Наконец, пришёл день, когда Нико проводили на корабль.
- Давай, брат, не бойся. Я всё равно потом расскажу повелителю о тебе, скажу, что не говорил, потому что не знал, что с тобой, а теперь узнал и попрошу для тебя должность в столице. Не сомневаюсь, что он послушает меня и поговорит с тобой. Он любит умных и находчивых. Так что привыкай. А там, может, и родители согласятся переехать, - говорил Ибрагим.
- Да я и не боюсь, Тео, ничего здесь такого страшного нет. А по поводу переезда дело неплохое. Если мне там понравится, может, и правда останусь. Многие наши соотечественники семьями переселились, и ничего, довольны, насколько я слышал. Работают и неплохие деньги получают, - серьёзно рассуждал Нико.
Раздался гудок на корабле, братья обнялись, и Нико легко взбежал по трапу на палубу судна, которое понесло его в столицу османской империи.
Ибрагим возвращался домой по знакомой тропинке и насвистывал лёгкую мелодию. Он снова любил солнце, небо, птиц, траву и даже маленьких букашек, снующих перед его ногами.
Он был снова свободным сыном рыбака Манолиса.
Сегодня уже поздно, а завтра на рассвете они пойдут с отцом в море ловить рыбу. Новые сети он купил, ножи для их починки тоже, куплено всё самое лучшее. Надо будет присмотреть новый баркас, но это с отцом, он хорошо разбирается в этих делах.
Беззаботные мысли и благостное состояние заставляли Ибрагима буквально парить над землёй.
Неожиданно до его слуха донёсся не то призыв о помощи, не то ругательства. Он остановился и прислушался. По правую руку от тропы стояла небольшая рощица, похоже, оттуда и доносились звуки.
Ибрагим быстрыми шагами пошёл туда, уже явно различая женские крики.
Подойдя к небольшой полянке, он увидел посредине яму, из которой слышались громкие женские вопли.
Ибрагим в два шага подскочил, заглянул внутрь и увидел в западне молодую девушку небольшого роста с пышной копной вьющихся светло-каштановых волос. Она металась по яме, пытаясь выбраться, но росту её не хватало, чтобы зацепиться за края, и у неё ничего не получалось.
- Чтоб ему пусто было, этому Георгису. Опять яму вырыл, всё ему мало, хоть бы приметил как-нибудь. Да кто-нибудь, помогите! – голосом, полным злости, крикнула она и подняла вверх голову.
- Ой, это ты, Нико? А чего притаился? Я кричу. Голос уже охрип, а он стоит и наблюдает. Такой ты и есть. А ну давай быстро, помоги мне выбраться, - грозно потребовала она, смешно сдвинув брови.
Ибрагим не пошевелился, разглядывая девушку. Кого-то она ему напоминала, но он не мог вспомнить, кого. Её воинственный вид, так не вяжущийся с её хрупкой, почти детской, внешностью, вызвал у него улыбку.
- Нико, ты что стал столбом? Помоги, говорю, - прикрикнула она, - Ещё улыбается. Весело, да? Ха-ха-ха …ну посмейся ещё, - передразнила она его, и Ибрагим вправду рассмеялся.
- Ах ты…- глаза девушки метали молнии, - ну подожди, вот только выберусь отсюда.
Ибрагим присел и подал ей руку. Она крепко ухватилась за неё двумя ладонями, упёрлась ногами в края ямы и выпорхнула наружу, как маленькая птичка.
Быстрым и ловким движением она подтолкнула Ибрагима, и тот не заметил, как оказался в яме.
- Ты что? – растерянно бросил он девушке.
- А ничего, - ухмыльнулась она, отряхивая платье, - ты надо мной смеялся, теперь я над тобой посмеюсь. Что, Нико, хорошо ли тебе там сидится? – ехидным голоском спросила она.
- Ты Ксантия? – наконец, вспомнил, Ибрагим.- Ты же Ксантия, - обрадованно повторил он.
- Ну, Ксантия, и что с того? – отвернулась она, вытряхивая песок из выреза на платье.
- Я рад тебя видеть, - радостно крикнул Ибрагим.
- Не подлизывайся, я тебя знаю. Всё равно не помогу раньше, чем приведу себя в порядок, сказала девушка, вытряхивая землю из туфель.
Ксантия потрясла головой, освобождая волосы от песка и листьев, огляделась, нашла длинный кол и опустила его в яму.
- Так и быть, выбирайся, твоё наказание закончилось, - сказала она. скрестив на груди руки.
Ибрагим почти взобрался наверх, но, вдруг, решил схитрить. Он скользнул по палке ногой, как будто сорвался, и со стоном крикнул девушке:
- Ой, Ксантия, пожалуйста, дай руку, я, кажется, повредил ногу.
Девушка подошла к яме, посмотрела вниз, увидела страдальческое лицо Нико и поняла, что он не шутит.
Она опустилась на колени и подала ему руку.
- Держись, - сказала она, крепко сжав его пятерню обеими руками. Ибрагим почувствовал странное возбуждение от этого прикосновения, застыл на месте и остановил взгляд на Ксантии.
Девушка заглянула ему прямо в глаза и удивлённо промолвила:
- Ну, что же ты? Давай, выкарабкивайся. Или у тебя с ногой что-то серьёзное?
