Морской ангел. Часть - 3 . Глава - 1, 2, 3, 4

Реймен

Начало: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/morskoi-angel-chast-2-glava-7-8-9-10-652c010a5e40034d157d7f88

Часть 3. Ветер в лицо

Реймен

Глава 1. Здравствуй мама!

В результате упрочения советского общественного и государственного строя, повышения благосостояния и культурного уровня населения, роста сознательности граждан, их честного отношения к выполнению своего общественного долга укрепились законность и социалистический правопорядок, а также значительно сократилась преступность в стране.
Президиум Верховного Совета СССР считает, что в этих условиях не вызывается необходимостью дальнейшее содержание в местах заключения лиц, совершивших преступления, не представляющие большой опасности для государства, и своим добросовестным отношением к труду доказавших, что они могут вернуться к честной трудовой жизни и стать полезными членами общества…
(из Указа Президиума Верховного Совета  СССР от 27.03.53)


       Воля -  как в стихах  Высоцкого  - «вырвалась, словно из плена весна» в марте 53-го.  Аккурат со смертью Генералиссимуса.
       Но первых с амнистией поздравили «классово близких», то - есть уголовников.
       «Контриков» вроде Дима  оставили доискупать трудом.
       И только летом, когда вокруг прииска зацвел багульник, пришло из Москвы дополнение: выпустить и тех, кто осуждался по 58-й статье за побег. То - есть как раз Димин случай.
       Так в одночасье заключенный гражданин «Вавилов» снова превратился в товарища Вонлярского.
       Получив соответствующий документ  и  «прогонные» на дорогу в количестве 37  рублей 70 копеек,  Дим тут же рванул  домой, в Москву, к старушке - маме.
Спустя двенадцать лет после ухода на фронт, между прочим. Рванул, конечно, тайком. Ибо  поражение в правах, где был прописан ему запрет проживать в местах обжитых, столичных и благословенных, свою убойную силу сохраняло.
       Состав уже погромыхивал вагонами на ближних к Москве разъездах, когда Вонлярский, выйдя в прокуренный тамбур, вдруг неожиданно сам для себя рванул наружную дверь.
       Вместе с бодрящим ноябрьским ветерком за открывшимся  проемом вприпрыжку  убегали назад неброские подмосковные пейзажи.
       Что - то изрядно подзабытое, но неизбывно знакомое в этой картине, резануло Димыча по сердцу.
       И вспомнил он конец осени - начало зимы военного сорок первого. Вот такие же, только укутанные снегами дали в районе «Москва-Волга». И неукротимое движение вперед всегда бескомпромиссной, всегда молодо презирающей опасность и поэтому непобедимо - бессмертной морской пехоты.
       Да так вспомнил, что словно очутился в ее наступающих порядках, среди родных полузабытых лиц «братишек», а не трясся - «досрочно освобожденный», «частично пораженный» - в разболтанном  «общаке», веря и не веря, что скоро переступит домашний порог.
       По письмам  от матери уже знал: из родной старомосковской квартиры  в Лучниковом переулке Марье Михайловне пришлось перебраться в другое жилье неподалеку, в Хохловом переулке.
       В прежней - мать «бандита и врага народа»  замучили бдительные соседи и домком. Бескомпромиссные  и бдительные.
Правда  и на новом месте, как оказалось, они тоже не дремали.
       Только Дим в дом ворвался, только мать обнял, да за стол  присел, а в дверях уже форменный мундир нарисовался.
       Привет от Министерства  Внутренних дел  СССР и его соответствующего управления по надзору за ссыльными, высланными и спецпоселенцами!
       Мать тигрицей в слезах бросилась заслонять собой  бугая - сына  от  представляющего надзорный орган участкового.
       - Да что же вы с ним как с бандитом! Он же всю войну прошел. Трижды ранен. Боевые награды имел…
       Участковый в дискуссию вступать не стал. Молча проверил документы. Внимательно ощупал  глазами  скромно обставленную квартиру. И задержался взглядом на стенах, где висели фотографии.
       А с них уже подернутого временем фронтового далека, беззаботно улыбался лихой моряк - орденоносец  Вонлярский, и тихо светились   лики когда - то большого и дружного семейства Вавиловых.
       - Ну, садись, командир, выпьем!  - решил банковать Димыч.
       Участковый пить отказался. Но - вот чудеса  новых времен - активничать не стал.  Лишь сдержанно  предупредил,  что через двадцать четыре часа гражданину  Вонлярскому надлежит  находиться за сто верст от «первопрестольной».
       Словом, «спустил на тормозах». Может, тоже бывшим фронтовиком оказался.
       После освобождения и краткого набега в родные пенаты,  Дим подался, как и было указано, за 101-й километр от столицы. Прописался в поселке Петушки Владимирской области. 
       На первых порах вкалывал бригадиром грузчиков в областном центре. Потом перешел в строительно-монтажное управление, сокращенно СМУ, которое работяги со значением расшифровывали как «Смотри, можно украсть!» или наоборот «Укради. Можно списать!».
       От этого «смотри, можно», Дим и в лагере устал. Правда на воле трудиться - не в зоне у вертухаев под прицелом горбатиться. Да и зарабатывал неплохо. Часть матери отсылал.  Остальное безоглядно прогуливал.
       Досуг,  понятно какой: девчушки - пивнушки. Врезал крепко. А выпив, высвобождал из себя всю горечь, все агрессию человека, которого сильно и незаслуженно оскорбили.
       Так что возлияния частенько заканчивались масштабным мордобоем, в котором Дим если и падал, то на груду им же перед тем поверженных  соперников.
       Неизвестно, чем бы весь этот процесс закончился, если бы в один непохмельный день    особо остро не почувствовал, что его затягивает и не сказал себе «Баста!».
       К тому же стала размываться спасительная в лагере, но убийственная на воле привычка жить только сегодняшним днем. Без прошлого. Без будущего. В неволе иначе было нельзя. Не он придумал.
       Память все чаще стала возвращать  Дима к далеким дням войны, к полной опасности, но правильной фронтовой жизни, к боевым  друзьям. Захотелось вновь их увидеть, услышать голоса, ощутить  верное и  крепкое плечо. Как раньше.   
       Для начала написал Стасику Никитину, бывшему разведчику из его взвода. Никитин теперь был директором средней школы в Черкесске, некоторое время переписывался с Марией Михайловной и даже несколько раз останавливался у них дома, когда бывал проездом в Москве.
       Стасик откликнулся назидательным письмом, которое завершалось словами: «Свою вину Димыч искупай на строительстве канала Волга - Дон!».
       Адресат в ответ черканул Никитину телеграмму - молнию. Текст состоял почти из одного мата, и на почте ее не приняли.
       Поостыв, Дим вспомнил, что со слов матери, в город Новочеркасск после тяжелого ранения вернулся его боевой побратим Жора Дорофеев.  Написал адрес по памяти, с опаской,  что письмо не дойдет. Вдруг чего- нибудь напутал.
       В ответ  пришла телеграмма: «У меня есть две рубашки - одна твоя. У меня есть кусок хлеба - разделим пополам. Что бы ни было, где бы не был - приезжай!».
       У фронтового друга Димыч жил и душой оттаивал. Думал даже прочнее в этих местах к жизни причалить.  Станичники  - народ крепкий  и  надежный,  да и красиво в этих краях. На берегах тихого Дона.
       В результате на работу устроился, шофером в совхозе. По протекции  друга.
       И все бы хорошо. Да только каждый вечер, после трудового дня,  у них на   подворье Дорофеева поддача шла - будь здоров! Под куриную лапшу   и каймак, разминались хлебной дымкой*, пухляковкой   или цымлянским.
       Богатырю Жоре что? Он на следующее утро литр кисляка* выдует и как огурчик. А вот Диму было тяжело. Неподъемная нагрузка.
