена широкую штанину робы. Нога - от щиколотки до лодыжки, у него синяя и распухшая. Дим отпластывает  финкой от парашютного лоскута длинную ленту и крепко бинтует ею ногу матроса.
       - Порядок. Теперь спать.
       Друзья, как  и  в прошлый  раз, сдвигают в сторону от прогоревшего костра горячие угли, вынимают из котомки унты и скользкое полотно шелка, после чего укладываются на теплый базальт.
       Унты  они  суют себе под головы,  полотнищем накрываются сверху   и закрывают глаза. С неба невесомо продолжает сеяться мелкий снег.
       Утром, когда они просыпаются, накидка и все тундра кругом, покрыты его серебром,   которое искрится в лучах восходящего солнца.
       - Лето и зима одновременно, - бурчит Сашка, стряхивая снег с шапки, и сладко зевает. - Впервые по настоящему выспался. Без кошмаров.
       - Еще бы, - откликается, лежащий рядом Дим.  - Мы согрелись и неплохо пошамали.
       Затем друзья встают, умывают снегом чумазые лица, и  старшина ощупывает унты. Они полностью  сухие.
       - Снимай свои «гады», - кивает он на Сашкины, истертые до дыр ботинки. Тот присаживается на котомку, сбрасывает  ботинки с ног и шевелит бледными, распухшими от сырости и стертыми в кровь пальцами.
       Дим разрезает надвое, служивший им  скатертью за ужином кусок шелка и протягивает куски товарищу. После этого стаскивает с ног свои размокшие пьексы, и отрезает от одной из шелковых накидок, еще  два куска. 
       Приятели туго наворачивают на ноги эти шикарные портянки, и вновь обуваются.
       - Дим, тепло, как в печке  и веса никакого,-  притопывает кожаным унтом о базальт Сашка и улыбается потрескавшимися губами. - И кашель меня  почти не бьет.
       - Погрызи еще   леденец и мне   дай, - запихав в мешок остатки шелка, протягивает к нему  широкую ладонь напарник.
       Матрос достает из кармана бушлата леденцы и оделяет одним приятеля. С минуту они посасывают  их и щурятся от удовольствия.
       - Я уж и забыл, какой он есть, сахар, оказывается сладкий, - шутит старшина.
       - А шоколад? - вскидывает белесые брови Сашка.
       - Так он же горький был. Ну, ты давай, достругивай  приклад   и  готовь костерок, а я к озеру, может рыба какая  сдуру поймалась. Заодно и веток  там наломаю.
       Не появляется он довольно долго, потом над озером гулко разносится выстрел, и Сашка испуганно вскакивает.
       Через минуту из кустарника  появляется  Дим, несущий в руке какую-то птицу и волокущий за собой несколько  корявых сухостоин.
       - Ух ты, куропатка! - удивленно восклицает Сашка и всплескивает руками.
       - Держи, - бросает  ему еще теплую, рыжеватой окраски  птицу, старшина.
       - В березнячке подшиб. Там их целая стайка почками кормилась. Хороший у «вальтера»  бой, - похлопывает он по рубчатой рукоятке торчащего за поясом пистолета.
       - А вот рыбы нету, удочки я снял.   Дай-ка мне портмоне фрица, там много бумажек. Я с вечера мха подсушил,  может, приспособлю какую под цигарку.
       Сашка достает из внутреннего кармана бушлата кожаный бумажник и протягивает Диму, а сам начинает ощипывать куропатку.
       Тот, присев на корточки, достает из бумажника тонкую пачку рейхсмарок,  несколько фотографий   и какие-то сложенные вчетверо листки - судя по всему письма.
       Снимки привлекают внимание старшины, и он поочередно внимательно  их разглядывает.
       На одном погибший   в парадной  форме офицера «люфтваффе» и с какой-то расфранченной девицей в мехах, на втором в летном комбинезоне у «мессшершмита», а на третьей - рядом с грузным  человеком, в высокой фуражке и  мундире с аксельбантом, увешанном крестами, спесиво смотрящим в объектив.
       - Вот тебе Геринг, - показывает Сашке  фото  Дим. - Я видел его портрет в одной немецкой комендатуре, которую мы разгромили под Оршей.
       - Ну и боров, - хмурится матрос, - заканчивая ощипывать птицу и смахивая рукой перья с колен.
       - И карта у этого фрица интересная, с их аэродромами и воинскими частями, пригодится нашим. А вот из этого послания я себе самокрутку и сварганю, - разворачивает одно из писем старшина. - Судя по всему от «фрау» - бумага тонкая и духами пахнет.
       Он ловко сворачивает  из странички «козью ножку», достает из кармана бриджей горсть  сухого бурого  мха и набивает ее. Потом берет из горящего костра ветку и прикуривает.
