Солнце светило им в лицо. Они ехали на старом, выцветшем, непонятного зеленоватого цвета автомобиле, вокруг стлались поля, а вдалеке приютилось несколько домиков со светлыми стенами и красными черепичными крышами. Лицо Человека было спокойно, на морщинах, неестественно рано состаривших его, золотились закатные теплые лучи. Волосы, бывшие некогда цвета зрелой пшеницы, как та, что колыхалась вокруг шоссе, теперь выглядели совершенно белыми, хотя больше сорока лет дать Человеку было невозможно. У лобового стекла покачивалась в такт ветру, залетающему в открытое окно, маленькая иконка с желтоватым образом. Она как маятник считала секунды... Но до чего? Никто не знал.
Наконец дорога подобралась к спуску. Здесь начиналась длинная лесистая низина с озером на юго-западном конце горизонта. На самом склоне столпились очередные аккуратные домишки, а на вершине соседнего холма, горделиво встав напротив снежной горы, стояло старое здание лечебницы. Машина притормозила и начала медленно съезжать вниз, туда, где сгустились тени.
Надо отметить что помимо водителя в машине был ещё один пассажир. Это был кот красивого мраморного окраса на мордочке и лапках, с белой спиной и грудкой, в ошейнике цвета весеннего неба с тихим звонким бубенцом.
Они привыкли странствовать. Война закончилась давно - так, что, кажется, и не начиналась. Мир вокруг был спокоен. Швейцария была им хорошо знакома, повороты этой дороги были преодолены уже не раз. Человек спокойно положил тяжелые кисти рук на чуть стесанный старенький руль. Он не заморачивался по поводу машины, которая стала его частью, как бы рукой или заменой для больной ноги, да и деньги он зарабатывал небольшие, берясь в каждом новом городе за любую работу, которую, позволяло его здоровье... Он был хром на правую ногу и ходьба причиняла ему всякий раз боль, он не обращался уже давно к врачам, так как время для исправления увечья было безнадежно упущено...
Машина поднялась на гору и въехала в ещё одну россыпь посёлочка. Солнце уже почти касалось вершины горы. В голове сидели какие-то строки из Гейне... Как давно он не читал. Особенно на родном, русском. Да и на немецком тоже. Во время своих путешествий вместе с Зигфридом, так звали кота, он все время носил с собой обшарпанную серую толстую книжечку словаря с обложкой, приклеенной дешевым желтым клеем. Постепенно он выучил все слова из нее, и в разговоре легко использовал и понимал их. Владение языком для него не было недостижимой целью неимоверных усилий, оно пришло само собой, понятное и простое, так что теперь его ясное, чуть хрипловатое произношение сложно было отличить от языка местных. Немецкого ему было достаточно, там же, где говорили по-французски, он изъяснялся на странноватой смеси из немецкого, разговорного английского и азов французского, но так выразительно и чётко, что все понимали главные его мысли.
Кот тоже приспособился к дальним поездкам. Рассматривание пейзажей было главным его занятием, и потому он никогда не скучал. По несколько раз на дню во время переездов товарищи останавливались, чтобы размять ноги. Это было всегда болезненно для Человека, но с годами он привык к этому, и боль притупилась. Лишь в особенно плохую погоду она вспыхивала с новой силой, и тогда Человек не вставал с постели, остановившись в какой-нибудь недорогой старинной городской гостинице с коваными перилами и цветами на окнах.
Зиму они непременно проводили в городах, так как человек не любил путешествовать в холода. В это время года они обычно отъезжали на юг страны, где было теплее и снега почти никогда не выпадало, гуляли по улицам, пили теплый глинтвейн, немножко подрабатывали. Человек не был беден, его жизни не приносила ему ни развлечения, ни отдушин, ни удовольствия, но он не тяготился простым ее укладом.
Итак, машина въехала в очередную деревушку. Домики здесь были победнее и окраинные казались почти заброшенными. Вообще она выглядела для этих мест непривычно и убого. Где-то послышался лай собак. Человек вспомнил бабушкину деревню из детства, но тут же отогнал воспоминания. Между всплесками глухого лая, безразличного, хотя и голодного, послышался стон. Машина неспеша ехала по улице вверх, в сторону лечебницы. На освященной слабеющим солнцем дорожке у темного высокого забора без лаза лежал пес. Он был не очень большой, и напоминал что-то среднее между немецкой овчаркой и джек-рассел-терьером. В сущности же был какой-то чудной дворнягой. Человек затормозил. Кота перед лобовым стеклом резко качнуло. Человек вышел и не спеша, опираясь на здоровую ногу, подошел к несчастному. У того была погрызана и сломана задняя правая лапа. Да и всё его существо в целом представляло собою зрелище печальное. Вырванная клоками шерсть топорщилась по бокам.
