Всё закончилось разговором о яблоках.
— Какие ты предпочитаешь? — спросил Фишер, — Голден? Смит? Или наши, антоновку? Всем известно, яблоки полезны. Если они яблоки.
Он с безумным видом перебирал горстку круглых камней. Его губы покрылись корочками, глаза беспокойно подрагивали, а грязные пальцы тряслись, когда он ворочал булыжники. Сейчас он выглядел неважно.
Я присел рядом и тоже взял камень. Золотистые вкрапления отражали солнечные лучи, и казалось, что в руках у меня горит кусочек солнца.
— Золото, Фишер, я предпочитаю золото, — ответил я и швырнул камень.
С Фишером я был знаком уже пять лет. Не знаю, откуда к нему прицепилась эта кличка, звали его Филипп, но называть себя он просил только Фишером. Тощий, смуглый, с торчащими коленками и локтями, неизменно в коричневых шортах и такого же цвета футболке, он напоминал ощипанную птицу.
— Помогай, — поманил он меня, когда мы встретились в первый раз на пустыре за бабушкиным домом, куда я пришел после ссоры с родителями.
Он лежал пузом на земле, высунув кончик языка, и шерудил рукой в щели между сложенными шлакоблоками.
Я подошел ближе и нагнулся, стараясь разглядеть, что он пытается достать.
— Что там?
Фишер с трудом вытянул руку, и показал мне чумазую кукольную голову с выдранными на затылке волосами.
— Картива, — ответил он, слюнявя палец и оттирая от грязи голубой нарисованный глаз.
Я присел рядом.
— Что такое Картива?
Фишер посмотрел на меня как на ничтожество.
— Она, — кивнул он на голову и встал на ноги. — Там у них дом, внутри, видишь? — Он указал на щель.
Я лег на его место и заглянул в темноту, подозревая, что новый знакомый слегка не в себе.
Стоило мне заглянуть в щель между бетонными блоками, как я услышал мягкий скрежет вперемешку с шипением, и, как мне показалось, увидел сотни маленьких горящих глаз, которые злобно таращились на меня из темноты.
— Черт! — воскликнул я, метнувшись от щели и вскочил, готовый сорваться с места в любую секунду. — Что это такое?
— Картива! — уже раздраженно ответил Фишер, надел кукольную голову на указательный палец и двинулся прочь.
Мне показалось, что кукла мне подмигнула.
— Эй! А ну стой! Что такое Картива? — побежал я за ним, — И что там, внутри?
— Всем известно, что куклы после смерти сбиваются в стаи, ищут свой дом и живут там, становятся картивами. — поучительным тоном ответил Фишер.
Я решил не уточнять, что значит после смерти, очевидно, он итак считал меня идиотом.
— Зачем она тебе? — задал я вопрос, который волновал меня ничуть не меньше щели.
Фишер свел брови и снова кинул на меня презрительный взгляд.
— Она будет собирать мои мысли. Всем известно, картивы для этого и нужны.
Кукла дрогнула на его пальце, чуть повернулась и показала мне язык.
Я потер глаза и потянулся к ней, чтобы удостовериться, что не схожу с ума.
Фишер отпрянул, спрятал палец с головой за спину и зацокал, как змея.
— Ц-ц-ц-ц-ц, — он чуть пригнулся, обнажив верхние зубы, и стал выглядеть довольно устрашающе. — Моя Картива! Сам себе доставай!
Я замер, не зная, что делать дальше, а Фишер вдруг разогнулся и расхохотался.
— Я знаю, знаю, — смеялся он, — твои мысли в порядке, тебе не нужна Картива. Это мои расползаются как черви, скользкие черви, — он сделал пару хватательных движений, будто ловил что-то из своей головы.
Кукла прикрыла глаза и сложила губы трубочкой, послышался звук, словно она втягивает спагетти.
— Работает! — закричал Фишер, и запрыгал на месте. — Работает-работает! Я Фишер, — подошел он ко мне и протянул свободную руку.
— А я… — начал я, но он не дал мне закончить, закрыв мой рот ладонью.
— Нет! Нет-нет-нет, не говори! Я не должен знать, иначе ты исчезнешь, как другие.
Его ладонь была прохладной и мягкой, как бархат. И пахла странно, такой запах я воображал себе читая про джунгли.
Он убрал ладонь только когда я кивнул. В следующую секунду Фишер исчез.