       - У-у-у, - с наслаждением затягивается, и выпускает изо рта густую струю дыма, - даже башка закружилась.
       После этого Дим забирает из рук Сашки  ощипанную и ставшую намного меньше куропатку, ополаскивает ее в ближайшей лужице и водружает на шомпол.
       - На, жарь пока, а я вон на ту горку взберусь, погляжу, как нам лучше озеро обходить - кивает  на высокую сопку.
       Когда зарумянившаяся  птица начинает  издавать  дразнящий запах и постреливать в языках пламени голубоватыми искорками капающего с нее сока, старшина возвращается и, тяжело дыша, садится у костра.
       - Черт! Как вкусно пахнет. Да ты  настоящий кок.
       Затем разжимает ладонь и показывает Сашке  два лежащих на ней кусочка металла. Это изъеденный временем железный наконечник стрелы и позеленевшая бронзовая пряжка, с головой льва внутри
       - Вот это да! -  восклицает матрос, - я такие в Эрмитаже видел, где взял?
       - Там, - показывает Дим на  вершину сопки.
       - На ней какое-то непонятное нагромождение камней, их довольно много, вроде колонн.
       - А больше ничего нету?
       - Нет, - да и это я случайно обнаружил. Наколол  ногу обо что-то, нагнулся, смотрю, лежат подо мхом. Сколько им лет интересно и чьи они, а, Сань?
       - Наверное, викингов, они  с северными народами воевали, нам учитель по истории рассказывал. Слыхал о таких?
       - Угу, - бормочет старшина, - разглядывая пряжку.
       - Ну ладно, давай порубаем и в дорогу, - откладывает он ее в строну.
Сашка рассекает куропатку на две равные части, протягивает одну Диму и они с наслаждением едят  дымящееся мясо.
       - Жирная, подъелась за лето, - произносит старшина и вытирает широкой  ладонью текущий по подбородку сок. Сашка молча  жует, блаженно щуря глаза и мыча от удовольствия. Через несколько минут от птицы не остается даже косточек.
       Дим вытирает руки о мох, свертывает очередную цигарку   и, улыбаясь, смотрит на Сашку. Тот, причмокивая, облизывает масляные пальцы.
       - Теперь слушай, - произносит старшина. - Обходить озеро будем с юга, там  равнинная тундра, а с севера сплошная цепь сопок. В них замаемся. Вот сейчас перевалим, ту невысокую горку, - показывает он на последнюю к югу сопку  и, как говорят, «вперед  с песнями».
       Спустя час, их медленно  бредущие  фигуры,  виднеются на далеком склоне.
       Взобравшись на вершину, где  тонко свистит летящий над тундрой ветер, друзья останавливаются. Внизу, на несколько километров, примыкая одной стороной к озеру, а другой уходя в безбрежную тундру, тянется   обширная низменность, в центре которой что-то неясно чернеет.
       Старшина напряженно  всматривается  в ту сторону, протирает слезящиеся глаза и сдавленно  шепчет, - кажись самолет.
       Не сговариваясь,  друзья падают в мох и замирают.
       - Это, наверное, тот, из которого немец выпрыгнул, - шепчет Сашка. 
       - Щас узнаем,- хищно ощеривается Дим и  тянет из-за пояса «вальтер».   - Ты, давай, лежи и наблюдай,  а я  малость разведаю.
       После этого,  передернув затвор, он  ужом ползет вниз.
       Сашка достает из-за пазухи ракетницу, взводит курок и ощупывает висящий на поясе нож. Тянутся утомительные минуты.
       Наконец сбоку слышится шорох и появляется голова Дима.
       - Кажись наш, бомбер, но вокруг никого, - сообщает он и утирает вспотевший лоб.
       - Ур..!  -  радостно вскидывается Сашка и осекается  под яростным взглядом старшины.
       - Молчи, карась, - шипит тот, - я ж сказал «кажись», точно не разглядел. Вот туман рассеется, тогда и увидим.
       Они вновь замирают и напряженно вглядываются  в искрящееся над низиной  марево.  Снег под лучами солнца тает, и   согревающийся  воздух призрачно дрожит  над тундрой.
       Когда фосфорицирующие стрелки швейцарского «лонжина»  на  Сашкиной  руке  подбираются к  полудню, туман редеет, и  сквозь него проступают очертания  уткнувшегося в землю самолета. 
       - Точно, наш русский, Ил-4, -  взволнованно произносит старшина.   Нас на таком, под  Ржевом сбрасывали, после бомбежки.
       - А теперь, матрос  двигаем вперед, только тихо, - бросает он  Сашке.
       Тот  молча кивает, они  крадучись спускаются с сопки и, чутко прислушиваясь,   медленно идут к машине.