       Беду отвратила Мария Михайловна. Почуяло материнское сердце. Нагрянула в Новочеркасск, накрыла голубчиков тепленькими.
       - Вот что, друзья  - огласила свой приговор волевая мама.- Тут у вас одна пьянка! Повидались, пообщались и  хватит! Надо за ум браться.   Особенно тебе Дима. Ты, наверное, забыл, где и на кого учился. Незаконченное высшее образование имеешь. Пора бы вспомнить об этом. И жизнь свою начать обустраивать.
       Обустраиваться Дим отправился в Ставрополь. Там   принялся на работу таксистом и с первого захода - даже сам удивился, поступил в Горьковский заочный автодорожный техникум.
       С пьянкой тоже завязал довольно решительно. Особенно после того, как сестра матери - тетя Зина, ловко его подколола.
       - Как же ты, Димочка, ездить- то будешь: ты же алкаш!
       - Я алкаш?! - взъерепенился племянник.
       - Да не заводись ты, - лукаво «успокоила» его тетка. - Как руки задрожат - заезжай. Я буду тебе чекушку покупать. А к ней пива.
       - Не нужна мне твоя чекушка! И пиво не нужно!  - обиделся  Дим  и  ушел, хлопнув дверью.
       Тетку потом он простил. Но после данного эпизода дружбу с «зеленым змием» прекратил. Окончательно и бесповоротно.  В результате техникум окончил с очень даже приличным аттестатом.
       Вдохновившись, Мария Михайловна подталкивала  сына и дальше, в институт. Но Дим решил столь высоко не  залетать. Лет десять назад,  было бы в самую пору. А теперь - что? Лучшие годы ушли на войну  и тюрьму. Как случилось  со многими фронтовиками.
       В итоге  судимость есть, а иллюзий нет. Растаяли как дым. Так что лучше остаться при  машинах. Пусть амбиции соответствуют амуниции.
       Единственное, с чем не пожелал смириться - с судимостью поганой. С позорной, несправедливо навешенной статьей.
       Как-то, собравшись с мыслями, принял решение и написал в Верховный Совет, тогдашнему Председателю Президиума и «крестному» по Тархану товарищу Ворошилову.
       Послание начал словами: «Уважаемый Климент Ефремович!  Вы, наверное, не помните 20 января 1944 года. Тогда Вы были представителем Ставки Верховного Главнокомандующего при Приморской армии генерал - полковника И. Е. Петрова.
В тот день Вы награждали группу моряков - десантников, отличившихся в боях на мысе Тархан. Среди них был и я, гвардии старшина 1 статьи парашютно - деснтного батальона ВС Черноморского флота Вонлярский ДмитрийДмитриевич…»
       И далее коротко, где воевал, как потом отбывал. В конце подпись.
На ответ сильно не надеялся.
       Ан нет! Обернулось обращение скорой бумагой со штампом Верховного Совета СССР. И с резолюцией. «Судимость снять, от поражения в правах освободить».
       Дим  почти потрясен был.
       Это же сколько надо было колымской породы обурить, чтобы с войны на восемь лет позже других вернуться!
       А тут - короткий росчерк пера, и… ты снова  попадаешь в нормальную жизнь. И, главное, опять становишься  москвичом. Чудеса, да и только.
       Со дня своего отъезда в военно-морское училище  летом сорокового, Димыч  навещал родной город лишь  однажды, да и то накоротке  - в первый год войны по пути из Ивановского госпиталя  в Тбилисский. Остальные два посещения, когда он обретался в бегах, а потом  вернулся из лагеря - не в счет. Те вообще были скоротечными.   
       Теперь гражданин Вонлярский Дмитрий Дмитриевич, не таясь шагал по знакомым с детства улицам, впивал в себя краски и звуки полузабытой столичной суеты и приговаривал про себя  «ништяк, старшина, все будет путем. Еще не вечер!».
       В кармане новенького костюма (таксистом Дим заколачивал прилично), лежала последняя зарплата с премией  и расчетные, приятно согревая душу.
       А поскольку она требовала праздника, Дим завернул в Елисеевский, купить все необходимое  к столу, который   решил организовать для близких.
       Центральный  гастроном Москвы впечатлял обилием продуктов и напитков.
       Зеркальные витрины радовали глаз  десятками сортов колбас, ветчины и сыра, не менее  изысканным был ассортимент сыров, прочих молочных продуктов и даров моря, расцвеченный  кондитерскими изделиями, а также  отборными  фруктами и овощами.
       - За что и боролись,- довольно хмыкнул Дим, вслед за чем отоварился под завязку.
       Выйдя из гастронома с чемоданом в руках и объемистым пакетом,  он спустился в метро и  доехал до «Кировской».
       Миновав улицу  со звенящими трамваями, прошел в тень старых лип Чистопрудного бульвара и, миновав несколько скамеек с отдыхающими, присел на свободную.
       По серебристой глади пруда тенями скользили лебеди,  со стороны  кинотеатра «Колизей» доносило музыку.
       Понастольгировав минут пять, Дим встал  и  пошел вперед по аллее.
       Далее была встреча с мамой,   приглашенной родней    и праздничное застолье.
       Все, о чем он так долго мечтал, в прошлые грозовые годы. 
       Прописали в  квартире  нового жильца без звука. Очень уж была солидная бумага.
       Отдохнув пару дней,  Дим занялся трудоустройством.
       Для начала  принялся  водителем в одну из транспортных организаций занимающуюся перевозкой угля в пределах города и области.   
       Спустя год, освоив столицу с прилегающими к ней  просторами и получив 1-й класс, Дим перевелся в 18-й Московский автокомбинат  на междугородние перевозки.
       Как и многие социалистические предприятия, комбинат жил двойной  производственной жизнью. Его дружный   коллектив действительно  перебрасывал из края  в край необъятной страны тысячи  ценных народнохозяйственных грузов.  При этом никто в автопарке не чурался приписок,  повсеместно применяемых фокусов со спидометром и горюче смазочными материалами.
       Без них выполнить спущенное откуда-то сверху «планов громадье», было просто невозможно.  По существу, это был мягкий вариант все той же, хорошо знакомой Димычу по лагерю завышенной нормы выработки.
       Не реальной. Но выполнимой. Если - опять же - четко сознавать, что страна принадлежит начальству. А начальство всегда можно обмануть. При желании.
       В общем, для работяг, это был совсем неплохой «социализм». Общественное в нем не сильно мешало личному, если иметь в виду возможность немного «срубить» на левых рейсах.
       Подкалымливал и  Вонлярский. Но помня о державе.   Только на порожняке. И не очень отклоняясь от маршрута.
       Свою первую машину  - старенький  раздолбанный «зисок», Дим собственноручно перебрал по винтику. Как когда-то, такую же, в Кыштыме.  Привлекал  за «магарыч»  механиков. И покупал за свои или    снимал со списанных  развалюх, различные  запчасти, доставал резину.
       В результате колымага превратилась в весьма приличный  аппарат по кличке «Захарка».
       На нем Дим побывал сначала в Прибалтике, затем в Белоруссии и Заполярье, а потом навестил и  места  «боевой славы» на Украине. Не ограничиваясь тоннажем  автомобиля, он нередко прихватывал  прицепной груз,  получая соответственно за труд, что радовало.
       Далее нарисовались ряд благодарностей  с премиями, а потом доска Почета.
       Морской ангел снова стал благоволить  своему носителю.
       - Хорошо рулишь Вонлярский, - сказал как-то после одного из торжественных собраний  по поводу Октябрьской революции, сам директор комбината. - Побольше бы таких. Настоящий строитель коммунизма!
       - Ну, дак!  - развел руками  Дим -  Все под чутким и пламенным руководством…
       Что ценят, было приятно.
