Он был самым обычным сельским мужиком, даже правильнее сказать – мужичком. Потому что был маленького роста, очень похожим на свою мать – добрейшую бабу Настю, которую мы все помним и поминаем только добрым словом (Настин грех).
Рядом со своей дородной супругой он казался еще мельче, но был крепким и независимым. Особо ничем не примечателен и неприметен. Но было в нем что-то, что называют душой, беспокойной и любящей, готовой угодить своим родным и близким.
Уличная фамилия моих родственников по мужу – Колобковы. Ивана Андрева, как его называли и дети, и односельчане, называли Колобком. И это было очень точно подмеченное сходство.
Впервые я его увидела в день нашей свадьбы, когда мы , проехав триста километров после регистрации брака в Павловске, отправились через всю Воронежскую область, в село к мужу, где нас ждали гости и свадебный стол. Мы уже въехали в их село, но я еще толком не понимала, что это – дома есть, а привычных нам заборов нет. То ли село, то ли выселки. Дорога, по которой мы ехали, была белая – там сплошной мел, глина и черноземы. А впереди нашей машины, сверкая белыми пятками, вернее подошвами от туфлей, бежал мужчина маленького роста. И так быстро бежал! И так комично сверкали его пятки – туфли, конечно, но все в мелу, что сходство с Колобком было просто поразительное. Оказалось, что это мой будущий свекор, завидев издалека нашу машину, спешил предупредить гостей, что едут молодые. А перед этим бедный Иван Андрев три раза поливал дорогу, чтобы прибить пыль в июльскую жару, по которой будут ехать молодые. Заказывал сельскую водовозку!
Как говорят, мал золотник, да дорог. Детей со своей супругой нарожал немало – пятеро! И все – крепкие, здоровые. Всем дали дорогу в жизнь.
Да, выпивал. Да, семья протестовала против его пагубной привычки. Но работу никогда не терял. И по дому управлялся. А хозяйство было у моих родственников немалое. Чего и кого только не держали в былые времена, вплоть до двухтысячных, пока еще здоровье позволяло. И быки, и по две коровы, и свиньи со свиноматкой, и лошадь, и козы, и овцы, и кролики, и птица всех мастей – куры, гуси, индюки, утки. Основная забота и ответственность лежала, конечно, на свекрови. Она была очень моторная, сколько ее помню. По двору управлялась только бегом. Вставала затемно корову доить, выпроваживать в стадо, а потом задавать корм всем остальным животным и бежать на утренней зорьке на дойку вместе со своими товарками-подружками. Это у них в Першино называется – отделываться. У нас это слово имеет другое значение. Отделаться, значит, отмахнуться. А в селе моего мужа именно – управляться по хозяйству, отделывать дела – ох, я и наколобродила…И много таких слов и понятий. Поэтому для меня поначалу, да и сейчас порой, мир моих мужниных родственников сродни космосу – здесь все по-другому, и думают, и рассказывают, и отделываются. Вот, например, рассказывают:
- А она, может, пошла в больницу и ей там сказали….
И так далее. Я же слушаю и думаю, что в предложении содержится предположение, так как присутствует слово – может. Но ничуть не бывало. Слово «может» здесь паразит. Но не ведь не сразу въедешь! И не сразу поймешь, где предположение, а где, так сказать, явь.
А у моего свекра было коронное слово-паразит «Авось». В нашей местности его не употребляли от слова вообще. Нет, я конечно, человек литературный. Я знала, что это устаревшее слово, и есть еще слово «авоська». Тоже уже вышедшее из лексикона. И в газетных статьях иногда сама употребляла – понадеялись на авось, например. Но вот так чтобы – дело по не делу – авось да авось…Нет, так у нас не говорят. А Иван Андрев без этого такого русского, такого милого своей стариной слова, ну, просто никуда!
Помню, как он приехал к нам в Павловск в первый раз. Мы только поженились. Была зима 1982 года. Февраль. Они с матерью, со свекровью, купили моему мужу шапку из нутрии – тогда это было модно, и привезли в подарок. Приехали, сошли на автостанции, дом наш был рядом, но все на работе. Сотовых и мобильных тогда не было. Что делать? На дворе – мороз. Отправились на поиски дома моих родителей, где они были единственный раз на сватовстве.
