Том 3 Бороться с бюрократической машиной.......

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЕСЛИ ОФИЦИАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА НЕ В СИЛАХ ОБЛЕГЧИТЬ ВАШ
ОСТЕОХОНДРОЗ, ТО ВАМ ПРЕДЛАГАЕТСЯ МЕСТО В ПСИХУШКЕ...
Октябрь. Страшный октябрь восемьдесят четвертого года. Людмила Валерьевна
Соколовская запомнила его на всю жизнь. Еще восемнадцатого августа, в пятницу, рано
утром она (тридцатидвухлетняя незамужняя женщина) не смогла встать с постели, чтобы
идти на работу.
Внезапный прострел поясницы с отдачей в правую ногу ударил, словно электротоком.
Казалось, будто из самой пятки до середины спины протянулся причинявший
неимоверные страдания огненный шнур. В глазах все помутилось от дикой боли. Она
чуть было не потеряла сознание.
Это произошло утром восемнадцатого августа, а ровно два месяца спустя,
девятнадцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, также утром,
(около десяти часов) по коридору неврологического отделения местной больнички на
карачках, передвигая впереди себя по полу инвалидные костыли, ползла с
перекошенных от болевых судорог лицом старенькая полудевочка–полуженщина. Вряд
ли кто либо из знакомых узнал бы сейчас в этом усопшем полуребенке бывшую еще
совсем недавно жизнерадостной одесситку Людочку Соколовскую.
Женщине никто не помогал. Пробегавшие мимо с разносами санитарки грубо
переступали через ее костыли. На нее хрипло ругалась уборщица, которой именно
сейчас приспичило мыть (его мыли по нескольку раз в день) данный отрезок коридора.
– Ползают тут! Костыли разбрасывают... – осипшим (видать с перепоя!) голосом
выговаривала несчастной, погромыхивая пропахшим хлоркой ведром, разбушевавшаяся
нянечка.
Женщина не спорила, не отговаривалась, не молила о помощи. Ведь она хорошо знала,
что ползет по коридору городской больницы. Что наша медицина самая лучшая и
гуманная во всем мире.
Полукалека осторожно прижимала к себе костыли, с огромным трудом забиралась на
стоявшие вдоль стены лавочки и лежа пережидала уборщицу и снующих взад и вперед
санитарок, одновременно переводя дух.
Ей было еще довольно далеко ползти. До самого кабинета отказавшейся прийти к ней в
палату заведующей. Она знала, что этот скорбный путь займет у нее не менее получаса.
Получаса унижения и позора перед сновавшими по коридору деланно безразличными
сотрудниками отделения. Каждое движение причиняло ей неслыханную боль в правой
ноге и позвоночнике. И все же она ползла!
На карачках, на четвереньках, подталкивая вперед непослушные костыли. Ползла,
недавняя (восемь лет прошло) выпускница кафедры теорфизики физического факультета
Одесского государственного университета. Выпускница, блестяще окончившая
сложнейший курс и приехавшая сюда, в Сибирь, в научный городок, чтобы трудиться по
специальности.
Ползла, впрочем, уже не в первый раз... Приходилось неоднократно ползать за эти два
месяца, проведенные в обычной городской лечебнице (каких немало в краю родном...).

Ползала не только по коридору, но и по осенней, покрытой первым влажным снежком
земле, до того дальнего двухэтажного деревянного корпуса, где проводились «лечебные
физиопроцедуры».
Процедуры длились минуты. А ползти туда и обратно надо было более часа... Упадешь
ли в пути (даже с карачек), вовсе ли не встанешь посреди дороги с сырой земли – это
никого не интересовало. Современный человек все делает сам. Сам учится, сам работает,
сам и лечится... Отнести на носилках, отвезти эти триста метров неходящую на
«скорой» – об этом не могло быть и речи. Ведь может же еще хоть как то ползти (пусть и
на четвереньках) – значит, пусть ползет! У нас ведь всех лакеев и прислужников еще в
семнадцатом повывели...
На второй этаж деревянного барака вела крутая, страшно скрипевшая, смахивающая по
крутизне подъема на винтовую, лестница. Выбившись из сил, Людмила нередко подолгу
ничком (упершись руками о лестничную площадку) застревала посреди дороги.
– Женщина, вам что? Вам плохо? – обычно донимали ее дурацкими (как будто и так не
видно) вопросами спешившие на процедуры «амбулаторные» посетители, не пытаясь,
впрочем, активно помочь.
– Нет. Мне ОЧЕНЬ ХОРОШО!!! – не выдержав подобного глумления, рявкнула
однажды Соколовская одной раскормленной дамочке в меховом манто. Ползала и в
туалет, находившийся, кстати, недалеко от кабинета заведующей, пока (несколько дней
назад) не смирилась с «уткой». Ползать, в общем, приходилось... В городской
(«бесплатной») больнице лежать–то – лежи, но хоть время от времени не забывай, что и
ползать же в конце концов тоже умеешь...
Людмила ползала по наполненному легким гомоном, безразличному к ее страданиям и
унижениям бесконечному больничному коридору. А в отдельном, помещавшемся там,
вдали, за заветным поворотом кабинете,ее раздраженно поджидала заведующая
неврологическим отделением. Галина Петровна Воскобойникова вот уже десять минут
не могла покинуть свои апартаменты. Старшая сестра (также отказавшаяся прийти к
Соколовской в палату для объяснений по поводу ее неожиданной выписки) уже
предупредила начальницу, что «ползучий марафон» начат...
И заведующая отделением не хотела сталкиваться в коридоре со своей жертвой. Одно
дело знать, что кто–то, где–то, преодолевая страшные боли, ползет тебе по «твоей же
милости»... И совсем другое– столкнуться с «пытаемой» посреди дороги!
Отодвинув подальше лежавшие перед ней истории болезней, заведующая взяла одну из
них и украдкой посмотрела на себя в зеркало. Красивая, стройная, интеллигентная
женщина около сорока– она еще вполне съедобно смотрелась...
Густые, черные локоны, кокетливо подобранные под белоснежную (пилоткой)
шапочку, могли бы. Пожалуй, приманивать падких до женской ласки мужчин.
Однако, не особенно–то, похоже, приманивали. Ее, опытного невропатолога с
многолетним стажем не так давно запросто выперли с предыдущей весьма престижной
работы...
Та больница, откуда ее «ушли» была не чета этой развалюшке. Убрали «за излишнюю
принципиальность и несговорчивость» в некоторых щекотливых вопросах. Так ей
пояснила после хорошая подруга. Мало и не так, « как следует» содержала она в
тамошнем своем отделении тех, «кого начальству нужно». Дольше и почти на равных
содержала она тогда больных, которым действительно была необходима госпитализация.
Глупая, видать, еще была. Зато теперь поумнела.... Вот и вышвыривала она сегодня
даже из «развалюшки» всех троих несчастных страдальцев. Им бы еще лежать, да
лежать по–хорошему.

