Христианский суд и неосуждение
Мы сказали, что тема «неосуждения» не имеет в себе ничего сложного. В конце концов, совершенно естественно, если человек, находящийся в нечеловеческих условиях, хочет говорит только о том, что ему кажется, и высказывает одни только мнения.
Что может быть лучше такой стратегии: «Я вижу некоторые недостатки, но никого по существу не осуждаю»? При тоталитарном строе это вообще единственный выход. У других (капиталистов, католиков и т.п.) может быть все плохо. У нас – никогда! У нас плохо только кое-что, кое-где и время от времени.
О тоталитарном строе нельзя судить по существу
Вспомним советскую риторику с ее критикой и самокритикой. Сказать, что советский строй несправедлив по существу, – это преступление, а отмечать отдельные огрехи некоторых людей – это уже бдительность.
Сегодня также общие суждения как, например: «В Русской Церкви победил модернизм», и им подобные, считаются преступными, потому что идут к сути вещей. Такие суждения о существе вопроса неудобны, потому что не оставляют никаких лазеек, никакого лукавого выхода. Все эти суждения говорят только об одном: «Ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне» (Иов. 3:25), «Ничего сделать уже нельзя», «Духовное преступление непоправимо» и т.п. Похоже, что автор просто не знает, кто виноват. Сказать, что в 70-летней традиции предательства Православия на экуменических собраниях виноват один из Синодальных отделов, это звучит слишком глупо.
Не нравится суд на своим бессилием
Отметив это, мы подходим к одной важной мысли.
Может быть, модернистам не нравится в суждениях православных не то, что мы, якобы, грубо осуждаем людей и их благую сущность. Сами они делают и то и другое, и делают с восторгом.
Возможно, дело в том, что мы судим о ситуации по существу, то есть как о непоправимой человеческими силами. Именно от этой мысли, то есть от суда над своим бессилием, над самим собой, модернист и идеолог отстраняются как черт от ладана.
Вот почему «осуждение» неприемлемо для модернистов. Они не могут допустить и мысли о том, что они не всесильны и не способны выкрутиться из любой ситуации. Ненавистное им «осуждение» состоит в том, что модернистам указывают на их реальное бессилие: на бессилие не только помочь, но даже и повредить Церкви. «Осуждая» мы действительно идем к сущности модерниста. Модернист это знает, и защищается как может, то есть с помощью клеветы и насилия.
Жизнь ужасна, но не все с этим согласны
Итак, в самом общем смысле разговоры о неосуждении вызваны тем, что реальность Нового времени невыносима для любого человека, но не всякий готов в этом признаться пред Богом. Ситуация непоправима, но идеологии изобретают средства, чтобы не видеть этого. Идеологи, в которых мы видим представителей всего современного общества, как бы носят на глазах неснимаемые, привинченные к глазам очки.
Ситуация чрезмерно ужасна во всех отношениях. Больше того, по ходу истории беспорядок в ней все увеличивается. И чем больше беспорядок, тем более сильные средства нужны для того, чтобы его никто не замечал. То есть очки на глазах у идеологов пропускают все меньше и меньше света, приближаясь к полной слепоте.
Сперва обман и самообман был продуктом частных усилий отдельных герценов и радищевых. К началу XX века обман приобретает законченные организационные формы великих идеологий, псевдофилософии и индустрии развлечений.
Идеологи бессильны восстановить порядок. Они не властвуют над реальностью и над разумным сознанием, как частью этой реальности. Зато они властвуют над больным сознанием: чужим и своим собственным.
Когда появилась мода на неосуждение?
Хорошо было бы исследовать, откуда взялась мода на разговоры о неосуждении в православной среде. Позвольте предложить краткий очерк на эту тему.
Еще сто лет назад эта тема была еще непопулярна. В то время, в начале XX века, она была твердо связана с именем Льва Толстого, у которого непротивление дополнялось неосуждением. Насколько я знаю, Толстой первым обратил это обвинение против самой Церкви и придал, таким образом, всему разговору идеологический вид:
Л. Н. Толстой. В чем моя вера? (1884).Учение Христа о смирении, неосуждении, прощении обид, о самоотвержении и любви на словах возвеличивалось церковью, и вместе с тем одобрялось на деле то, что было несовместимо с этим учением.
То есть на тот момент (за 140 лет до сегодняшнего дня) даже Толстому было понятно и очень неприятно, что христиане судят обо всем и обо всех, и тем самым не исполняют толстовскую заповедь непротивления и неосуждения.
Лев Толстой был, как известно, иррационалистом. Следовательно, для него требование судить правильно, беспристрастно, по закону, не имело в себе ничего привлекательного. Это объясняет популярность его учения в интеллигентской среде, где иррационалистический мотив был очень сильным: «Ничего нельзя знать как следует», «Никто не знает всей правды» (А.П. Чехов) и тому подобные декадентские разговоры последней четверти XIX века.
От революции до эпохи мирного сосуществования
После революции 1905 и 1917 гг., в эпоху обновленчества, а потом и сергианства, православные столкнулись с явным нечестием высшего духовенства и церковных интеллигентов. К тому же все это совпало с аналогичными бедствиями в обществе в целом.
На фоне гражданской войны и военного коммунизма вести разговоры о неосуждении было неуместно, а судить по правде – смертельно опасно. И позднее, в советском обществе 1920-х – 1930-х годов, такой суд о сути происходящего был равносилен приговору, даже если суждение было чисто научным (см. судьбу А.М. Селищева после его книги «Язык революционной эпохи» 1928 года).
