«Сел я в глубь лодки своей, Посмотрел на самое дно воды. Никакой черноты нет в глубине реки… Тому, что предписал Аллах, нет никакого препятствия…»
Пел так и плакал старик. Горько плакал.
Плакали вместе с ним столетние сосны. Слышно было в соседних деревнях этот душераздирающий плач. Казалось, стонали вместе лес, кусты и деревья, цветы и травы, звери и птицы…
Неизбывным было горе Каюма, не вмещалось оно в его сердце… Он рыдал и хотел хоть как-то умалить несчастье, чтобы не так оно резало душу, не разрывало на части…
Больно было ему, боль свою хотел выкричать, выплакать… Но она осталась с ним, заполнила тело до смертного дня, всякий раз острым жалом впиваясь в самые трепетные, самые ранимые участки стариковского сердца…
Похоронил он сына на ренчинском кладбище. Единственного сына Хатима. Лет тому было чуть более двадцати, и пожить совсем не успел. Хотя должно было быть наоборот - даровал Всевышний ему такой нрав, с которым бы жить да жить – в гармонии с миром, с людьми и природой.
Мать Хатима умерла несколько лет назад. Жили отец с сыном одни, старшие сестры, дочери Каюма разъехались и домой не наведывались, словно не было их совсем… Старик радовался, глядя на юношу – есть с кем дни коротать, с таким и до самого последнего вздоха не страшно. Мир у них, лад, он отца почитает и любит, а отец его боготворит, не нарадуется…
Был Хатим рыбак, как все деревенские мужики. На речку ходил, переплывал Иртыш на самодельной лодчонке. Все местные знали ее – многие в деревне сами строили лодки и помнили, у кого какая. Даже если нет особых примет.
Однажды увидели люди, что лодка Хатима одна по реке плывет. Хозяина, вроде, нет на ней. Поспешили ловить, узнав. А там сам Хатим лежит, в небо вечное смотрит. Мертв, задушил его кто-то.
«Что кому плохого он сделал? – плакал отец. – Никому не мешал. Что плохого сделал?» И даже самые суровые люди отворачивались, не могли смотреть на него, безутешного. У них тоже слезы из глаз – жаль одинокого человека, оставшегося на склоне лет без всякой опоры и помощи.
Все ушли опустошенные с кладбища, а старик бродил меж дерев и кричал от горя. Долго слышали в Ренчиках, как плачет Каюм, пытались закрыть свои уши, чтобы сберечь свое сердце…
Был Каюм деревенским муллой. Хорошим муллой. К людям добр, жалели его. И, наверное, перед Всевышним грехов не имел, только с сыном что-то пошло не так. Не сберегли небеса… Но нет препятствий для того, что задумал Аллах…
Горе старика дошло до тех, кто судьбы людские вершит. Знали они имя того, кто зло натворил, и воздали ему по заслугам. Наказанье на всю жизнь растянули: сначала одно, потом – другое и третье… Помнят до сих пор ренчинские старожилы, кто этот злодей и на ком проклятье небес.
Как похоронили Хатима, стали все поговаривать, что случилось. Мол, загляделся на замужнюю женщину, сказал ей доброе что-то. Комплименты делал. А она вернулась домой и мужу хвастает: не только ты, парни молодые на меня обращают внимание. Хатим вон заглядывается, улыбается мне. А муж ее с черной душой. Вроде и равнодушен к ней, но ревнив и зол. Пошел вечером и встретил Хатима на Иртыше. Руку поднял, но парень оттолкнул его, вызвав приступ нечеловеческой ярости. Вскипел злодей, бросился и задушил его. А потом бросил в лодку и отправил труп по течению. Думал, уплывет, утонет, и в воду концы…
Ничего тогда злодею не сделали. Ни суда, ни расследования… Только местные пошептались, пообсуждали и забыли на время.
Забыли, казалось бы. Не вспоминали, не рассказывали другим… А тут мама на днях возьми и вдруг начни Хатима жалеть и отца его – бедного Каюма того, ренчинского муллу. Помнит она, как все было, как похороны прошли, как плакал старик, как его стон доносился из леса…
И говорит: поплатился убийца, получил за преступленье сполна. Хоть и уехал из наших краев, но доносились слухи, будто болен он и не нужен теперь никому. Никто не хочет смотреть за ним, за больным, одинокий в доме своем сидит где-то в далеких краях.
Уже давно жену схоронил, нескольких детей своих тоже. Вернули ему свыше слезы того старика. Отмеряли полной мерой за все. Жаль только, своего горя не осознает – будто рассудка лишен…
А я спрашиваю: почему дочери не приезжали к Каюму? Почему оставили старика? Разве татары бросают отцов? Не бросают ведь. Видели ли вы когда-нибудь старого татарина или татарку, что милостыню просит? Не бросают наши отцов, заботятся о матерях… И сирот не бросают.
Но у мамы нет осуждения. Тяжело, говорит, тогда жили. Люди изворачивались как могли, чтобы выжить. А женщина, как ушла в мужний дом, так ломоть отрезанный…
Чудится мне теперь, когда проезжаю мимо деревенского кладбища: бродит меж деревьев тенью одинокий старый Каюм, слезы его молодым янтарем падают на зеленые сосенки, словно те плачут вместо него.
Твердеют слезинки, копятся на стволах, падают друг на друга. Солнце разрушает их, превращает в пыль, устилает ими лесные дорожки. Потом прилипает эта горькая пыльца незаметно к ногам человека, к подошвам обуви, и разносят люди застывшие слезы Каюма по бесчисленным тропам...
Так передается память об этой истории, о горе отца, и она бесконечна, та память…
Мутны тяжелые воды буйного Иртыша, никогда не видать дна реки… Но все тайное становится явным, потому что нет препятствия для правды и справедливости…
Много историй здесь:
Зулейха Алишева Татарский дом в Кырынкуле Чаепитие у Зулейхи Татарское ожерелье Тюмени ОкНаТревел Тюмень | Горящие туры, экскурсии
Фото: Валерий Бычков.
Деревенское кладбище. Такие могилы делают сибирские татары