       Но главное счастье начиналось с уходом в рейс. Когда выскочив из котла суматошной столичной жизни на загородное шоссе, он оставлял вместе с убегающими назад километрами и тяжкий груз прошлого, и хлопотливое бремя настоящего,  и тягомотную необходимость трудиться  под бдительно - опекунским оком многочисленного и разнообразного начальства.
       За горизонтом ждало только хорошее. Распахивала душу своими просторами любимая страна, глаза впитывали ее  ландшафты, в  кабину врывался свежий ветер.
       В такие мгновения Дим  испытывал редкое ощущение единения души с телом, необычный подъем и даже счастье.
       Его было столько, что хотелось разделить с ближними.
       И  от этого в рейсах  он нередко  подвозил попутчиков.  Если те «голосовали» на дороге.  Денег при этом, никогда не брал.  Совесть не позволяла.
       Зато скрашивал путь  разговорами  -  попадались весьма интересные собеседники. 
       Особенно запомнился один -  преклонных лет священник в старенькой рясе.
       Добирался он на перекладных из Москвы,  где был по делам, в  Соловецкий монастырь, что на Белом море.  И рассказал  о нем много интересного.
       Оказывается, заложен тот монастырь был еще в пятнадцатом веке монахами  Зосимой и Германом,  числился среди крупнейших землевладельцев государства и осаждался царскими стрельцами за непокорность.
       Там же, со слов  рассказчика, императором Петром   был утвержден Андреевский флаг Русского флота.
       -  А я и не знал, -  на секунду отвлекся  от дороги Дим. - Историческое место.
       -  Историческое  - кивнул скуфьей  поп и продолжил дальше.
       - Несколько позже, при царице Екатерине, на Соловки был сослан  последний кошевой атаман  Запорожской Сечи Петр Калнышевский.  Сидел там   в  каменном мешке пока его не помиловал Александр I. Уходить из обители отказался, помер в возрасте ста тринадцати лет. Царство ему небесное (перекрестился).
       - Во, что делали с людьми гады! - возмутился Дим. - Такого человека угробили!
       - Это что, -  тяжело вздохнул  старик. - После революции большевики организовали  в монастыре  лагерь особого назначения. Именовался «СЛОН». Народу уморили там немеряно.
       -  Про это я слышал, - нахмурился Дим.  После чего они надолго замолчали.
       Как-то сделав небольшой  крюк в Пицунду, в санаторий, где завершала лечение Мария Михайловна, сын организовал ей на «Захарке» увлекательное путешествие в Москву.
       В другой раз он захватил с собой в южный рейс маминого брата - дядю Мишу. Того самого, который еще в 42-м году так неосторожно точно предсказал весь последующий ход войны, за что и провел часть своей жизни в Ухте, в лагере.
       Теперь племянник, сам нахлебавшийся гулаговской баланды до изжоги, отогревал заметно сдавшего дядьку оздоровительной поездкой по Черноморскому побережью Кавказа и Крыма.
       Днем ехали, под вечер выбирали местечко поуютней у моря и вооружали прихваченную  с собой палатку. Затем купались и загорали,  готовили  на примусе незамысловатый ужин.
       После него, сидя на берегу под пушистыми звездами, прихлебывали из кружек  полюбившийся на северах  чифир*  и слушали шорох прибоя.
       В середине 50-х  начале 60-х, умело подгоняющий своего железного коня Димыч, попутно объехал и навестил многих своих бывших однополчан. И живых, адреса которых ему удалось установить. И тех, кто лежал в братских могилах, не дожив до Победы, или скончался позже в муторные послевоенные годы.
       Судьба у живых сложилась по -  разному.
       Живущий в Курске и пивший  «горькую», бывший Герой Советского Союза  и помначшта батальона Мишка Сысоев, в 1950-м  был арестован органами госбезопасности по обвинению в связях с «изменниками Родины и американскими шпионами». Поводом стали фотографии с американскими солдатами, сделанные в победном мае 45-го и выбитые показания двух   сослуживцев.
       Особым совещанием при МГБ СССР  по статьям 58-1 пункт «б» и 58-10 части 1 Ук РСФСР он был приговорен к 15 годам  лишения свободы. Из лагерей вернулся  в 56-м, в связи со снижением срока заключения.
       К слову, спустя  девятнадцать  лет, по ходатайству его  фронтовых друзей, в числе которых был и  Дим, Сысоев был полностью реабилитирован с  восстановлением в высоком звании и всех прочих  заслугах перед Родиной.
       А вот  ко второму  Герою - Мише Ашику, с которым Дим встретился в Ленинграде, судьба благоволила.
       После войны, волею судеб,  интеллигент до мозга костей и полиглот, Ашик продолжил службу в МВД,  где закончив специальные курсы   попал на Колыму в должности  старшего оперуполномоченного отдела контрразведки  Магаданского управления.
       Встреча боевых друзей была теплой и сердечной, но когда во время застолья у него дома бравый майор  узнал о Колымской эпопее Дима, то  потемнел лицом  и долго молчал.
       А потом тихо сказал: «если бы мы встретились тогда, у меня был бы разрыв сердца».
       Уверенно шла по жизни и  Дуся Завалий.
       После войны « фрау «Черная смерть» жила в Киеве, работала директором гастронома и растила вместе с мужем  двух детей.  Найдя свое материнское счастье.
       Навестил Димыч  и город воинской славы Севастополь. В одном из рейсов в Крым,  куда ездил за массандровскими винами для столицы.
       В последний раз  он видел  только то, что  осталось от главной базы Черноморского флота после штурма: обожженные каркасы и развалины домов, школ, больниц и музеев; остатки железной дороги,  вокзала и мостов; а в бухтах -  торчащие со дна стрелы затонувших   плавкранов,  затопленные корабли и остов крейсера «Червона Украина».
       Теперь  город возродился в своей первозданной красе. Словно птица «Феникс» из пепла.
       Радовали глаз  кварталы утопающих в зелени новых домов, интерьеры  площадей и широта проспектов, на Приморском Бульваре гуляли толпы отдыхающих, в бухте у набережной  гордо высился  памятник погибшим кораблям. Как прежде.
       А в базе стоял новый  Черноморский флот. Мощный и обновленный.
       На гафелях  крейсеров, эсминцев и сторожевиков  гордо реяли флаги,  по фарватеру, в сторону моря, тенью скользила подлодка.   
       - Твою мать! - восхищенно сказал Дим,  оглядывая с нагорья величественную панораму  и вдыхая живительный морской воздух.   
       Рядом  у обочины дороги, ведущей вниз, к заливу, побулькивал радиатором уставший «Захарка».
       Чуть позже, въехав в черту города, грузовик проследовал по улице Генерала Мельника и Лабораторному шоссе, направляясь  к юго - восточной  окраине Севастополя.
       Не имея запаса времени  совершить экскурсию по городу, Дим решил навестить Сапун - гору  и покоящихся там ребят из  83-ей   бригады морской пехоты.
       У ее подножия он  припарковал «ЗИС» в одном из придорожных «карманов»,  после чего вышел из кабины  и  неспешно пошагал вперед. Настраиваясь на встречу.
       Еще в 44-м, сразу после освобождения главной базы флота, командование   Приморской армии  установило на вершине горы   скромный памятник     погибшим при  ее штурме бойцам и командирам.
       Вместо памятника, взору поднявшемуся на вершину Диму  открылся  тридцатиметровый обелиск, одетый  в светлый  гранит,  на плитах которого были выбиты  номера частей и соединений, освобождавших Севастополь. 
       - Здорово ребята, -  отвердев лицом, склонил     голову  перед мертвыми.
       Ответом был свист ветра в вышине, запах  степной полыни  и  вселенская тишина горных отрогов.
       Проведя  в молчании полчаса и прочтя  фамилии двухсот сорока Героев Советского Союза, удостоенных этого звания за освобождение города, Дим нашел там знакомые имена и вспомнил уже ставшие тускнеть  образы.
       - Ну, отдыхайте, - тихо сказал, еще раз обведя глазами обелиск. - До встречи…