Я стоял на пустыре в абсолютном одиночестве. Ни Фишера, ни блоков с щелью, только я и солнце.
Побродив вокруг, я вернулся к бабушке, где свалился с температурой на долгих три недели.
После выздоравления я решил, что Фишер мне привиделся. Безуспешно облазив пустырь, и не обнаружив там ни следа от блоков, кукол или Фишера, я почти забыл о нём.
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступила отвратительная погода. Я всё еще гостил у бабушки, и в этот день был не в духе. Она забыла купить мои любимые конфеты и теперь я должен был идти в единственный в поселке магазинчик сам.
Проклиная холодный ветер и крупные капли дождя, заливавшиеся за шиворот, я бежал, утопая по щиколотку в размокшей земле. А когда добрался до места, дверь оказалась заперта на большой амбарный замок.
Пнув железную дверь, покрытую облезлой голубой краской, я развернулся, готовый бежать обратно, как вдруг увидел кукольную голову на пальце. Она довольно улыбалась, половина правого глаза стерлась, зато левый часто моргал, с усмешкой глядя на меня.
Фишер стоял под дождем, капли стекали по его отросшим с прошлой встречи волосам, делая их похожими на сосульки, с длинного носа свисала сопля, а губы шевелились в беззвучном бормотании.
Одной рукой он царапал краску на двери, а другой, на которой висела кукла, размахивал передо мной.
— Вход в королевство сладостей не здесь, это всем известно. Всем, — сурово поглядев на меня, выдал Фишер, и нырнул сквозь дверь.
Я подошел туда, где он только что стоял, и увидел проход в магазин. Узкий, даже половина меня туда бы не влезла, он располагался возле дверного наличника. Я увидел внутри свет и продукты на полках, получилось разглядеть даже мои конфеты.
Фишер носился внутри, как маятник от часов, туда-сюда, туда-сюда. У меня зарябило в глазах и я прикрыл их, облокотившись о стену.
И провалился внутрь, оказавшись под ногами у Фишера.
— Сладкое королевство. Да.
Фишер перешагнул через меня и протянул кукольную голову к пакету с конфетами. Кукла дернула носом и раскрыла рот. Он открывался и открывался, пока весь пакет не втянуло внутрь. Тогда кукла прикрыла рот и рыгнула.
— Эй! — я неловко поднялся с пола, и оставляя мокрые грязные следы, направился к ним. — Так нечестно! Я тоже хочу!
Кукла засмеялась, Фишер тоже, а потом она выплюнула мне в лоб конфету.
Шоколадный трюфель сделал шмяк и упал на пол.
Я стиснул зубы и кинулся на Фишера, намереваясь отобрать его куклу.
Как и в прошлый раз, он пригнулся и зацыкал. Но теперь ему вторила кукла, а из ее рта показались мелкие острые зубы.
Я резко затормозил, чуть не уткнувшись в Фишера, кукла успела цапнуть меня за руку и я вскрикнул. На ладони выступила капелька крови.
— Не злись, злиться плохо, это всем известно, — Фишер поднял палец с кукольной головой вверх и помахал им в мою сторону, заставив дернуться.
Кукла широко улыбнулась, и сплюнула на меня с десяток конфет.
— Бери. Бери-бери-бери, — зачастил Фишер и закружился вокруг меня в каком-то странном, дерганном танце. — Вкусно, в королевстве всегда вкусно, — тянул он, пережевывая шоколад, который плевала ему в рот кукла, вместе с оберткой.
Коричневая слюна стекала по его подбородку.
Я почувствовал нестерпимое желание тоже ощутить этот вкус, схватил конфету, развернул и отправил в рот.
Это было потрясающе вкусно, шоколад растекался во рту, обволакивал сладостью с привкусом миндальной горчинки.
Фишер хохотал, продолжая свой танец, а я совал в рот конфету за конфетой, чувствуя, как теплый шоколадный поток заливает мне горло. Сладость стала приторной, невыносимой, я закашлялся, согнувшись пополам, дыхание перекрыло. Схватившись за собственное горло, я повалился на пол, уловив довольные рожи Фишера и куклы, и закрыл глаза, в попытках вдохнуть, а когда открыл их, Фишер снова исчез.
Громыхнула входная дверь и на пороге появился хозяин магазина, Трубач. Почему его так называли, я тоже не знал, возможно, за громкий голос, от которого сотрясались мозги, если он стоял рядом.
