Найти в Дзене
За околицей

Шагай к своей калеке, да милуйся с ней пуще охоты! Видать не шибко сладка семейная жизнь, раз мои ноги завлекательнее.

Аннушка. Часть 8. Через неделю после того, как Вася, сын купца Дозморова окончательно выздоровел от золотухи, Яков и Анна обвенчались. Не таким представляла себе этот день девушка, хотя с детства знала, под венцом ей не быть. Мучило её то, что пошла она замуж против отцовской воли, не получив родительского благословения. Но сейчас, глядя в глаза любимого, забыла она обо всём на свете. Начало Часть 7 Благодарные за Васеньку Дозморовы дали молодой семье свободный день, который провели они в своей крохотной комнатке, упиваясь друг другом. О любви не говорили, а зачем, ведь без слов и так было всё ясно, стоило лишь посмотреть на сияющие от счастья глаза Анны, её припухшие от поцелуев губы и нежный румянец, всякий раз окрашивающий её щеки, когда Яков шептал ей сокровенные слова на ушко. С того дня потекла её бабская жизнь, как неторопливая река меж двух берегов. Девушка округлилась, расцвела, гордо носила свою красивую голову, расправив плечи. Лукерья Демьяновна обожала новую няньку, кот

Аннушка. Часть 8.

Через неделю после того, как Вася, сын купца Дозморова окончательно выздоровел от золотухи, Яков и Анна обвенчались. Не таким представляла себе этот день девушка, хотя с детства знала, под венцом ей не быть. Мучило её то, что пошла она замуж против отцовской воли, не получив родительского благословения. Но сейчас, глядя в глаза любимого, забыла она обо всём на свете.

Начало

Часть 7

Благодарные за Васеньку Дозморовы дали молодой семье свободный день, который провели они в своей крохотной комнатке, упиваясь друг другом. О любви не говорили, а зачем, ведь без слов и так было всё ясно, стоило лишь посмотреть на сияющие от счастья глаза Анны, её припухшие от поцелуев губы и нежный румянец, всякий раз окрашивающий её щеки, когда Яков шептал ей сокровенные слова на ушко.

С того дня потекла её бабская жизнь, как неторопливая река меж двух берегов. Девушка округлилась, расцвела, гордо носила свою красивую голову, расправив плечи. Лукерья Демьяновна обожала новую няньку, которая и ей помогла, исправив травяными настоями проблемы хозяйки со здоровьем. Относилась она к Анне нежно, многое позволяла, чем вызывала неприкрытую зависть дворовой прислуги, коей в доме было немало.

-За какие такие услуги жене дозволено с господами вместе обедать, а? –наседала на Якова Машка, припирая того, крутым бедром к сараю.

-А тебе, что завидно? –отшучивался тот, жадно шаря руками под её юбкой.

-Охолони чуток, -отвечала Машка, равнодушно сбрасывая его руки, у дальновидной девицы были иные планы, метила в полюбовницы к самому Дозморову, да вот только вечно больная, а теперь повеселевшая и хорошо выглядевшая Лукерья Демьяновна спутала ей все карты.

-И на кой чёрт принёс вас в Курган,-шипела она, глядя на улыбающегося парня, -сидели бы в своём Елошном, да жизнь порядочным людям не портили!

-Это ты-то порядочная? –усмехался Яков, -не по себе сук рубишь, девка! Знаю, знаю, куда ноги навострила, да только как бы одной тебе не остаться!

-А это не твоя печаль! Шагай к своей калеке, да милуйся с ней пуще охоты! Видать не шибко сладка семейная жизнь, раз мои ноги завлекательнее. Девушка громко рассмеялась и пошла прочь, покачивая бедрами.

-Ничё, придет и мой час, -грозил ей вслед собеседник, -попомнишь ишшо Якова Маленьких!

С 17 июля 1917 года началась в Елошном очередная ярмарка, Ильинская, на которую засобирался и Дозморов. Прознав про это Аннушка умолила взять её с собой, уж очень хотелось ей повидать родителей, сестер и братьев. Яков с ней не поехал. С венчания всё больше времени по вечерам он проводил в городе, приходил слегка пьяным и рассуждал о царе, о свободе, заперев дверь и занавесив окно её шалью, показывал какие-то газеты, которые долго читал, шевеля толстыми губами.

Анна ничего в этом не понимала и сердилась на него за длительные отлучки. Разговоры о том, что, царя нужно свергнуть, её пугали. Как можно? Заступника и кормильца, да так охаивать? Но она молчала, не споря с мужем, зная своё место, предназначенное ей ещё при рождении.

