"Мне пришла мысль написать роман, состоящий из одних первых глав. Героем может быть Читатель, которого постоянно прерывают. Читатель покупает новый роман А писателя Б. Экземпляр книги оказывается бракованным, и Читатель спотыкается на первой главе… Он идет в книжную лавку поменять книгу…"
Если однажды зимней ночью путник в Петербурге ты встретишь Федора Раскольникова под ручку с Медным всадником и Людмилой, не удивляйся и на перекрестье Пяти углов подмигивающему Аркадию Порфирьевичу… О, Читатель ты обязательно, прогуливаясь между полотен Рембрандта и Айвазовского вдруг встрепенешься, увидев на банкетке открытую книгу. Осторожно, с кошачьей прыгучестью ты выгнешься и проследуешь за ней, не отрывая взгляда прочитаешь первую строчку и что-то в перекрестье у сердца кольнет тебя— голос из-за спины: «Не бери, хуже будет. Запрещенка. Вышлют из страны. Не бери.» Ты все-таки успеешь прочитать имя — Итало Кальвино. Закроешь глаза, ритм сердца восстановится, ты услышишь спешащие впереди чьи-то шаги. Быть может, читательницы, может это она оставила тут свою книгу, и все остальное тебе примерещилось? Ты смотришь на банкетку , а там десять смятых страниц , с перепутанной нумерацией. Тут же у Рембрандта ты решишь их прочесть, пытаясь выстроить хронологический порядок, но тщетно— страницы убегают, персонажи рассредотачиваются, имена меняются, только неизменны Читатель и Читательница. Они пытаются найти гармонию, отыскать тот самый Грааль чтения. Где он существует? В каких книгах? Быть может в библиотеке, а может на пылающей горной вершине, а может в сумрачной одинокой квартире, переполненной множеством книг, а может в параллельном чтении перекрестных миров, а может в предвкушении оного, а может в поиске той самой заветной единственной книги, ради которой все и началось… И вдруг ты просыпаешься ночью и не узнаешь комнату — ты видишь только картину и лампу, чуть-чуть подсвечивающую ее. Ты подходишь ближе и читаешь название — «Если однажды летней ночью путник»… где-то за окнами раздается собачий лай и ржание запряженных в повозку коней… ты ощущаешь вязкость в воздухе, как будто грозовое нависание и , спешно пытаешься открыть окно. Щеколда ломается, ветер вырывает правую створку окна, твоя голова высовывается и намокает сразу от молниеносной стеной идущего дождя … Из экипажа Людмила в шелесте фиолетово-неоновых занавесок кричит: Итало, Итало, я дочитала твой роман… и тут ты понимаешь, что из писателя-мученика ты становишься Читателем , тебя читают, твои строки обсуждают и исследуют, преследуют, а вот будешь ли ты плодовитым писателем бестселлеров — это большой вопрос… А может быть, это была Франциска и опрометью по лестнице ты резко скатываешься на первый этаж , пытаешься открыть неподдающуюся с первой попытки дверь и через решетчатое окошко видишь уже другой пейзаж — пустоту и только проспект , открывающийся перед тобой… и больше ничего… только впереди мерцает силуэт , до боли знакомый и родной …
Первое столетие со дня рождения, мои дорогие Читатель и Читательница, отметим в блеске звездных скоплений мирового масштаба ,скопившихся у прикроватного двустороннего ночника… в Испании, в Италии, в России, в Индии, в Атагвитании -Иркании - Киммерии, новом царстве-государстве со своим диалектом …
до встречи в пути, дорогие!
И тут ты слышишь знакомые слова и уже напеваешь: «Если однажды зимней ночью путник , неподалёку от хутора Мальборк, над крутым косогором склонившись, не страшась ветра и головокружения, смотрит вниз, где сгущается тьма, в сети перекрещенных линий, в сети перепутанных линий, на лужайке, залитой лунным светом, вокруг зияющей ямы. — Что ждет его в самом конце? — спрашивает он, с нетерпением ожидая ответа …»
"— Киммерийцы исчезли, как сквозь землю провалились. — Профессор качает головой, словно набираясь терпения, чтобы в сотый раз повторить одно и то же. — Так что вы пожаловали на кафедру мертвой литературы на мертвом языке. Спрашивается: зачем тогда сегодня учить киммерийский? Я понимаю это лучше других и потому говорю: не хотите приходить — не приходите: по мне, кафедру можно вообще закрыть. Но приходить сюда для того, чтобы… Нет, это уж слишком."
"— Существует граница: по одну сторону те, кто делает книги, по другую — те, кто их читает. Я хочу оставаться среди читающих, вот и держусь по эту сторону границы. Иначе бескорыстное наслаждение от чтения кончится и превратится в нечто такое, чего я совсем не хочу."
"— Ну да, вначале он считался киммерйским, этот Ахти, но сами знаете, что там творилось: война, послевоенная разруха, пересмотр границ, железный занавес, в общем, теперь там, где раньше была Киммерия, находится Кимберия. Границы Киммерии были сдвинуты. В счет военной контрибуции кимберийцы присвоили себе и киммерийскую литературу."
"В общем, ты не из тех Читательниц, Которым Нравится Перечитывать Книги. Ты прекрасно помнишь все, что читала (это едва ли не первое, что ты сообщила о себе); может быть, каждая книга раз и навсегда связана у тебя с тем, как ты читала ее в определенный момент. И как ты хранишь прочитанные книги в памяти, точно так же любишь сохранять их материально, удерживать при себе."
"— Для меня важнее всего минуты, предшествующие чтению. Иной раз достаточно одного названия — и мне уже не терпится прочесть книгу, которой, может, и вовсе не существует. Или завязки, первых фраз…Короче говоря, чтобы включить свое воображение, мне нужно еще меньше, чем вам: предвкушение чтения…"
Этюдная композиция о романе "Если однажды зимней ночью путник..." .