Глава 2. В обществе развитого социализма

1. Преданность делу коммунизма, любовь к социалистической Родине, к странам социализма.
2. Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест.
3. Забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния.
4. Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов.
5. Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного.
6. Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ  и брат
7. Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни.
8. Взаимное уважение в семье забота о воспитании детей.
9. Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму,
стяжательству.
10. Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни.
11. Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.
12. Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.
(Моральный кодекс строителя коммунизма).

       Над страной веяли ветры перемен.
       Упокоился в мавзолее рядом с вождем мирового пролетариата «отец народов»,   организатор всех побед и вершитель судеб товарищ Сталин, в результате политических интриг был низвергнут   сменивший его на посту Генсека, обличитель культа Хрущев, и на Кремлевский олимп вознесся Леонид Ильич Брежнев. 
       В отличие от своих предшественников - волюнтаристов,  он был детерминистом, и  Страна Советов  перешла с галопа на более спокойный темп развития.
       А еще Леонид Ильич  объявил  учрежденный еще в 1945 году Сталиным и им же запрещенный праздник День Победы, выходным днем и повелел отмечать его  как должное. Парадом, возложением венком на могилы павших солдат, а заодно народными гуляниями.
       Очень уж любил будущий Генералиссимус и многократный Герой,  боевой прошлое. В первую очередь свое. Что и описал  в будущих  же мемуарах.
       Желание  нового Генсека  Партией тут же было воспринято как идеологическое и  Страна вступила в период юбилеев, памятных дат и  вечеров воспоминаний о Великой Отечественной.
       Появились мемуары высших военачальников, художественная литература о войне, теле и радиожурналистика по теме.
       Не обошлось в некоторых публикациях и без упоминания об отчаянном, бравом моряке-разведчике. Словом, приоткрыли Вонлярского общественности. Стали просить дать интервью. Приглашать вместе с другими ветеранами на пионерские сборы и вечера встреч с молодежью поделиться прожитым и пережитым.
       По настоянию жены, Димыч эти приглашения принимал. Кстати, он нашел все-таки свою любовь. И снова женился. Девушку звали Лидой, была она  десяток лет моложе, и имела двоих детей от первого мужа. Однако, как говорят,  «срослось - слюбилось».
       Жили весело и дружно: по выходным Дим водил полюбившихся пацанят (мальчика и девочку)  в зоопарк,  цирк или кафе мороженое;  всей семьей посещали аттракционы в парке Горького или выезжали в Серебряный бор на природу.
       Теперь о встречах.
       Чувствовал себя Димыч на этих мероприятиях крайне неуютно. И частенько, не дослушав рассказ очередного  героя - ветерана  «лично подбившего четырнадцать танков», уже на «шестом» тихонько  покидал аудиторию.
       Тщеславное вранье слушать было неловко. А правду (не столько о себе, сколько о тех, кто  сражался рядом с ним на той войне), сказать не мог.
Потому, что, в конце концов, неизбежно бы пришлось отвечать на вопрос: «А где же ваши боевые награды, дядя?».
       Ну что тут было объяснить востроглазым пионерам на сборе или благочестивой публике в зале, где, между прочим, иногда присутствовала и мать. Как ветеран трех войн и орденоносец.
       Ответить,- наград, мол, лишен, как  неправедно осужденный?  А дальше что? - фиксой блеснуть, да наколки показать? Того же ангела.
       С настойчиво интересующимися в частном порядке, было проще.
       В такой ситуации Дим моментально одевал на себя  маску «героя  обороны Ташкента» и пускал в ход байку о том, что войну де прослужил хлеборезом в тыловой части. Для особо доверчивых,  явно клюнувших на эту ахинею, приберегал на финал еще и резюме:
       -  Вот почему я такой здоровый!  Продукты выдавать, это вам ни хухры - мухры.  В атаке с автоматом  куда проще.
       С нормальной аудиторией было сложнее. Там «вола пасти» не хотелось.
       Как-то не выдержал, пошел в Центральный военторг   и купил наградные планки (в этом специализированном универмаге они продавались свободно).
Приладил к выходному костюму и стал в таком однозначном виде являться на публику.
       Но хотя  их расцветка строго соответствовала действительным наградам, лучше Димыч себя не почувствовал. Скорее наоборот. Стало еще гаже. Как от  россказней «о четырнадцати подбитых танках».
И все же правда о Вонлярском  и его  фронтовом прошлом на свет божий вырвалась.
       В первую очередь, из публикаций однополчан. Того же  Михаила Ашика.     Который оказался не только храбрым воином, но и талантливым литератором. Или адмирала И.И.Азарова, опубликовавшего свои мемуары.
       Последний, кстати, на одной из ветеранских встреч подарил Димычу  книгу с дарственной надписью в духе «Наполеон верному Мюрату»:  «Храбрейшему их храбрых». Но этим не ограничился. А употребил в защиту бывшего старшины весь свой немалый авторитет и обширные связи.
       В результате чего,  аккурат накануне празднования  20-летия Победы  Вонлярский получил вызов в Главную военную прокуратуру.  Что воспринял с недоумением.
       Явившись по повестке в это строгое учреждение на улице Кирова, Димыч предстал  перед высоким, генеральского чина начальником.
       Прокурор в алых лампасах  был не столько строг, сколько раздумчив. Для начала пригласил посетителя сесть и внимательно обозрел его. Как некий интересный экспонат. Одушевленного порядка.
       - Вот листаю ваше дело, -  глубокомысленно начал он, опустив глаза на толстенный,   с синими штампами  талмуд. - И никак не пойму. С одной стороны Вы - бандит, с другой  - патриот. После освобождения никого не убивали?
       - Никого, - внутренне дивясь прокурорскому простодушию, ответил  Дим.   Где-где, а уж в этом - то учреждении, конечно,  знали  практически всю его подноготную.
       - И не бежали? -  продолжал гнуть свою линию  генерал.
       - А куда мне бежать? - пожал  плечами  многократный ударник  коммунистического труда.
       - По нашим сведениям, Вы уже и заграницу успели съездить! С подтекстом заметил хозяин кабинета.
       - Да, ездил,- начал потихоньку заводиться Дим. - Туристом. По местам  боевой славы.
       -  Ну, а  вот когда в 45-м из харьковской тюрьмы бежали, как жили?     Наконец-то  ввернул свой главный вопрос прокурор. - И за что? Мне интересно.
       - Не хлебом единым! - не поведя бровью, коротко ответил  Вонлярский.
       - Да, но ведь кормиться как - то надо было?  Генеральские глаза - буравчики вкрадчиво впились собеседнику в переносицу.
       - Просил,- внешне спокойно отреагировал  Дим, хотя внутри его все клокотало и плавилось.
       -   По Вас видно, что «просил», - недоверчиво и вместе с тем как - то примиряющее проворчал генерал…
       Потом выдержал паузу, полистал дело и, отложив  в сторону, снова поинтересовался:
       И все же! Кто вы? Бандит или патриот?
       - А это уж вам решать, - жестко подвел линию Вонлярский. - Хотите «бандит» тире  «патриот». А хотите, «патриот тире «бандит».
       На том без сожаления и расстались.
       Отметив внизу у дежурного повестку,  Дим  вышел в городской шум, и для успокоения души посидел в ближайшем сквере.
       Там прогуливались  мамы с колясками, в майской листве чирикали воробьи, ярко светило солнце.
       -  Хотел бы   бежать,  бежал -   сказал себе Дим, вспомнив свою зарубежную поездку.
       Он копил на нее  три года, а потом  отправился  из Одессы  в круиз по Дунаю.  В составе туристической группы  по   маршруту  Варна - Белград - Будапешт - Братислава -Вена.