Дим впереди, держа наготове  взведенный пистолет, а Сашка  чуть сзади и в стороне. Так учил его старшина.
       Первое, что им  бросается в глаза - оторванное от фюзеляжа,  искореженное крыло, с   красной звездой на нем и многочисленные рваные дыры в корпусе самолета. Погнуты   и лопасти одного из винтов,  а  правый двигатель густо закопчен.
       - Да, досталось ему, - шепчет старшина и, когда друзья приближаются  к машине почти вплотную, замечает лежащее  у самого корпуса, напротив большой пробоины,  застывшее  тело человека  в оленьей одежде, с размозженной головой.  Рядом с ним валяется  искореженный автомат ППШ.    
       Старшина поднимает вверх  согнутую в локте левую руку, приказывая  напарнику оставаться на месте, и на секунду замирает.   
       Потом скользит вперед, поднимает атомат, и прижимается к обшивке машины чуть в стороне от пробоины. Затаив дыхание прислушивается - вокруг тишина, нарушаемая только размеренной капелью, где-то внутри самолета.
       - Гранатой саданули, - мелькает в голове Дима, когда он замечает  на одежде убитого многочисленные и разные по величине дыры.
       Он делает Сашке жест занять позицию с другой стороны от зияющего в корпусе отверстия, и, когда тот выполняет это, прикладывает палец к губам.  Затем  левой рукой швыряет  ППШ через пробоину  внутрь машины. Там раздается металлический грохот и снова  наступает  мертвая   тишина.
       Держа в полусогнутой руке «вальтер», старшина  осторожно переступает  мертвое тело  и сквозь дыру ныряет внутрь самолета.
       - Саня, залазь, -   слышится через минуту оттуда, и матрос следует за напарником.
       Тот молча стоит  посреди искореженного отсека, в который из повреждений и дыр  в корпусе, проникают солнечные лучи. 
       В их свете видны  разбросанные по отсеку в самых немыслимых позах, тела людей в военной форме и с оружием.
       - Точно, наши, -  произносит Сашка и поднимает с пола  новенькую фуражку с синим околышем и рубиновой звездочкой на ней
       - Да,  судя по всему из  НКВД, наверное, на задание летели.
       - Смотри, Дим, этот даже полковник - шепчет Сашка и показывает пальцем  на одного - в плаще  и хромовых сапогах.
       - С чего ты   взял?  - хмыкает  старшина.
       - У него погоны с тремя звездами. А вон  тот,  что рядом  лежит, в кожаной куртке - майор.
       - Я таких знаков различия  в 41-м не встречал.
       - Точно Дим, погоны совсем недавно ввели, после Сталинграда, а ты не знал?
       - Нет  - коротко отвечает старшина и поднимает с пола отсека  валяющийся   автомат.
       - Новенький, - ласково проводит он рукой по лакированному прикладу и отстегивает диск. Тот полностью снаряжен. 
       - Теперь и воевать можно, - вщелкивает диск старшина на место и вешает ППШ на плечо.
       - Знаешь, Сань, не люблю я этих чекистов. Очень уж они въедливые. Один  майор из особого отдела стрелковой дивизии, когда  мы вышли на  ее охранение, возвращаясь с  задания, мордовал нас трое суток. Пока не выяснил, что десантники. И потом смотрел  волком, очень уж ему хотелось нас в расход пустить. А еще, сука, «парабеллум» мне так и не вернул. Мол, младшим командирам не положено.
       - Ну ладно, Сань, на тебе  тоже ППШ, - выворачивает он из мертвых рук одного из солдат автомат, -   собери у всех документы,  а заодно  и личные вещи. Они мертвым ни к чему. А я пока летчиков в кабине посмотрю, вдруг  есть кто  живой? 
       Он отпихивает ногой, какой-то валяющийся на проходе  блестящий кусок металла и выбирается наружу.
       Когда Сашка  появляется из самолета, с  туго набитым вещмешком и полевой сумкой на шее, Дим сидит неподалеку и  молча курит папиросу.
       - Ну, как? - интересуется  матрос.
       - Всем хана, - безнадежно машет рукой  старшина.  - А ребята, видно, смелые были. Пилот так со штурвалом в руках и застыл. Капитан, и с двумя орденами «Красного Знамени».   Штурмана расшибло  в лепешку о приборную доску. Оба стрелка тоже мертвые - верхний в турели завис, а нижнего  при ударе  вдрызг  раздавило. Это видать они того немца и завалили.  Только вот что, непонятно. Парашютов у экипажа нет. Или сейчас без них летают?
       - А мне вроде все ясно, Дим, на вот, погляди. 
       Сашка достает из кармана и протягивает ему вспыхнувший на солнце, таким же светом, небольшой слиток.