Дело нелегкое. Но нашли! Видно, фамилию спрашивали по дороге.
Отец-свекор часто вспоминал этот случай:
- Заходим в дом – мужчина в очках сидит за столом, книжку читает. Обедает. Смотрит на нас удивленно, явно не узнает. Я ему говорю – мы Витины родители. А он:
- Ах, ну, проходите!
Хорошо, что попали к отцу во время обеденного перерыва, а то тоже до вечера бы ждали, когда с работы придут.
А ровно через год во вьюжный февральский вечер и меня занесло в Першино. К этому времени у меня родилась Настя, ей было всего два месяца, и я сдавала зимнюю сессию, каждый день отправляясь в Воронеж за 170 километров на автобусе. Я ребенка кормила грудью, каждое утро сцеживалсь. Но к вечеру грудь наливалась так, что хоть ножиком протыкай. А тут так случилось, что занятия были допоздна, и мне завтра надо было быть с утра на экзаменах. И сил ехать в ночь уже нет, как, впрочем, и автобусов. К счастью, мой муж приехал со мной. И мы решили переночевать в Першино – всего-то семьдесят километров от Воронежа. Но… с тремя пересадками!
Мне с Виктором ничего не страшно. Поехали! Приехали в Нижнедевицк и стопор. Автобусов до Першино нет. Он пошел в какую-то автобазу узнать, может, кто подвезет. Но пока ждали, остановили проезжающую легковушку типа «козел». Муж меня посадил, так как я замерзла окончательно и умирала от боли в груди. Меня довезли до начала села и высадили. Я спросила, куда мне идти – село-то большое.
- А к кому ты приехала?
- К Баркаловым.
- Ой, девушка, да у нас полсела Баркаловых.
- Где они живут?
- На улице 23 января (это день освобождения Першино от немецко-фашистских захватчиков).
- А где это?
….
-Может, помнишь, какой участок?
- Помню! Письма-то Витиным сестрам писала, когда он в армии был. Третий участок.
- А! Ну, тебе вон туда! – и поехали.
Ага! Ни фонарей, ни зги не видно. Вьюга, метель… И нигде ни души! Хоть помирай на остановке. Но, наверное, не судьба была помереть. Муж с попутчиком на грузовой машине в кузове ехал практически следом. Забрали меня, почти окоченевшую от мороза и неизвестности.
И вот заходим мы в дом. А там – только свекор и маленькая сестренка мужа – двухлетняя Валюшка. Свекровь на вечерней дойке.
Свекор увидел нас, обрадовался, засуетился. Подкинул в печку дров, надел на руки рабочие рукавицы и начал печь блины. Ох, какие же они были ароматные, вкусные. И главное, горячие!
Он все хлопотал вокруг нас, пытался напоить меня молоком. Но у меня своего некуда было девать. Не пила ни капельки, хотя очень хотелось. Уж очень оно вкусное было у них.
В 1989 году мы с мужем строили дачу. Выложили стены из кирпича. Подошли к крыше…И дальше что? Поехал муж за советом в деревню, к отцу. Он, конечно, не кровельщик, но дом-то свой сумел построить! На следующий день муж приехал с отцом и братом Алексеем. Тот только что пришел из армии. Свекор долго ходил возле дома, смотрел на крыши других домов. А когда решился, работа закипела в три пары рук. И уже к вечеру стропила были готовы. А обрешетка и укладка шифера – это уже дело десятое. Крыша получилась трапецевидная. Вместо второго этажа – мансарда. И терраса возле крыльца – все под одной крышей.
Конечно, матушка- свекровь следила за своим мужем, прятала от него самогон. А ведь в деревне в те годы без самогона – никуда! Самая твердая валюта. Дров привезти или уголь, сена подвезти или соломы, корм для скота. Тогда в каждом дворе варили самогон. В большом корыте натирали сахарную свеклу – основу браги. Как там и что дальше – не вникала. Но самогон получался крепкий, прозрачный и …вонючий. Пахло свеклой.