Человек провел теплой ладонью по хрипло вздымающимся ребрам. Пес издал сиплый звук и затих. Человек умело взял его и захромал обратно к машине...
Кот не зашипел. Только чуть посторонился. Зигфрид мало чего в этой жизни боялся и уж тем более не больных собак. Он принюхался и уселся в прежнее положение. Человек похлопал его по серой макушке и, закрыв дверцу, поехал дальше.
Лечебница была, как уже сказано, старым домом какого-то желтовато-бурого с бордовым оттенком цвета. Её окна украшали белые ободки и в целом она выглядело как неумело отреставрированное здание девятнадцатого века. Человек опять взял собаку на руки и выпустил кота. Она вышли на воздух и минули маленьких живописный парк, поросший сорняками с несколькими позеленевшими аллейками. Солнце лишь верхним побагровевших краем, словно пухлым пальчиком, касалось вершины горы. «Der Gipfel des Berges funkelt im Abendsonnenschein...» всплывало в голове, наполненной тяжестью августовского вечера.
Посреди парка стояло плетеное кресло. И в кресле сидел мужчина. На вид чуть постарше Человека, с лысой макушкой, серыми бровями и серыми глазами. Он посмотрел на пришедших и поздоровался на ломаном немецком с французским мычанием. Его лицо было спокойно и непроницаемо.
- Помоги ему, - сказал человек, указывая на пса. - Он умирает.
- Я не ветеринар, - не меняя выражения лица ответил незнакомец, - и он все равно умрет.
- Er stirbt, - повторил Человек. - Aber er ist noch night gestorben.
Собеседник ничего не ответил.
- Ты же говорил, что работал с животными когда-то.
- Im Jugentlichkeit, - покачал тот головой и солнце блеснуло на его лысой макушке.
- В конце концов ты просто врач. Ты должен хоть как-то помочь. Потом отправимся к городу.
- Я такой же врач, как ты вояка. Люди редко приходят сюда, люди уезжают из этих мест...
Человек как-то съежился после слов «вояка». Солнце в последний раз блеснуло и скрылось. Мир погрузился в синеватый полумрак, долина в сумерках казалась больший черным котом. Зигфрид переминался с лапы на лапу, повисло тяжёлое молчание.
Наконец врач встал и легкими размашистыми шагами, не соответствующими его коренастой тяжелой фигуре, двинулся к лечебнице. Человек, продолжая держать в руках пса, погрузившегося в забытье, сопровождаемый Зигфридом вошел следом. Коридор был старый и гулкий. Вид его был мрачноват и небрежен, где-то в холодном свете лампочек покачивалась паутина с черной точкой паука. Они прошли в кабинет, врач на ходу накинул халат и как призрак скользил в слабом синеватом свете. Человек и Зигфрид сели на кушетку в коридоре, минуты шли долго.
- Лечение возможно. Но оно нелегкое. Вам придется постараться. Хотя можем просто ампутировать лапу, - сказал наконец вышедший из кабинета врач.
- Nein! - неожиданно громко воскликнул Человек. - Он не должен быть калекой! Не должен!
Врач не ответил.
- Ему нужен покой. Ослабшему организму сложно будет приспосабливаться к вечным переездам. Он может не выжить. Ему нужны лекарства от заражения и правильное срастание кости. Тряска повредит ему. Сил мало, он без сознания. Потеряно много крови.
Человек промолчал.
- Может быть и тебе... - продолжил врач, но запнулся.
Человек будто бы очнулся от недолгого сна:
- Что мне?
- Перестать ездить. Перестать странствовать. Пора смириться. Война давно прошла. Хватит винить себя в том, что ты повредил ногу в первые месяцы войны и не смог дальше защищать свою родину. Ты должен смириться. Когда ты приехал сюда в первый раз, я уже знал, что ты должен будешь вернуться на родину. Может ты ей теперь не так уж и нужен, но она нужна тебе. Время пришло. Ты выглядишь усталым. Всем нам нужен дом... Настоящий дом.
Глаза человека вспыхнули и угасли. Он хотел ответить что-то, но его сухие губы только чуть приоткрылись и замерли.
- Мы поедем покупать лекарства, - сказал он, - пошли, Зигфрид! - и вышел, махнув на прощание рукой.
Пес лежал на заднем сидение и дремал спокойнее. Кот притих рядом, слушая мирное сопение нового друга. Они заехали в ветеринарную аптеку, была уже середина ночи. Городок спал. Человек вернулся с несколькими коробочками лекарств, что-то считая себе под нос, а потом резко обернулся к Зигфриду.
- Нам хватит на еду и бензин, я рассчитал. Можно не останавливаться на подработки. Мы едем немедленно. Так будет лучше для нас всех. Мы едем домой...