       - Что это?  - берет  его старшина в руку и едва не роняет.
       - А ты посмотри  повнимательней.
       Тот вертит  слиток  перед глазами и обнаруживает на одной из его граней  небольшое клеймо в виде герба СССР и какие-то цифры.
       - Никак золото?
       - Именно. Там, в самолете, два ящика с ним, и на полу еще много  валяется. Ты этот брусок ногой пнул, - смеется Сашка.
       - Ну, де-ла-а, - тянет Дим, - теперь и мне дошло, отчего у летчиков парашютов нет.  Они перевозили особо ценный  груз, а те, которые в бомбовом отсеке - охрана.   Видать «нкэвэдэшники» заставили оставить парашюты,  что б те не выпрыгнули, если собьют. Не доверяли, гады.  Интересно, а куда мог лететь  этот бомбардировщик?
       - Судя по документам,  которые  у полковника - из Москвы в Мурманск.
Сашка отстегивает клапан офицерской полевой сумки,  вынимает из нее  сложенную вчетверо бумагу,   малинового цвета удостоверение, и протягивает их старшине.
       В удостоверении, с двумя красными, расположенными по диагонали полосами, фото  человека в военной форме с четырьмя шпалами на петлицах и надписью «Главное управление контрразведки «СМЕРШ» на правом развороте.  А чуть ниже  «Полковник Азаров Алексей Иванович - начальник  отдела»,  синяя гербовая печать и неразборчивая подпись.
       - Да, - хмурится Дим, не повезло тебе полковник, - и разворачивает бумагу.
       В ней значится, что полковник Азаров и майор Коваленко с группой военнослужащих из девяти человек, направляются в командировку в Мурманск для выполнения особо важного задания. На бумаге синяя расплывчатая  печать и угловой штамп  «НКВД СССР».
       - Бойцы, что с ними, - кивает  Сашка на справку, - из мотострелковой бригады НКВД особого назначения. Я никогда не слышал про такую.
       - А мне доводилось, - отвечает Дим. -Нас когда после первой операции из Белоруссии в Подмосковье перебросили, так перед второй заброской,  из  этой бригады два инструктора приезжали, мастера спорта. Проводили с личным составом  занятия по стрельбе и рукопашному бою. Неплохие ребята.
       - Так, ладно, - возвращает он Сашке документы, - а что это у тебя за «сидор»?
       - У переборки валялся, в нем продукты. Наверное, сухой паек. 
       - Ну, что ж, давай подрубаем, -  говорит Дим, -  жаль парней, но мы пока живые.
       Сашка достает из мешка  кирпич серого хлеба, банку консервов в яркой упаковке и завернутый в газету солидный шмат сала.
       - «Правда», - уважительно произносит старшина, вскрывая  финкой банку, и пластая кусок на крупные ломти.
       Затем друзья без особого аппетита едят и о чем-то думают.На фронте и в лагере они повидали немало смертей, и вот очередная, в своем новом обличье.
       Когда Сашка аккуратно заворачивает  в газету  и прячет в мешок остатки хлеба и сало, Дим  достает из кармана  мятую пачку «Беломора» и закуривает.
       - Саня, так ты говоришь, там, - он кивает на самолет,- целых два ящика такого добра? - и взвешивает на руке слиток.
       - Ну да, - деревянные, вроде зарядных.  Один, на котором майор лежит,  развалился, а второй, такой же, целый и опломбирован.
       - И на хрена в Мурманске это золото? Пули из него отливать?
       - Кто его знает, - пожимает плечами Сашка.   Может оно для союзников. 
       - Каких таких союзников?  - вскидывает на него глаза приятель.
       - Ну, вон тушенку мы с тобой ели, - показывает Сашка на пустую банку, - вкусная?
       - Ничего. Я раньше никогда такой не пробовал.
       - Так вот, она американская. «Второй фронт» называется. Англичане и  американцы гонят сюда, в Заполярье, по морю, караваны  судов с военной техникой, снаряжением и продовольствием. И разгружают их в портах Мурманска и Архангельска.
       - Не трави.
       -  Гадом буду! Наш «охотник» один такой до Соломбалы сопровождал.  А на палубах транспортов самолеты, танки и  грузовики.  Сам видел. Неужели   ничего про это не слышал?
       - Нет, в лагере, сам знаешь,  не до разговоров было.
       - Ну, так вот, как  нам рассказывал замполит, это все доставляется в СССР в качестве военной помощи. 
       - Так  возможно, золото везли в Мурманск  как оплату за нее?
       - Ну, этого я не знаю, может и так. Замполит не говорил, а мы не спрашивали.  Кстати, оружие у них  неплохое. На нашей коробке английский «Эрликон» стоял, -   зенитный пулемет. Так  мы с боцманом из него немецкого «фоккера»  срезали.
