Вечер «засыпал» небосвод звёздами и, накануне, был день Ивана Купалы. Праздник! Для костров, гуляний и загадывания желаний. И для - их исполнения. Окна председателя колхоза привычно горели в темноте.
А Гаранин закрыл фельдшерско-акушерский пункт и шёл для беседы к председателю. «Вечер добрый, Иван Никитич! Вызывали?». Тот кивнул и показал рукой на стул. «Здравствуй, Василий Яковлевич! Да, приглашал. Проходи же!».
В открытое окно чудно «пели» цикады и редко «посвистывали» запоздавшие птицы. Председатель, довольно, показал в «распахнутый мир»: «С детства обожаю летнюю пору. Я, с того же века, застал село, как в «Бежином луге» Тургенева. Дед имел три коня, волов, овец и коз. И, помню, как вёз меня, на станцию, когда первая мировая началась.
А, после смерти Ленина, когда я приезжал из военного училища, то сказал, что скоро крестьянству «каюк будет» и пора им ехать в Сибирь. Но! И, там, жизни лишили - такова его судьба!».
Гаранин прошёл и присел за приставленный столик. «Да, согласен, Иван Никитич, это печальная история вашего семейства. Мой прадед дружил с вашим дедом и много мне про него рассказывал. Особо как, на гармошке, играл и пел на свадьбах. Прямо наш Шаляпин.
Жаль! Такая участь постигла. Но! Род продолжается. И вы, после войны и демобилизации, уже 15 лет руководите колхозом: планы выполняете и о людях заботитесь. Спасибо вам!».
Тот кивнул и продолжил: «Так оно - может и есть. Поговорить хочу о другом. Мне вот, на Ильин день, аж 65 будет. Думаю, что пора на покой! При новом главе государства и вся команда должна быть иной. Задачи стоят – Америку обогнать. Шутка ли?
Теперь осталось пасекой заниматься и сыр делать из козьего молочка. На пару - с женой. Увы! Такова, она, старость. Хорошо ещё, что в селе, а то бают, что в городе и делов-то, что «на балконе сиди и на улицу гляди». Но! Я позвал по важному делу. Как самого способного человека у нас».
Гаранин потрогал ворот рубашки, от похвалы – ему было неловко. Привычнее было в тени, чем «выпячивать» свою деятельность, как фельдшера и «правой руки» в сельсовете. Такой уже, он, мужик: немногословный и основательный, даже в мелочах.
Председатель задумчиво разгладил седые усы: «А ты, Василий Яковлевич, не тушуйся! Так оно и есть! Ведь мы, здесь, всю жизнь и для народа нашего - как под микроскопом. Сам всё рассуди».
Председатель приосанился в кресле. «Ну, гляди же! Мне, уже пора, по возрасту, вахту сдавать. Но! Зама своего Галдака не могу поставить, слишком любит водку и баб. Хорошо дружит с предриком Платоновой.
А, та, никак, не даёт - его уволить. А парторг, вылитый Нагульнов, от самого Шолохова: «Вокруг контры вражьи! И ответ только один – бороться с классовыми врагами, до полной победы коммунизма. До их гибели. Ну, прямо бред!»».
Иван Никитич, так и сказал, как припечатал. «И выбор, у меня, совсем мал из людей. Один, ты, Василий Яковлевич, и остался. Ведь больше, некому доверить своё детище. А, у тебя, получится.
Даже не сумневайся. Такой же основательный, как и отец – кузнец. Мы, с ним, в церковно-приходской школе, рядом сидели. Я его с детства знаю. Кремень-мужик! С хребтом - вся ваша порода!».
Гаранин пил чай, с сушками, и, никак, не мог понять, как ему фронтовому фельдшеру, теперь, руководить такой махиной как колхоз. Председатель лукаво подмигнул: «Лично тебя прошу, Василь Яковлевич! Знаю, великий колхоз будет!».