На белом теплоходе. В составе туристической группы.
       Теперь Дунай был именно голубой, а не такой, каким видел его Дим с товарищами.
       Европейские столицы впечатляли красотой и помпезностью, и там еще помнили, кому обязаны жизнью.   
       В Варне турист попил одноименного вина и пообщался с  «братушками», а в столицах  побывал на  мемориалах советских солдат, высеченных  в граните и отлитых в бронзе.
       -  Да, сколько ж мы положили за вас ребят, - думалось каждый раз. И становилось мучительно обидно…
       Через некоторое время Вонлярского вызвали в районный военкомат.
«Для получения правительственной награды» гласило приглашение.
       Димыч удивился, но пошел. Было интересно.
       Принявший его начальник отделения - юркий майор сразу же взял быка за рога:
       - В соответствии с постановлением  партии и правительства, одобренным  лично Леонидом Ильичем Брежневым, мы сейчас решаем очень важный вопрос. Многие фронтовики имеют ранения, но не награждены. Это, конечно, несправедливо.
       По Вашим документам значатся три ранения. А где награды, написано - «не награжден». Хотя  воевали с 41-го. И боевой путь, будь здоров. Сначала Москва, потом  Керчь  с  Севастополем,  форсирование Днестра. Опять же взятие Белграда  и Будапешта.
       Поэтому есть решение - наградить! (командирски воззрился на  ветерана).
       - Мне не надо! -  возразил  Вонлярский.
       - Как это? -  опешил  военный клерк,  делая квадратные глаза. - Не понял?
       -  Да так!  (приглашенного  уже понесло). - Ордена за что вручают? За ранения?
       -  Ну да, - растерялся майор. -  Опять же постановление.
       -  Так ведь ранения бывают разные. И  при разных обстоятельствах. Вот у меня, например, как получилось…
       И  Димыч сел на любимого конька. Плотно.
       - Едем эшелоном на фронт. Бомбежка, упал с полки. Получаю первое ранение.
       После госпиталя только прибыл на передовую - обстрел.  Немец стал  кидать мины. Мне в задницу осколок и впился. Не верите? Могу показать.
Вонлярский принялся было снимать штаны, но начальник побледнев, замахал руками.
       -  Ну а в третий раз, - продолжил  Дим свое соло, - отступали мы все взводом  под ударами превосходящего противника. Попали мне фрицы в пятку…
На внимавшего майора   было жалко смотреть.  Он конвульсивно дернул шеей и ослабил галстук.
       - Ну, так что? - уже без всяких «дураков» подвел черту Вонлярский.
       -  Разве за ранения получают ордена? Да еще через двадцать лет после  войны? Нет. Ордена за подвиги дают. И на фронте!
       О том, как отбирают, распространяться не стал. Просто ушел, аккуратно  прикрыв за собой дверь. И оставив начальника в недоумении.
       Повторную беседу  в тот же  день, вел с Вонлярским сам военком. Убеленный сединой полковник.
       -  Слушай, - сказал он без всякого официоза, и сразу переходя на «ты».
       - Тут у меня некоторые «герои тыла» бегают за каждой юбилейной медалью, а ты…
       - Вы меня извините, товарищ полковник, - мягко прервал его Димыч. - Я у майора немного сорвался. Но ведь нельзя же задним числом за каждое ранение медаль вешать. Другая цена боевым наградам. Я ведь все войну в разведке прошел. Знаю!
       - Да я  в курсе, -   сделал военком успокаивающий жест. - А Вас что? Обидели?
       -  Никто меня не обижал! - ответил Дим. - И «Красное знамя» у меня было, и два  ордена «Отечественной войны»  с «Красной Звездой», не говоря о медалях.
       - Что значит были?  А где же они? -  комиссар даже привстал  от удивления.
       Пришлось Вонлярскому обо всем поведать. Коротенько так, минут за тридцать.
       Выслушав все внимательно, полковник долго молчал, а потом отключил телефон, запер изнутри кабинет на ключ  и извлек из сейфа бутылку «Армянского».
       - Ну, моряк, давай, - разлил коньяк в два граненых стакана, которые они молча сдвинули.
       Когда  посуда опустела, диалог продолжился. Но уже в более конструктивном духе.
       - А знаешь  что? - рубанул военком воздух рукою. - Напиши - ка  браток на самый верх бумагу. Ну, чтобы вернули тебе твои боевые, законные!
       - Да ну их,- Димыч выразительно показал на потолок, - на хер! Какая мне теперь, собственно говоря, разница!
       -  Нет! Ты напиши, -   демонстрировал полковник явно бульдожью хватку.     - Все, что рассказал мне. А мы поддержим!
       Через пару дней, вернувшись из очередного рейса, Дим принял решение и написал письмо. Опять в Президиум Верховного Совета СССР. Но на этот раз другому Председателю Президиума.  Климент Ефремович Ворошилов уже лежал под Кремлевской стеной. Став историей.
       Ответ пришел, когда  он  про письмо и думать забыл. Через четыре года.
       Не возражаем, мол, товарищ Вонлярский. Получите свои ордена в наградном отделе Моссовета. Словно речь о зонтике из камеры забытых вещей шла. Просто и обыденно.
       За все свои проделки и опыты над народом, власть в нашей стране никогда не извинялась. Однако некоторые похожие  на  то жесты все же иногда себе позволяла. Правда, весьма своеобразно.
       Дозналась, например, о желании Дима вступить в партию. В 1944-м, на фронте.
       И разъяснила, что теперь достоен,  тем паче,  что решается вопрос о назначении его на международные перевозки.
       От этого  доверия на Вонлярского вновь накатило былое.
       Вспомнил, как  отвернулись от него боевые комиссары, узнав о репрессированном дяде Мише, словно от прокаженного. 
       Ну а после трибунала и побега из харьковской тюрьмы вопрос отпал сам собою. Это на передовой  боевому старшине предоставлялась честь погибнуть за Родину коммунистом.
       Правда,  потом,  им едва не стал ударник труда  «Вавилов».  В Кыштыме на «особой» Уральской стройке. Доросшему до  замдиректора транспортной организации шоферу рекомендации дали, ни много   ни мало,  непосредственный начальник  - майор Цевелев и главный инженер объекта подполковник Дмитриев.
       Однако - слава родным компетентным органам! Вовремя они  разоблачили истинное лицо «врага народа». И живенько переместили самозванца на нары, где с единодушного одобрения все той же ВКП(б)* в общем зековском  хоре дружно «куковали» и вице - коммунисты и вечно беспартийные.
       И вот теперь ее обновленная преемница КПСС  великодушно предлагала Вонлярскому местечко в своих рядах. Еще боле дружных и сплоченных.
Перевоспитался мол, перековался. Стало быть, пожалуй к нашему спец-столу под красным плюшем! Ну, прямо, как когда-то майор Емельянов, после форсирование Днестровского лимана.
       Только ведь бывший гвардии старшина   ни на фронте, ни после войны главному в себе не изменял. И спасения не искал. Ни в плену, ни в   сталинских лагерях, где до конца разуверился в  Руководящей и Направляющей.
       Все эти свои мысли на собеседовании в райкоме, куда его пригласили «для проработки», он озвучивать не стал. По принципу «не мечи бисер перед свиньями».
       А высказал главное:
       - Извиняйте за прямоту. Партия ваша меня предала. А потому быть в ее рядах, у меня желания нет! Прощайте.
       И уехал «остывать»  в очередной рейс.
       Прихватив с собой жену Лидушку. Свою последнюю любовь. Показать просторы Родины.
       Как всегда, бесконечная лента  дорог и  убегающий   горизонт, оставляли позади  городскую суету и обыденность, в кабину врывался  свежий, напоенный запахом полевых цветов и трав, ветер странствий.
       На ночевки останавливались в самых красивых местах:  у озер, в тени дубрав и на берегах  светлых речек. Ужинали у костерка, любовались  вечерней зарей и слушали сонный посвист птиц  в листьях.   
       А росными утрами снова в путь, при первых лучах солнца.
       Ровно гудел  дизель  железного коня (теперь это был двухсот сильный «Камаз»), за окном открывались новые просторы, в кабине    по «Маяку»  лилась душевная песня.