Перед поездкой она купила родным подарки и набрала узел одежды, с плеча хозяйки, справедливо полагая, что сестрам всё пригодится. Дорога была долгой, три дня тряслась она в телеге, глотая пыль, но не замечала этого, сердце рвалось домой.

С волнением и трепетом она смотрела на родные улицы Елошного, за прошедшее время здесь ничего не изменилось, но против города всё казалось маленьким, ветхим и лишь находившийся посреди села храм, поблескивая куполами продолжал поражать своим величием.

С трудом отворив калитку она вошла на родной двор, мелкая собаченка Жулька, меховым шаром бросилась ей под ноги, приветствуя хозяйку. Она поднялась по ступенькам крыльца, глубоко вдохнула и решительно толкнула дверь рукой.

Подхвативший жесточайшую грудницу Егор Васильевич в забытии, укрытый полушубком, лежал на печи. Постаревшая мать, при виде дочери ахнула и бросилась обнимать неожиданную гостью.

-Радость-то какая, донюшка, да как же ты, откуда-растеряно спрашивала она её, не веря в то, что видит её,- вот отец захворал, вторую неделю лежит, не встаёт, я уж и врача звала, а толку ноль.

-А Повилика что ж, не может помочь? –удивилась Анна, подходя к печи и отбрасывая тулуп, которым был укрыт Егор Васильевич, в сторону.

-Так померла она, вскоре как ты с обозом ушла, и она представилась. Дом её волостное правление к рукам прибрало, а рожают теперь у других повитух. Отец тогда сильно зол на неё был, всё думал, что она тебя с ума свела травами своими, лишь когда мужики с работы приехали, да весточку от тебя привезли, мол мужняя жена при богатом доме живёт, успокоился маленько.

-Жаль Повилику-сухо ответила Анна, не тратя время на сантименты, ты вот, что мамаша, созови-ка брательников, пусть баню затопят, да отца с печи спустят, попробую с болячкой справиться, да немедля, времени совсем нет. Люба всплеснула руками, перекрестила лоб у красного угла и поспешила выполнять указания гостьи.

Сама же Анна прошла к тайнику своему, где спрятаны были заветные мешочки с травами. Схорон её никто не нашёл и всё было в целости и сохранности, в том числе и мешочек, что подарила ей когда-то Повилика. Нужные травы нашлись сразу, перетирая их в ступке она с грустью думала о повитухе, только сейчас поняв какую силу и власть над людьми она ей передала. Вспоминала славные моменты их общения и наказы, что оставила старушка после себя.

Розовый после бани и выпоенного ему с ложки настоя трав Егор Васильевич тихо спал на кровати, а мать и дочь шептались, обнявшись и склоняя головы друг к другу, чтобы не разбудить отца.

-А дитя что ж, не получается у вас? – спросила дочь Любовь, по деревенской привычке спрашивать всё прямо и открыто.

-Не получается-ответила Анна, умолчав, что с недавнего времени начала она принимать настои специальные, чтобы избежать зачатия. И дело было вовсе не в том, что она разлюбила мужа, нет, страшные видения собственной жизни в будущем отшептали от ребёнка.

-Не время ещё, маменька, о дите думать.

-Да как же так? –удивилась та, чай не молоденька уже, двадцатый год идёт или Яков порченный попался?

-Ну что ты, как можно, он у меня хороший, заботливый, видишь какой перстенек подарил?

-Ну, а в Елошное возвращаться вы не собираетесь? Стары мы с Егором стали, с хозяйством не справляемся.

-Скоро, маменька, весьма скоро вместе будем, а там как Бог распорядится. А пока погощу у вас, тятю на ноги поставить надобно, ярмонка пять дней идти будет, успею родным воздухом надышаться, да с тобой наговориться.

Егор Васильевич зашевелился, забормотал что-то во сне.

-Простит ли меня тятенька? Ведь против его воли пошла-задумчиво сказала Анна, глядя на Егора Васильевича.

-Так давно простил, всё ждал, что с обозом по весне вернёшься, а оно вона как обернулось.

-Ты ложись спать, а я возле него покемарю, вдруг чего ему ночью понадобится, а я рядом.

-И твоя правда, я-то вряд ли чем помочь смогу, разве что воды подать, тебе ж сподручнее-согласилась мать, с трудом поднимаясь на печь.

-2

Тихая ночь опустилась на Елошное. Яркие звезды перемигивались в небе, лениво брехали собаки, колыхая ночную тишину, где-то за околицей была слышна гармонь и легкий девичий смех рассыпался по округе серебряными колокольцами. Далекое от Москвы и Санкт-Петербурга сонное Елошное, ещё не знало, какая каша заваривается там в крутом кипятке и как придется расхлебывать её всей большой страной.

Читать далее