— Малой! Ты что тут устроил…
Я пытался сказать про Фишера, а из горла вылетал только хрип.
Чувствовал я себя неважно. Когда попробовал встать, повалился вперед, уткнувшись лицом в пол, и отключился.
Снова больница на три недели. Аллергическая реакция и воспаление, сказали врачи.
В Фишера никто не поверил.
«Воображаемый друг» — сказала мама. Я хмыкнул, друг из него так себе. Я надеялся, что больше его не увижу.
Только он продолжал врываться в мою жизнь. Сначала редко, а потом всё чаще.
Сегодня он появился, когда я размышлял про Атлантиду. Её родители были повернуты на мифах и назвали её в честь какого-то исчезнувшего острова. Светловолосая, тонкая и грациозная, она была похожа на эльфа.
Сегодня мы пробовались в пьесу, где ее утвердили на роль принцессы, на голову которой пало родовое проклятье. Я хотел быть принцем, что спасет её своим поцелуем, а стал слугой, что подносит корону.
Принцем будет Хлеб. Я называл его так, рыхлый, румяный и толстый парень, который станет целовать на сцене Атлантиду.
Чем больше я об этом думал, тем больше злился.
Не помню в какой момент, но я решил поговорить с ним. Когда я пришел, там уже был Фишер.
— Атлантида, как всем известно, существует для избранных…
Я отмахнулся, сосредоточившись на Хлебе.
— Привет, — Хлеб махнул рукой, тревожно косясь на Фишера.
— Хлеб, — начал я, но не успел договорить.
Рядом оказался Фишер, и помахал перед мне носом Картивой, которая строила глазки и облизывала губы.
— Хлеб это не имя, нет имени. Не имя, — трещал Фишер, — спроси! Спроси-спроси имя. Нам нужно имя.
Хлеб подергивал губами в попытках улыбнуться и пятился от меня.
— Хлеб. Так не могут называть человека, это всем известно.
— Всем известно, — пискнула кукла, впервые на моей памяти.
— Уйдите! — шикнул я, но Фишер только подобрался ближе, заглянул мне в лицо и зацыкал.
— Имя. Имя! Имя! Имя! — принялись скандировать они вдвоем.
— Заткнитесь! — заорал я, поднырнув Фишеру под руку. Трогать его я боялся.
Хлеб взвизгнул и побежал.
Я кинулся за ним, закрыв рот и сосредоточившись на дыхании. Вдох-выдох, нет пульса, нет боли в голове.
Школьный коридор закончился, мы выбежали во двор, побежали за ворота и оказались в парке, у разобранного фонтана.
— Глеб, стой! — заорал я.
— Глеб! — радостно крикнул Фишер, возникнув перед Хлебом.
— Нет! — я протянул руку, но Фишер уже поставил ножку и парень кубарем полетел головой в каменную стенку фонтана.
Полное тело распласталось на земле, под головой растекалась лужа.
— Атлантида принадлежит избранным, это всем известно, — поучительно сказал Фишер.
Я остановился у груды камней и прикрыл глаза.
Фишер закопошился рядом. Вид у него стал виноватый.
— Похоже на яблоки. Похоже. — он взял один камень и взвесил его на ладони.
Картива настороженно смотрела на меня.
Я присел рядом и тоже взял камень. Золотистые вкрапления отражали солнечные лучи, и казалось, что в руках у меня горит кусочек солнца.
— Золото, Фишер, я предпочитаю золото, — ответил я и швырнул камень.
Булыжник пропорол череп Фишеру, разорвав его на две части. Бархатистое тело рассыпалось черными хлопьями, а кукольная голова визжала так громко, что пришлось заткнуть уши.
Скоро она свалилась с разметавшегося прахом пальца и покатилась в мою сторону. Острые зубы снова были на месте, глаз не спускал с меня злобного взгляда.
— Ты заплатишь! — услышал я, пиная голову прочь. Успел заметить, как она закатилась в щель между тротуарными плитками.
Мозг разорвало вспышкой боли, и я отключился.
Глеб выжил. Стал идиотом, но выжил. Фишер исчез. Атлантида стала моей женой.
Сегодня наша малютка Мария пришла с прогулки с кукольной головой на пальце. У куклы нет волос на затылке и стерся один глаз, но Мария не желает с ней расставаться. Она назвала её Картива.