- Зато натур продукт! – удовлетворенно говорили селяне.
И правда, самогон не вызывал головной боли, был хорош в лечебных целях, ну и как неизменная товарная единица в решении множества сельских дел.
Но! Все это хорошо! Но как эту самую единицу спрятать от мужа так, чтобы не нашел? Куда только свекровь не прятала – и в подвал - в картошку, и в старые сапоги в сарае, и в хлеву. Везде находил! Нюх у него был что ли на него? Но опять таки, на работе к нему замечаний не было. Все бы так пили…
Однажды мы приехали вместе с детьми уже на своей машине в обеденное время. Было лето. Пока мы высыпали из машины, пока вокруг нас суетились свекровь, бабушка мужа, сестры, свекор сидел возле крыльца и, не поднимая головы, сосредоточенно точил косу.
- Как будто мы каждый день приезжаем, что ноль эмоций! – удивилась я тогда.
А как только суета улеглась и все разошлись по своим делам, свекор расслабился, отложил косу в сторону и радостно возвестил, что сегодня на двор прилетела сорока.
- Села прямо посередине, и я понял, что гости будут! – гудел своим густым басом Иван Андрев. – И ведь точно! Вы приехали!
Приезжали мы редко. И я всегда чувствовала себя не в своей тарелке. Поэтому строжила детей, чтобы вели себя тихо, не лезли куда попало. А он каждый раз улыбался и говорил:
- Ничего, Зоя! Это же дети!
Вот его «Это же дети!» я вспоминаю чаще всего, думая о нем. Любил он детей – и своих, и внуков. И потом радовался правнукам.
Главной в доме всегда была мать. А муж как бы в ее тени, но именно он был той самой душой семьи, ее оберегом.
Дети взрослые иногда позволяли себе учить отца уму-разуму. Он не давался. Протестовал. Они все были больше его по росту, но свекор был крепок духом всегда. И любили они с матушкой друг друга. Не зря она мне как-то призналась, как им хорошо вдвоем, когда дети уже выросли, разъехались. Все-то у них ладком.
Уж и золотую свадьбу отметили. Дети им организовали настоящий свадебный пир, какого вряд ли у них было во время настоящей свадьбы.
В последний раз я его видела летом 2013 года. Меня как раз только назначили директором кинотелецентра. И тут позвонила сестра мужа и пригласила на встречу сына, вернувшегося из армии. Мы приехали всей семьей. Накрыли большой стол во дворе под тенью старого тополя. Приехали все родственники. Это было хорошее время. Купались в пруду в собственном саду, придумали фотосессию со старинными нарядами и деревенской утварью, много общались.
Мать с отцом сидели на скамеечке возле дома и пока все суетились, жарили шашлык, дурачились, спокойно наблюдали за своим большим потомством.
Я тогда сфотографировала их. И потом отца с мужем моим – его старшим сыном. А когда скачала фото на компьютер, увидела, что на глазах мужа слезы. Он вообще человек сентиментальный. Но тут явно было что-то не то.
- Я тогда почувствовал, что отец болен, и дни его сочтены, - признался потом муж.
Позже сестры мужа сообщили, что отец, действительно, болен, рак легких. Он курил! Причем, курил самосад. И сам табачок выращивал. Следующим летом муж собрал внуков и отправился проведать отца. Им осталось до села 20 километров, когда позвонили и сказали, что отец умер. Ему было всего 73 года. Это был август 2014 года. А ровно через год не стало и его младшего сына, Алексея.
Простая жизнь обычного сельского человека. Родился в сороковом году. В сорок первом отца забрали на фронт. Погиб. Мать воспитывала его одна. Познал все – и холод, и голод, и горечь безотцовщины, а значит, беззащитность. Но выучился. Ходил в школу за три километра по беспролазной грязи в рваных сапогах, но десятилетку закончил. Вспоминал об этом своем тяжелом детстве и каждый раз плакал.
На работе его уважали. Его приняли в партию. Грамотный был наш Иван Андреевич Баркалов, хотя и был очень скромным. И душой своей большой семьи.
Светлая ему память!