       - Не врешь?
       - Честное слово. Нас даже  к медалям  представили - «За отвагу».
       - Да, - пристально смотрит на приятеля старшина, - не такой уж ты и салажонок, Санек. Держи «краба»!  - и протягивает другу  руку.
       - А ты думал?  -  стеснительно улыбается Сашка, и крепко ее пожимает.
       - Ну, что ж, а теперь за работу, - Дим встает и смотрит на кабину верхнего стрелка, с мутным от трещин и пулевых пробоин плексигласом.
       - Для начала того бедолагу вытащим, что б в случае чего,  организовать круговую оборону. Сектор обстрела оттуда подходящий.
       Парни забираются в самолет и  бережно спускают тело стрелка, зависшего на пулеметной турели,  в отсек.
       - Сможешь с ним управляться?  - кивает на пулемет старшина.
       - Обижаешь, Дим, я ж по боевому расписанию был вторым номером на «Эрликоне». Конечно, смогу.
       После этого они внимательно осматривают ящики со слитками, и старшина пытается сдвинуть целый.
       - Тяжелый, черт.
       Затем   присаживается на корточки и с минуту остро смотрит на Сашку.
       - План  будет такой, матрос. Поскольку  ты и я люди служивые, а это золото военное, мы за него в ответе. И о ящиках, кровь из носа, нужно сообщить нашим. До ухода, их  где-нибудь поблизости спрячем. А то видал, у самолета лопарь без башки, -  не такая уж тундра и пустая. Вот только кто его подорвал, непонятно?
       - Может сам?  Вот, этим, - Сашка достает  из бушлата и демонстрирует рубчатую лимонку, - они у ребят в подсумках.
       - Возможно, - сплевывает Дим, - «феньки» нам в дорогу пригодятся. Короче, шхерим ящики, забираем документы и идем дальше. Как можно быстрей. Тем более что оружие, жратва и карта у нас теперь есть.
       - А куда мы их спрячем? Кругом же одна тундра  и мох.
       - Да хоть бы в озеро, до него рукой подать. Пошли-ка, взглянем. И   стропу от парашюта   заодно прихвати, глубину измерим.
       Моряки  выбираются из самолета, Сашка достает из лежащей на мху котомки аккуратно свернутый в  бухту трос,   и они идут в сторону виднеющегося метрах в пятистах от машины, озерного залива.
       Там Дим разматывает бухту, прикрепляет к ее  концу  небольшой  гранитный окатыш и,   держа все это приспособление на весу, подходит к кромке низкого берега. Вода в озере чуть голубоватая и кристально чистая. Камень с плеском шлепается в нее и быстро утаскивает за собой часть троса.
       - Ну, вот видишь, всего метра три будет, - вытаскивает старшина намокшую стропу. Затем делает еще несколько забросов чуть дальше и по сторонам. Глубина такая же.
       - В самый раз. Не глубоко и  дно скальное, не заилит.
       - А я знаю, как дотащить  сюда ящики,- заявляет Сашка, -  на листе обшивки, что валяется у самолета. Она гладкая и будет хорошо скользить по мху. К тому же тут небольшой уклон.
       - Точно, Саня, молоток - на руках мы их едва ли утащим, очень уж тяжелые.
Приятели  сматывают трос и идут назад.  При этом Сашка морщится и  слегка припадает на ногу.
       - Чего ты?
       - Да нога что-то сильно заныла. Когда из самолета выбирался, ушиб.
       После того, как они подходят к машине, Дим заставляет Сашку сесть, стаскивает с него унт и осматривает ногу. Она еще сильнее опухла.
       - Да, с такой ходулей ящики мы сегодня не потащим. Еще больше ее разбередим.  Ты пока сиди, а я слажу в кабину к летчикам, может там какая аптечка есть?
       Через минуту старшина выглядывает из разбитого  окна кабины и машет защитного цвета флягой.
       - Во, спиртягу нашел!
Затем спускается на землю.
       - Под сиденьем  у штурмана лежала, в заначке. Почти полная. А аптечки, к сожалению, нету.
       Несколько минут, поливая на ладонь сладковато пахнущую на воздухе жидкость, он втирает спирт другу в ногу, а потом снова  туго бинтует ее  шелковой лентой.
       - Порядок. Нога за ночь прогреется и даст бог отойдет. Только ходи поменьше. На, вот, хлебни чуток, - протягивает Сашке флягу.
       Тот делает глоток, морщится и кашляет. На глазах выступают слезы.
       - А ты?
       - Я уже приложился в кабине. Чистый ректификат. Ты пока полежи, отдохни, -бросает он матросу  мягкую котомку, - а я пока в дорогу  все соберу. Завтра с утра и двинем. Путь не близкий и медлить нельзя. 