Издалека долго
Течет река Волга
Течет река Волга
Конца и края нет
Среди хлебов спелых
Среди снегов белых
Течет моя Волга
А мне уж тридцать лет…

       - Ну, мне допустим чуть больше, - озорно подмигивал жене Димыч,  врубая очередную скорость  и прибавляя газу.
       - Чуть, -  задорно улыбалась та. Соглашаясь.
       Было ему уже за пятьдесят, но выглядел Вонлярский на сорок и при этом  отличался на удивление отменным здоровьем.
       Мог сутками  вертеть баранку в рейсах, не уставая,  по утрам дома,  шутя,  играл двухпудовой гирей  и   был чемпионом автобазы по  борьбе на руках, или как ее теперь называли  - армрестлингу.
       -  Ну и силен ты отец, - удивлялись  побежденные им крепкие мужики  (в дальнобои хилых не брали), тряся  посиневшими  ладонями. 
       -  Есть  сильнее, -  по доброму улыбался тот. - Следующий!
       После смерти  Брежнева,  чье правление новым генсеком Горбачевым  на отчетном съезде ЦК было определено как застой, Димыч несколько удивился.
       Непрерывно колеся по Союзу  с запада на восток и с юга на север, он видел новые, возведенные города  и  грандиозный стройки народного хозяйства,  процветающие совхозы и  колосящиеся поля, а также светлые людские лица.
Плюс  оборонную мощь страны,  когда приходилось бывать в спецкомандировках.
       Наблюдал и  просчеты, которых было немало.  Но в целом  СССР двигался вперед  и был  действительно Великим.
       А тут «застой». Однако!
       Когда же  объявив «перестройку», пятнистый генсек,   приказал вырубить по всей стране  виноградники,  Димыч понял, что что-то ни так. 
А потом убедился на собственном опыте.
       Выполняя из последних сил все растущий план перевозок, его автопредприятие последние пять лет практически не получало нового автотранспорта. Дирекция несколько раз обращалась по этому вопросу в Мостранс и даже выше - в Министерство. Побоку.
       Теперь подключился рабочий класс, в лице Димыча (от трудового коллектива).
       Как самый заслуженный и пользующийся авторитетом (грамот и трудовых наград было не счесть), он  по поручению того, взял и накатал письмо в Кремль. На имя Горбачева.
       Мол, вы говорите перестройка, а в нашем министерстве застой. Работаем на технике с тройным пробегом. Сколько обращались, новой не дают. Хотя и есть. Какая же это перестройка?
       Комиссия по письму приехала на удивление быстро.
       С весьма ответственным  представителем ЦК  и  хозяином  Мостранса   со свитой.
       - Ну, что тут у вас? Показывайте,- недовольно прогудел тот. Хотя положение дел знал отлично.
       Показывал директор с главным инженером и от трудового коллектива Димыч.    При полном параде. В костюме с галстуков и при всех орденах с медалями, до пупа. Директор с парторгом  и мужики  попросили надеть. Может хоть это  проймет высокое начальство. И дадут новые машины, чтобы  двигать экономику вперед. Надел, скрипя сердце.
       Вальяжно походив по территории автокомбината и глубокомысленно  выслушав «просителей»,  главный транспортник с партийным боссом  попросили Димыча показать, на чем работает он лично.
       - Не верят, гады, - пронеслось в голове. Но виду не показал, сдержался.
       - Вот, это мое орудие «перестройки», - подведя сановников к своему видавшему-виды «Камазу», похлопал по его кабине Димыч. Возраст - пятнадцать лет. Почему до сих пор ездит, даже механики не понимает.
       -  М-да,  -  пожевало губами высокое начальство.
       Потом  человек из ЦК ткнул пальцем в кабину (там виднелась аккуратно заклепанная строчка дырок), - мол, что это такое?
       - Это по мне душманы  шмальнули, - просто ответил ветеран. - Когда возил в Афганистан медикаменты с медоборудованием.
       - Ясно, -  поежились  идеолог с чиновником. -  Новую технику  вы получите. Обещаем.
       И обещание сдержали. Последней модели «Камазы», получил  только Димыч и еще пара водителей.
       Остальным - «от хрена уши».   
       А «перестройка» меж тем, двигалась дальше. Организовав в экономике бардак, ставропольский хлебороб   перешел к обороне.
       Мол-де Запад нам друг, нужно разоружаться. И развалил Армию с Флотом,  а заодно «Варшавский договор», вышвырнув сотни тысяч офицеров на улицу.
       Затем  провозгласил  всеобщую демократию,  и пролилась первая кровь.    Империя погрузилась в хаос.
       Как подавляющее число советских людей, Димыч  этого не принимал, скрипел зубами и жалел, что у него нет  любимого «дегтяря»  для вылазки в Кремль. Пообщаться с главным  демократом.
       Такого не понадобилось.
       «Горби», как называли полюбившие его американцы, по большевистски  «урыл»  бывший  член ЦК, вышедший из партии Борис  Ельцин. При поддержке московских  диссидентов  с  интеллигентам и маргиналов*.  Тот сразу объявил  «мир хижинам - война дворцам», чем вызвал всеобщее ликование.
       -  Димыч, а почему ты не ходишь на митинги?  - спросил  в один из таких дней Вонлярского, только что вернувшегося из рейса, один из его соседей. Тоже ветеран войны, прибывший оттуда со  счастливыми глазами.
       -  Не верю  я этим   партийным сукам, - был ответ. -  Все они одним миром мазаны.
       И как  вскоре оказалось, не ошибся.
       Для начала  перевертыш и иуда  похоронил Союз, подписав с такими же, как он Беловежское соглашение*,  а потом, став президентом «всея», расстрелял парламент и вверг Россию в братоубийственную войну, унесшую сотни тысяч жизней.
       Потом  раздал народную собственность придворной камарилье, создав первых олигархов, а миллионы  «электората»  вверг в нищенское существование.
Россия стала полуколонией и придатком Запада.
       Одни, типа  березовских,   гусинских, смоленских   и иже с ними, стали ворочать миллиардами, а другие - абсолютное  большинство; считать копейки,  голодать и умирать. Как в годы военного лихолетья.
       Особо страдали ветераны войны и пенсионеры. Они жили в нищете - некоторые даже просили милостыню и рылись в помойках. Все это  именовалось завоеваниями демократии. И точка.
Но Димыч не сдавался.
       Он по - прежнему, не смотря на возраст,  трудился дальнобойщиком, гоняя в теперь уже «независимые» страны СНГ и Афганистан, а порой даже в Европу.
Новые хозяева (госпредприятие стало ОАО) платили копейки, но худо-бедно на жизнь хватало.
       Меж рейсами, мрачный герой войны и ветеран труда  «бомбил» по Москве и Подмосковью на своей «шестерке», приобретенном в  «застойные времена», по случаю.
       А в столице меж  тем, как и везде,  было неспокойно.
       Учуяв в Кремле  своих, сорганизовался и выплеснулся на улицы  уголовный криминал. Старые воры в законе и молодые бандиты. По ночам, а порой и днем, в первопрестольной шла пальба, там   шел  отъем собственности.
Отстреливали и грабили коммерсантов любых мастей, а заодно всех, кто попадал под руку.
       Нарвался как-то и  наш герой. 
       В ту ночь, выручка оказалась на диво большая - две его месячных зарплаты.
       Развозил по домам, на Полянку, а потом  в Отрадное, тройку южных  спекулянтов.
       Те отмечали  какую-то особо удачную аферу в ресторане и щедро, по - кавказски, расплатились.
       Когда около  двух, поставив  в гараж  неподалеку от дома, верного кормильца, Димыч  хотел закрыть дверные створки, из темноты, в  неверном свете фонаря,  нарисовались двое.
       - Гони ключи от шарабана, дед, - щелкнул выкидным ножом первый, коренастый и с сиплым голосом.   А второй,  спортивного вида и ростом с Дима, молча протянул руку.
       - Ща, ребята, -  изобразил испуганное лицо тот, и мгновенно сделал   «козу»* сиплому (тот заорал благим матом), а потом  свалил подсечкой  спортсмена.
       Затем  раздался глухой удар, хруст, и  ограбление завершилось.
       Сиплый, зажимая рукой ослепшие глаза, выл по - собачьи на коленях, а его кореш, пуская кровавую слюну и икая, корчился  на асфальте.
       - Такие как вы, мне на зоне минет делали,  - наклонился над гопниками бывший «дальстроец».
       - А теперь валите отсюда, пока я вас в участок не сдал. Выпрямился, расправив плечи.   
       Стеная,  и   подпирая друг друга, каличные убрели в темноту. Зализывать раны.
       -  Ну и времена, твою мать, - выругался  Димыч, запирая ворота. - Может снова податься  в бандиты? 
       А потом заметил блеснувшее под ногами жало финки, поднял ее, подбросил в руке и  «дзинь!»  - лезвие задрожало в стволе  липы, метрах в  десяти от гаража.
       - Да, есть еще порох в пороховнице (усмехнулся) и направился в сторону дома, где светились окна его квартиры....