Ибрагим, как в тумане, взялся второй рукой за её руку выше запястья и провёл по нему, чувствуя бархатную нежную кожу.
- Ты что? – нахмурилась Ксантия.
- Да подожди ты, сейчас уцеплюсь получше, - поморщился он, заставив взять себя в руки.
- Давай, цепляйся, - кивнула она.
Он ухватился одной рукой за край канавы, другой – за Ксантию и выбрался на поверхность.
- Спасибо тебе, - поблагодарил он девушку, не отрывая от неё глаз.
- Не за что. Да что ты так на меня смотришь? Загадочный какой-то, на себя не похож. У меня что, лицо испачкано? А ну говори. А то ведь так и пойду, люди смеяться будут. А-а, ты верно, этого и хочешь? – прищурилась она, подняла подол и стала тереть им лицо.
Ибрагим, заметив нежные кружева нижней рубашки девушки, неожиданно для себя покраснел, отвернулся и небрежно ответил:
- Да всё у тебя хорошо, пошли домой. А что это за яма?
- Да ты будто не знаешь? Георгис всё на зайцев охотится. Сколько раз ему говорили, обозначай места, где ямы роешь, а ему как об стенку горох. Столько людей уже в его ловушки попадались. Вот и меня угораздило, - объясняла на ходу Ксантия.
Ибрагим едва удержался, чтобы не спросить, кто такой Георгис.
Они шли по полю, и Ибрагиму хотелось, чтобы эта дорога не заканчивалась никогда. На душе у него было так легко и радостно, что улыбка не покидала его лица.
- Нико, вот смотрю на тебя, странный ты какой-то, тихий, улыбаешься, вроде и на себя не похож. Что задумал, говори! От тебя так и жди подвоха. Вымахал, а всё как мальчишка, хочешь мне навредить, - покосилась на него Ксантия. – Пойду-ка я от тебя подальше, а то что-нибудь выкинешь, - сказала девушка, свернула на другую тропинку и, помахивая букетиком цветов, который собрала по дороге, пошла к себе домой.
Ибрагим остановился и, откровенно любуясь, посмотрел ей в след.
Дома его встретили отец с матушкой и усадили обедать.
- Храни Господь нашего Нико, - сказала София и перекрестилась.
- Не переживай, мать, всё будет хорошо. Тео прав, пусть учится руководить, а то будет сидеть здесь вечно в простых рыбаках. Пусть хоть дети в достатке поживут, жизнь увидят, а не то, что мы с тобой, - угрюмо сказал Манолис.
- А что мы, Манолис? Всю жизнь в любви прожили, сыновей родили. Скажешь, не так? – укоризненно посмотрела на мужа София.
Да всё так, моя Синеглазка. Только мне всю жизнь хотелось, чтобы ты госпожой пожила, в больших хоромах, в дорогих нарядах ходила, драгоценности носила, - печально ответил Манолис.
- Самая дорогая драгоценность это для меня твоя любовь, Манолис, - с нежностью произнесла София. – Всю жизнь ты мне в любви признаёшься, как в первый раз, - сказала она и зарделась, посмотрев на сына. – Ой, сынок, такие речи при тебе ведём.
- Хорошие речи, матушка. У меня от них на душе тепло и радостно. Хотел бы и я такую любовь встретить, - задумчиво проговорил он.
- А что ж там, в Туретчине, так никого и не встретил? – поинтересовалась мать. – Там у султана, поди, полный гарем красавиц.
- Красавиц много, верно, мама, но все они какие-то чужие, любви там нет. Я во всяком случае не встречал, - холодно ответил Ибрагим. – Сегодня встретил Ксантию, даже не узнал, в такую красавицу превратилась, - перевёл он разговор на другую тему, и матушка заметила, что глаза сына вспыхнули огнём.
- Да, Ксантия выросла, хорошая девушка, трудолюбивая, школу с отличием закончила. Они с матушкой ковры ткут, а отец продаёт. Неплохой доход имеют, их изделия очень ценятся заезжими покупателями. Тоже, вот видно, любви ждёт, - как бы между прочим сказала София, - двое к ней сватались, наотрез отказала. А родители её и не неволят, любят очень. Едва уберегли в детстве от пиратов. А я вот тебя не уберегла…
- Мама, - перебил её Ибрагим.
- София, - громко сказал Манолис, - ты так никогда не поправишься, если всё время вспоминать будешь.
- Всё, не буду, а давайте чай пить, у нас ещё столько сладостей осталось. Тео, мальчик, ты же любишь сладкое или разлюбил? – улыбнулась София.
- Нет, матушка, не разлюбил, султан Сулейман даже надо мной посмеивался, говорит, зачем тебе иная любовь, если ты в пирожные влюблён, - по-доброму вспомнил Ибрагим своего повелителя.
Мужчины засуетились вокруг стола, и вскоре все пили ароматный чай с аппетитной пахлавой и мягким лимонным лукумом.
На следующий день, как только восточный край неба окрасился в розовый цвет, стал подниматься утренний туман, травы заблестели на солнце от ночных рос, Манолис с Ибрагимом, стараясь не шуметь, встали, умылись, взяли вёсла и вышли из дома.
Бьющий в лицо ветер на берегу, рокот серых пенящихся волн, знакомый с детства родной запах сетей с головой накрыли Ибрагима ощущением полной свободы.
Они с отцом забрались в лодку, сели на вёсла и направились в пучину моря.