Любопытно, однако, что на словах в это время (до Великой Отечественной войны) все еще ценился прямой и правый суд, хотя под ним, понятное дело, подразумевалось нечто противоположное. Сегодня нас поражает, насколько прямо митр. Сергий говорит в 1930 году:
Гонения на религию в СССР никогда не было и нет.1
Как мы видим, тут еще нет уклончивой диалектики. По сравнению с позднейшим «неосуждением» слова митр. Сергия – шедевр прямой и неприкрытой лжи.
И только на следующем, послевоенном этапе диалектика неосуждения расцветает в православной среде, любопытным образом совпав с «оттепелью» и поворотом СССР к политике мирного сосуществования с Западом. В этот период процветает экуменизм, дружба народов и студентов, борьба за мир, и вообще православный модернизм в его глобалистском оптимистическом варианте митр. Никодима (Ротова).
За слово правды уже не казнили, а доводили до смерти постепенно, как мч. Бориса Талантова (прославлен Русской Зарубежной церковью). Но, как это всегда бывает, вернуться к предыдущему – здоровому – состоянию уже невозможно. Пришлось корректировать то нечестие, которое есть.
Неосуждение нужно и православным, и модернистам
Тут-то и пригодилась диалектика неосуждения, которая, в свою очередь, делает церковную жизнь еще ужасней, отравляя весь круг жизни (Иак. 3:6).
Самим модернистам она нужна как индульгенция. Вдумайтесь только! Человек говорит, действует, и при этом все время соображает: «Я не то же, что мои слова»; «Я не то же, что мои дела». И он не только так думает. Он учит этому со властью, запрещая судить по существу всем остальным.
Что касается обычных православных христиан, то им неосуждение тоже нужно.
Ты страдаешь от нечестия церковных революционеров? «А ведь это от тебя зависит: видеть его или не видеть», – говорит соблазняющий голос. И вот уже немыслимое безобразие экуменических камланий оказывается поправимым силами простого и благочестивого человека. Впрочем, нечестие устраняется только на словах, но таких, которым можно научить любого, которые все знают и повсюду произносят в одних и тех же ситуациях.
Допустим, митр. Никодим (Ротов) поет дифирамбы новому и будущему строю, техническому прогрессу, молится с католиками и униатами.
Объяснить это невозможно. Нормальный человек не может даже понять,для чего это нужно митрополиту.
Наказать митр. Никодима? У нас на это нет власти. Митр. Никодим сам и есть Церковная власть.
Даже осудить это, как ересь хилиазма,2 будет не прямым судом, а уклончивым, потому что слишком сложным способом описывает простое предательство.
Что может сделать в этой ситуации мирянин или приходской священник? Очевидно, ничего, но диалектика неосуждения предлагает выход, удобный и благочестивый на вид.
Мы видим зло, которое превышает все возможности исправления. «Не будем же сдаваться, и сделаем то, что в наших силах». А что в наших силах, всегда с нами? Мы можем их не осуждать, и мир сразу станет лучше. Нет, собственно, мир не изменится. Всё останется как и было, но нам станет лучше.
Сомнение в реальности
Словами дело не ограничивается. Диалектика «неосуждения» что-то меняет в душе православного человека. Господствующее нечестие в сочетании с бессилием его наказать, объяснить или хотя бы не видеть его, – все это заставляет благочестивых усомниться в реальности.
Может быть, все это нам только кажется? Может быть, мы неправильно расслышали и понимаем их слова?
Может быть, после каждого лжесвидетельства в своей келье митр. Никодим совершает вышестественные подвиги покаяния? Нам легче поверить в то, что Иуда покаялся, чем в то, что он удавился.
Православный человек отчетливо видит чужие дела и слышит чужие слова, и при этом не верит своим ушам и глазам. Лучшего подарка идеологам и придумать невозможно, потому что православные незаметно для себя начинают управлять своим сознанием.
Чем ужасна Церковная и общественная жизнь?
Итак, если мы не хотим впадать в нечистую яму диалектики, то должны признать: Церковная и общественная жизнь ужасна, и она еще ужаснее, чем мы можем себе вообразить. «Сейчас позже, чем ты думаешь», а не наоборот: «Всё лучше, чем мы видим».
Чем же она ужасна?
Она ужасна тем, что Православие и модернизм не разделены, и между ними, благодаря, в том числе, и «неосуждению», точно не обозначена граница. Граница же проходит не в воздухе и не в области идей. Она проходит по людям, и именно это так больно видеть, и поэтому видеть запрещено.
Но почему Церковная и общественная жизнь ужасна?
По существу в ней нет ничего ужасно нового. Она ужасает нас только тем, что она непоправима нашими усилиями и необъяснима нашими мнениями. Значит, проблема действительно в нас самих, но совсем не та, которую решает диалектика неосуждения.
Все, что нам остается, это смотреть и не ужасаться (Мф. 24:6).
Диалектика «неосуждения» запрещает православным судить о зле по существу, чтобы сделать их соучастниками зла.
Следующая глава Раздор в душе
Роман Вершилло
Помочь сайту
Сбербанк
2202 2036 4595 0645
Yoomoney
41001410883310
- О положении Православной Церкви в СССР. газета “Правда” // ГА РФ фонд 6343 оп. 1 дело 263 лист 57. ↩︎
- См. Обращение к Собору РПЦ 1971 г. по поводу новоявленного лжеучения митрополита Никодима (Ротова) и единомысленных ему лиц. Священники Глеб Якунин, Николай Гайнов. Миряне: Феликс Карелин, Лев Регельсон, Виктор Капитанчук. ↩︎