Глава 3. На руинах империи

…Демографическая ситуация после прихода Бориса Николаевича к власти резко ухудшилась, к началу 1992 года коэффициент прироста населения страны стал отрицательным (1,5 промилле), а уже в 1994 году качество жизни достигло своего наибольшего провала, в результате чего коэффициент прироста снизился до показателя в 6,1. Социальная поддержка населения государством имела лишь символический характер и существенно отличалась от реальных потребностей населения. Этот период ознаменовался массовой безработицей, в результате чего продолжительность жизни упала c 76 до 70 лет у женской части населения и с 63 до 56 лет у мужчин. Демографические потери, по расчетам экспертов составили 10 миллионов человек, многие называют этот факт геноцидом российского народа. Политологи считают, что результаты политики первого президента смогут оценить только потомки.

(из доклада Левада Центра)

       Как-то так случилось, что в то смутное время, стали шириться и набирать обороты  ветеранские организации армии и флота.
       То ли это было ответом на все ухудшающее бытие и желание чувствовать  надежное «плечо» (носившие погоны всегда были сильнее), то ли еще что. Вопрос сложный. Но они возникали и ширились по всей России.
       Генералы с адмиралами - отставники,  и такие же офицеры со старшинами  сержантами и рядовыми, часто собирались, защищали, как могли своих, и нередко выступали с  политическими требованиями к власти.
       Был приглашен в такую и  Вонлярский. В организацию ветеранов   Черноморского флота. Возглавлял ее  бывший   командующий Черноморским флотом  адмирал Ховрин.
       Торжественные мероприятия он посещал не часто,  а вот на встречи с однополчанами Дим Димыч  приходил. Они были  душевней и откровенней.Приглашали его на  мероприятия  и тихоокеанцы (тот же широко известный адмирал Штыров), а также  армейские организации в лице генерала Варенникова и даже ветераны - спецназовцы.
       С их подачи стала  наведываться  пишущая братия и кинодокументалисты. Очень уж достойный боевой путь, в назидание потомкам. И судьба. На троих хватит.
       От общения с  людьми искусства  Димыч не  уклонялся. Хотя особо  и не жаловал. Не любил  лишнего шума.
       Тем не менее, о легендарном морском пехотинце  стали писать. Сначала в военной, а потом и   центральной прессе. Затем в издательствах вышла  пара книг, известный художник учинил его портрет, а народный артист России Юрий Назаров даже пытался пробить сценарий для художественного фильма. Не  случилось.
       На экранах тусовались  герои современности. Рэкэтиры, «новые русские» и валютные проститутки.
       Заинтересовалось  Вонлярским и в  Российском Дворянском собрании. Учинили такое в Москве. Из бывших «потомков».
       Оттуда сначала позвонили, а потом приехали домой. Попросили засвидетельствовать «голубую кровь»  двух лиц, с фамилиями, заканчивавшимися на «ман» и «штейн». Что весьма удивило хозяина.
       - А причем тут я? -   усадив гостей, сделал круглые глаза Димыч.
       - Вы, господин Вонлярский, из старинного дворянского рода, - последовал ответ. - А их потомки служили у ваших пращуров.
       - О пращурах что-то слышал, - кивнул  ветеран.  - Насчет службы не знаю.
       - Вы засвидетельствуйте (подсунули бумагу), а мы в долгу не останемся. Отблагодарим. 
       Тут Димыч вышел из себя.
       - Если и служили, то псарями! - рыкнул  на  просителей. И жене, - Лида, проводи этих дворян к двери!
       Когда же те ушли, задумался. Дед по линии мамы точно происходил из дворян, но кто были пращуры, не рассказывал.
       - Интересно получается, - обратился к вернувшейся жене. - Мы - Иваны непомнящие, а они помнят все. Даже чего не было.
       - Не обращай внимание,  Дима,- вздохнула та. - Сейчас такие  изо всех щелей полезли.
       - Ладно, пойду готовиться в рейс,  - встал муж из кресла. -  Завари термос покрепче.
       На это время Димыч разменял седьмой десяток, но продолжал трудиться. И   хозяева - капиталисты его ценили.
       Объяснялось все просто.
       На дорогах процветал бандитизм (орудовали целые «бригады»),  дальнобойщиков часто убивали, а ведомые им «фуры» исчезали навсегда. Вместе с грузами.
       Димыча же на трассах не трогали. После  двух, плачевно закончившихся на его «Камаз» налетов.  Часть  братков  после разборок с водилой,  увенчанном Ангелом - наколкой и другой, «зоновского» письма раскраской, попала в реанимацию, а среди остальных прошел слух, -  дед из  старых паханов*. И решение - не трогать.
       Так, что «пахану»  поручали самый  ценный груз. Который доставлялся к месту назначения в сохранности и без проволочек.
       Тщательно проверив как всегда перед рейсом  машину  и хитрый тайник в кабине, где лежал китайского производства «ТТ», отобранный у отморозков в первой стычке, романтик дальних странствий получил путевой лист, документы на груз  и вырулил со стоянки.
       Затем выбрался из забитой иномарками, смогом и толпами  людей столицы, покатив   по кольцевой, к трассе на  «нэзалэжну».
       Дизель пел свою нескончаемую песню, спидометр исправно отсчитывал километры.
       На погранпосту и таможне все прошло «тип-топ», и  затянутый брезентом автопоезд  тяжело тронулся с места.
       Путь лежал во Львов, груз - малазийские компьютеры с оргтехникой.
       Как  многие  дальнобои тех лет,  Димыч ездил без напарника.     Отечественные капиталисты экономили на пролетариате. А потому к ночи останавливался на ночевку  в группе таких же фур,  стоящих где-нибудь в удобном месте.