Исчезает в самолете.
       Когда он снова появляется, в руках у Дима  еще один  солдатский вещмешок, офицерский пояс с кобурой  и почти новые яловые сапоги.
       - Он  кладет все около Сашки на землю и присаживается рядом.
       - Так, сначала сапоги. Похоже, мой размер, у сержанта снял.
       Сбрасывает с ног остатки пьексов и, перемотав портянки, натягивает обнову.
       - Как по мне шили.  А это тебе, - протягивает Сашке ремень с кобурой.    -Здесь «ТТ» с запасной обоймой, а  фрицевскую ракетницу выкинь.
       Дим встает на колени, переворачивает мешок и вываливает из него в мох несколько дисков  и гранат. 
       - По три на автомат и по паре «фенек». 
       Затем тянет к себе вещмешок с продуктами и, раздернув горловину, тоже опорожняет его.  Там оказывается два кирпича хлеба, початый ими кусок сала,  три банки тушенки,  пачка сахара и  два цыбика чая.
       Старшина все это раскладывает в вещмешки поровну: боеприпасы и продукты. Потом, побулькав у уха,   сует  в один и флягу со спиртом.
       - Все,  морской порядок, - удовлетворенно произносит он, затягивая бечевками горловины и захлестывая их наплечными лямками.
       Один мешок подвигает к Сашке - твой, а второй, с флягой, взвешивает на руке и отставляет в сторону.
       - Килограммов по  семь будут. Зато своя ноша, как говорят, карман не тянет. Стоп. Нужно еще спичек и курева у ребят пошарить, им они теперь ни к чему, а нам в самый раз.
       Вновь идет к машине. У пробоины наклоняется и оттаскивает в сторону застывшее тело лопаря. Снимает у того пояс с ножом и котомку, которую перебрасывает Сашке. 
       - Посмотри, что в ней, - и исчезает в брюхе машины.
       Сашка лезет рукой внутрь  кожаной котомки и извлекает оттуда две сухие янтарные рыбины,  бурый кусок вяленой оленины   и небольшой, видавший виды котелок.
       Он кладет все на землю, прихватывает котелок и, морщась,  ковыляет к заливу.   Когда возвращается с водой, Дим  сидит на корточках и попыхивает «козьей ножкой». На газете перед ним   початая коробка папирос «Пушка», две пачки махорки, зажигалка и спички.
       - Добрая крупка, «моршанская», до нутра продирает, - щурится он от дыма. - А ты чего бегаешь? Я ж тебе сказал отдыхать.
       - Да я только к озеру, водички вон набрал, - кивает Сашка на котелок. - У лопаря в мешке нашел, а еще рыбу и мясо.
       - Вижу. Тогда давай  налаживать костер. Нужно горячего похлебать, сил набраться.
       Вскоре у самолета   полыхает небольшой огонь, на котором побулькивает и исходит паром котелок с похлебкой  из оленьего мяса.  К этому Дим прибавляет  половину одной из  рыбин, два ломтя ноздреватого, вкусно пахнущего хлеба, несколько кусков сахара и отсыпает из цибика с чаем, горсточку на заварку.
       Чуть спустя, друзья с аппетитом хлебают горячее варево, рвут зубами соленую рыбу и, сполоснув котелок, вновь вешают его на костер, для чая.
       - Давно так не ел, - душевно произносит  Сашка и хлопает себя по тощему животу. А Дим внимательно следит за котелком, и когда тот закипает, сыплет в  него чай  и  снимает с огня. 
       Через несколько минут,  прихватывая бока посудины рукавами, они по очереди прихлебывают из нее и хрустят сахаром.
       После трапезы, разморенный  Сашка откидывается на мешок и бездумно смотрит в небо, а  Дим вытаскивает из-за пояса «вальтер», разбирает его и смазывает маслом из ружейной масленки.
       - Слышь, старшина, а чего у тебя имя такое чудное, «Дим»?   - интересуется Сашка.
Меня вообще-то Дмитрием кличут, - отвечает тот. Просто ребята так прозвали, давно, еще на флоте. И фамилия  подходящая - Вонлярский.   А у тебя какая?
       - Солнцев.
       - Красивая фамилия.
На некоторое время приятели замолкают.
       - Слышь, Дим, а эти ребята так и будут лежать, в самолете? 
       - А куда ж мы их денем? Так и будут. Хоронить их негде, кругом вечная мерзлота и гранит. Самолет самое лучшее место. Когда ящики утопим, приладим обшивку на место, чтобы звери не растащили, и пусть себе лежат.
       - Да, наверное, это все, что мы можем для них сделать, - вздыхает Сашка.