Эту едва ползающую Соколовскую, практически недвижимого воина – афганца,
которому в Афганистане осколком снесло заднюю часть черепа. И бедолагу Аннушку, у
которой когда–то при родах врачи фактически угробили (не распознав вовремя) всю ее
тройню. И обезумевшая впоследствии от горя мамаша стала страдать жуткими
головными болями. В ее больничной карточке появилась четкая и лаконичная запись–
арахноидит.
Побывавший здесь, в отделении Воскобойниковой, с проверкой всего два дня назад
тщедушный и необычайно высокомерный чиновник из облздрава так прямо ей и заявил:
«У вас больные перележивают среднестатистические сроки! Неужели мне нужно вам–
заведующему отделением объяснять, что государство не может позволить нам
подобного расточительства.
Есть же определенные нормы...»
У Галины Петровны тогда, в среду, тревожно заныло сердце. Конечно, она могла бы
объяснить чинуше, что парень пострадал в Афгане не по своей разбойной волюшке. Его
туда послали. Снесли чуть не пол– головы. Ему сделали тяжелейшую операцию.
Поставили золотую пластину. Но и это не избавило его от кошмарных головных болей и
неврозов. Сейчас он дожидался еще куда более сложной второй операции. А она
неизвестно, когда еще сможет осуществиться. У нас ведь то одного нет, то другого... На
все ведь валюта нужна. А ее, как всегда, не хватает!
Короче говоря афганцу дома столько времени не прождать. От одних болей человек
может с ума сойти. Кое что из этого Воскобойникова тщетно пыталась втолковать
коллеге из облздрава. Но Иннокентий Кириллович только сплевывал сквозь отдающие
желтизной, изрядно поредевшие зубы в стоявшую слева от него урну. И смотрел на нее в
упор, не мигая.
Отвечал он заведующей то же самое, что и ее больным в палатах, когда они просили его
о чем–то. «Это меня не касается. Это не мои проблемы.» « А какие тогда у вас
проблемы?!!»–хотелось крикнуть Галине Петровне. Но не крикнула. Второго увольнения
переводом ей ужасно не хотелось...
Афганцу теперь дома, конечно, быстренько наступит хана. Соколовская тоже, пожалуй,
где – нибудь в теплом домашнем сортире от подобного бездушия может повеситься. Но
зато среднестатистические сроки отлежки (если еще и Аннушку разом восвояси
отправить...) быстро в ее отделении на поправку пойдут!
Заведующая схватила черную авторучку и что–то торопливо (пытаясь заглушить
нервное волнение) принялась помечать в своем раскрытом блокноте – поминальнике.
А тем временем Людмила приблизилась, наконец, к заветному повороту. Еще один
рывок – и она у цели. Сколько же этих рывков и преодолений страшной боли пришлось
выдержать ей за прошедшие пару месяцев!...
Тогда утром, восемнадцатого августа, когда в правой ноге появилась впервые дикая
боль, ей стало жутко страшно.. Показалось, что в ноге словно огненный шнур
протянули... Тогда ее старенькая бабушка (Марии Николаевне было уже семьдесят
восемь) с большим трудом вызвала скорую. Те приехали. Сделали укол анальгина. Но он
уже не снимал жгучей боли! Вечером скорую пришлось вызывать вторично. Еще один
укол анальгина также практически не уменьшил Людмилиных страданий. Вкололи
заодно витамины и оставили одну. На всю оставшуюся ночь... С раскаленным болевым
шнуром в ноге!!
А впереди еще предстояло целых два выходных дня... Это была та еще ночка! Потом
снова вызывали скорую (преодолевая их растущее раздражение). С понедельника дважды

в день приходила с уколами медсестра. И лишь на ПЯТЫЕ (!) сутки боль чуть-чуть
отпустила. Но ведь их надо было прожить, эти пять суток. На шестые она
(поддерживаемая дряхлым Баликом ( так ласково-уменьшительно называла Людмила
старушку) кое-как добралась до невропатолога.
– Ну что же... Придется ложиться в больницу,– заявил после осмотра похожий на якута
доктор. Они уже встречались с этим «специалистом своего дела» еще в мае. Тогда болел
только копчик. Еще можно было что-то сделать. Если бы доктор был настоящим
невропатологом. А не отбывал часы на работе... В ногу тогда ведь не отдавало. Но
похожий на якута доктор в мае ничего серьезного не предпринял и не усмотрел большой
беды впереди. А теперь, даже не извинившись за собственное же бездействие, решил
спихнуть ее уже в стационар. С глаз, как говорится, долой. И из сердца вон...