       Однако осуществить свои планы друзьям не удалось.
       На следующее утро, когда они, позавтракав, возились с листом дюраля,     прилаживая к нему лямку из парашютной стропы, из тундры донесся тоскливый вой волка и эхо едва различимого выстрела.
       Моряки на мгновение замерли, а потом Дим, приказав Сашке оставаться на месте,  передернул затвор ППШ и рысцой  побежал к  ближайшей сопке.
       Вскарабкавшись на ее вершину, он прилег и, запалено дыша, стал всматриваться в тундру. Выстрел  прозвучал с той стороны, откуда они пришли.
       Через некоторое время старшина заметил на горизонте едва различимые темные точки и услышал позади  громкое сопенье.
К нему, по склону сопки, забросив за спину автомат, полз Сашка.
       - Я ж тебе приказал оставаться  на месте, - прошипел Дим.
       -  Не, я с тобой, - мотнул тот головой, стряхивая рукавом  пот со лба и устраиваясь рядом.
       - Ну, салага, -  ощерился Дим и вновь впился глазами в синеватую даль.
       Через час точки увеличиваются, и становится ясно, что это идущие в   сторону  озера люди.
       - Один, второй, третий…,  девять человек, - считает  старшина.  - И позади   еще что - то, вроде олени. 
       - Может  саамы или лопари?  - с надеждой смотрит на него Сашка.
       - Или немцы, ищут своего летчика, - парирует Дим. - Слушай, Сань, ты оставайся пока здесь, а я быстренько вниз, патронов прихвачу.
       Когда он возвращается с несколькими дисками за пазухой и лимонками в карманах, Сашка внимательно наблюдает за караваном. Внезапно оттуда что-то на миг взблескивает и гаснет.
       - Бинокль, - сплевывает Дим. Теперь все ясно, это немцы или финны…

       Дав идущим за ним егерям знак остановиться, Кранк  вскидывает к глазам тяжелый горный бинокль и внимательно осматривает  открывшуюся впереди  гряду сопок, с синеющим  в долине озером.
       - Кажется, пришли,- бросает фельдфебель стоящим позади Ланге и лопарю. -       Ты хороший проводник Мунк, и заслужил  глоток рому,- удовлетворенно хлопает он лапландца  по  костистому плечу.
       - Привал на четверть часа!
       Егеря устало опускаются на землю, закуривают и прихлебывают из фляг. Мунк подходит к оленям,   осматривает  их ноги и проверяет  сыромятные крепления навьюченной на животных поклажи.
       - А палить в того волка, тебе Вилли,  не стоило, да еще из «парабеллума», - делает фельдфебель замечание  сидящему рядом с ним Ланге.
       - Надоел его вой, - очень уж тоскливый. - Да и наш Тор нервничает, - кивает он на овчарку. 
       - Больше так не делай, лишний шум нам ни к чему.
       - Да  будет тебе  Ирвин, в этих местах пусто как в Сахаре, - ухмыляется Ланге.
       Затем он подзывает Мунка, наливает в металлический стаканчик немного рому из фляги и протягивает  проводнику.
       - Держи, обезьяна.
       Тот с почтительностью его принимает, выпивает жгучую жидкость и что-то бормочет.
       - Переведи, - кивает Кранк  унтер-офицеру.
       - Он говорит, что в тундре, кроме нас, есть еще люди. У волков особенный вой.
       - Ну, вот видишь, не стоило шуметь. Здесь могут бродить и «иваны». Как те, что мы обнаружили зимой.
       Ланге хмурится. В  январе, в поиске, они действительно уничтожили в тундре  разведгруппу русских. В схватке погибли и двое егерей.
       Докурив сигарету, фельдфебель тычет окурок в мох, вновь осматривает в бинокль окрестности и, приказав проверить оружие, делает знак  продолжить движение…

       - Опять пошли, - бормочет Дим, - когда цепочка людей и животных стала менять очертания.
       - Значит так, Санек. Давай  в самолет и готовь турельный пулемет. Боеприпасов там хватает. А я останусь здесь. Судя по направлению, выходить они будут на эту сопку, а затем по долине, вниз к озеру. Тут мы их и прищучим. Я с фланга - очень уж тут удобная позиция, а ты в лоб, из машины. Но огонь открывай только после меня, как подойдут к самолету метров на триста. Усек?
       - Точно так, старшина, - кивает Сашка и уползает по склону.
       Когда он исчезает в брюхе самолета и колпак с пулеметом  в его   хвостовой части  бесшумно проворачивается в сторону  сопки, Дим удовлетворенно хмыкает, кладет рядом с собой один из  запасных дисков, пару гранат и   смотрит в сторону приобретающих все более четкие контуры людей. 
       Теперь уже он различает альпийские кепи с длинными козырьками, болотного цвета униформу и «шмайсеры» у них на груди. Немцы идут размеренным походным шагом. Позади всех  человек в меховой одежде с винтовкой за плечами,  и два тяжело ступающих оленя с  грузом на спинах.
       Старшина оборачивается назад, бросает взгляд  в сторону самолета и машет рукой.В ответ  едва заметное вращение  пулеметной турели.         
       Когда караван приближается  еще ближе и начинает спускаться в низину, егеря замечают  распластавшийся  в ней самолет и, по знаку переднего,  мгновенно разворачиваются в цепь. Теперь они идут медленно и осторожно, выставив перед собой  автоматы и внимательно оглядывая  окрестности.  Затем    останавливаются и один из солдат, по взмаху руки  ближайшего к Диму  коренастого егеря с биноклем на груди,  согнувшись, бежит к машине.
       Медлить больше нельзя. Старшина ловит в прорезь мушки его спину   и  плавно нажимает на спуск. Автомат знакомо отдает в плечо - егерь  по инерции делает еще несколько шагов вперед  и рушится  в мох.
       В ту же секунду от самолета, в сторону остальных, несутся коротко мерцающие пулеметные трассы.  Двоих  немцев они срезают, а остальные падают в мох и открывают  ответный  огонь по самолету.  Стреляют егеря и по вершине сопки, откуда огрызается короткими очередями автомат старшины.
       Дуэль крупнокалиберного  «шкаса»  и немецких  «шмайсеров»   оказывается неравной, и  через несколько минут,  отстреливаясь, и делая короткие перебежки, егеря пытаются вырваться из долины.
       Однако им этого не удается: пулеметная трасса перерезает еще одного, а старшина короткими очередями из ППШ  отсекает единственный для врагов путь к спасению.
       Тогда коренастый что-то гортанно кричит, и  стрелки  устремляются к сопке, уничтожить засевшего там  автоматчика.
       - Опытные, суки, - сплевывает Дим, и, выдернув чеки, одну за другой швыряет вниз две гранаты. Те рвутся с оглушительным грохотом  и еще два солдата остаются на месте. Однако оставшиеся двое, быстро продвигаются вверх, и огромного ефрейтора Дим  сваливает последней очередью почти в упор. Затвор ППШ лязгает и выбрасывает в мох дымящуюся гильзу.
       А Сашкин пулемет, продолжает сечь  длинными очередями  склон сопки  у самой вершины, высекая из нее гранитный крошки.   Последний немец -  это здоровяк с рвущейся с поводка овчаркой, с жутким воем исчезает в их круговерти и катится вниз.
       В это время  из-за одной из кочек   приподнимается голова в высоком колпаке, гремит  выстрел и пулемет замолкает.
       - Твою мать! - рычит Дим  и всаживает в кочку весь диск.
       Затем он отщелкивает его, вставляет новый  и чутко прислушивается.  Тишину нарушает лишь хрип лежащего неподалеку ефрейтора. 
       Старшина  кошкой прыгает к  нему и бьет прикладом  в висок. Ефрейтор дергается  и затихает.
       Держа наготове автомат, Дим  быстро   скользит по склону   и останавливается у      трупа коренастого.   Тот лежит на боку, прижав к  животу руки.   
       Старшина шевелит носком сапога его тело и  делает несколько шагов вперед. Сзади резкий свист, ответная очередь и вновь тишина.
       Морщась от боли, Дим вырывает из предплечья финский нож и швыряет его в сторону. Потом, скрипя зубами, зажимает рану ладонью и спотыкаясь  бежит к самолету.
       Когда он ныряет в мрачную утробу машины, Сашка лежит на спине под турелью. Он еще жив - наполненные болью глаза широко открыты, а на губах вскипают розоватые пузырьки.
       Дим падает на колени, расстегивает на друге бушлат и  задирает ветхий тельник.
На худой мальчишеской груди, чуть ниже правого соска, небольшое пулевое отверстие, из которого толчками выбивается кровь.
       - Саня, - ты держись, я сейчас, - шарит непослушными пальцами старшина в карманах   и внезапно замирает.
Сашка  чуть  поворачивает к нему голову и шепчет.
       - Д-и -и-ма. 
       Потом глаза его навсегда закрываются…

       Утро. Пробоины в самолете больше нет. На ее месте, плотно приваленный элероном,  дюралевый лист обшивки.
У него, понурив голову, стоит  Дим.  Он с вещмешком и автоматом в руке.
       - Ну, что ж, прощай Саня, - тихо шепчет старшина, поворачивается и идет  в  сторону тундры. Туда, где над горизонтом снова встает солнце.

Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/zoloto-po-lendlizu-6531682eb464ab7d765ef74f