       На этот раз  до такой не дотянул. В районе Конотопа. Случилась поломка.    
Пока же устранял, на землю опустилась мгла, и  в небе замерцали звезды. Трасса была совершенно пустой, по обочинам лесопосадки, в небе луна и тишина.    Как в том фильме.
       Запустил двигатель, послушал, тронулся.
       Через несколько километров фары высветили на  левой обочине, стоявшие там два легковых автомобиля, у которых шла разборка.
       На капоте  «ауди»  бритоголовый  малый распинал женщину, а чуть дальше, у внедорожника, двое мутузили одного. Тот пытался сопротивляться.
       По негласному правилу  дальнобойщиков тех лет, ночью, да еще одному, в рейсе останавливаться нельзя. За то поплатились жизнью многие.
       Димыч нарушил правило и выскочил из кабины с  «фомкой»*. Обрезиненным и не раз опробованным. 
       Бритоголового перетянул им по горбу, и тот сполз с женщины, второго, метнувшегося  навстречу с битой в руке юнца, уклонившись от удара, рубанул сбоку по ребрам, а третий, видя такой расклад, зайцем рванул в лес. Только  сучья захрустели.
       А когда,   чуть придя в себя, супружеская пара рассказывала спасителю как их «притерли» на обочину и стали грабить, вдали  тускло мигнули фары.
       Через некоторое время скрипнули тормоза патрульного милицейского автомобиля с трезубцем на борту, и из него выскочили стражи правопорядка с автоматами  «Усим стоять! Рукы вгору!
       Потом, разобравшись,  что к чему, загрузили битых в зарешеченный отсек «Уаза, приказав всем остальным следовать за ними «до участка».
       В Конотопском ГОВД  дежурный   хмуро выслушал  старшего наряда,   покосившись на  водилу,  и, поместив вялых бандитов в «обезьянник» кому-то доложил, назвав фамилии задержанных,  марку, а также   номер их  «Лэнд-Крузера».
       Спустя полчаса  за окном проурчал мотор, в фойе  нарисовался  представительный майор, покосился  на задержанных, и события стали разворачиваться  как в отечественных  фильмах про ментов. То бишь, не в плане законности.
       Потерпевших, не опросив, отправили домой, разъяснив, что это будет сделано позже, а  гостя из  Москвы начальник пригласил следовать за собой. Желая пообщаться.
       В своем кабинете на втором этаже, с портретом  президента   Кучмы на стене и японским  «Филипсом»  напротив, он попросил Димыча присесть и забыть, что случилось. Мол, хлопцы погорячились.
       - Ничего себе погорячились, - ответил шофер.-  Это ж форменные бандиты!
       - То диты   поважаемых у мисти людэй, - повертел в пальцах золотой «паркер»* майор. - Краще забудь, - перешел на «ты». - Бо будэ погано.
       - А  ты майор, меня не пугай, - наклонился к нему  дальнобой. - Я пуганый.
       - Гаразд, - качнул  головой начальник, после чего нажал   на столе кнопку.
       Снизу застучали каблуки, и на пороге возник дежурный.
       - У трюм* його, -  ткнул пальцем в собеседника майор. - Нэхай там подумае. 
       -  Гаразд, - ответил капитан.  И Димычу, -  прошу пана до выходу!
       Короче, опустили иностранца в ИВС*, такие всегда есть  под этими учреждениями. Но сделали маленькую промашку - забыли обыскать. Тогда, да и сейчас, в Украине много чего забывают.
       И  тот  воспользовался ей для  освобождения из плена.
       У дальнобоя  в кармане имелся  мобильный телефон. Лида с детьми подарили на день рождения. А там, в «адресной книге», много  интересных номеров. В том числе полковника Ашика.
       - Здорово, Миша, не спишь? -  дождавшись  ответа на вызов, сказал  в полумраке одиночки.
       -  О, Димыч! Здорово! Не сплю, брат, работаю над очередной книгой. Ночью хорошо пишется. А ты никак из рейса?
       -  Вроде того, - подошел «сиделец» к зарешеченному окошку. И сообщил, что и как. С обычным юмором и лаконично.
       -  Ну и суки! -  возмутился друг. - Ты сиди пока там тихо, не бузи. Я щас позвоню в Киев, ребятам.
       Спустя  пару часов (привычный ко всему Димыч прикорнул)   загремели запоры, и сонный охранник доставил его к ждущему наверху, у металлической  двери дежурному. А тот в кабинет  майора.
       Вид у майора был, как говорят, « ни того». Бледный  и с трясущимися руками.
       - Садитесь, пожалуйста, -  заговорил по-русски. - Я это, ошибся (блудливо забегал глазами). А преступники уже дают признательные показания.
       - Гад  ты  майор, - прищурился  ветеран войны. - Я таких  на фронте стрелял. И, встав со стула, вышел из кабинета.
       Когда над землей забрезжил рассвет, автопоезд несся по пустынной трассе, наверстывая упущенное  время,  а стальные глаза смотрели вдаль. Страны  тотальной коррупции и криминала. Которую ждала  братоубийственная война. Но это было потом.
       А пока  «нэзалэжна» получала дармовой российский  газ и растила  у себя, подобных «москальским» олигархов… 

       Наступила весна 1995-го. Год 50-летия Победы.   
       В России началась Первая чеченская война, забастовали  голодные  шахтеры Кузбасса, а в подмосковных лесах из-под снега стали вытаивать «подснежники»*.
       Так звали сотни убиенных, которых лишили имущества и жизни зимой, жировавшие в столице  воровские диаспоры, а также «солнцевские,  «люберецкие»,   «подольские» и прочие местные преступные группировки.
       Одним таким «радостным» днем,когда  в выходной  Димыч  как обычно «бомбил»  по городу, ему улыбнулось счастье.
       Предстало оно в виде импозантной девицы, поднявшей руку на Покровке, сделавшей заказ в аэропорт   Шереметьево и обратно.
       - Будет сделано, - оживился  шофер, после чего юное создание впорхнуло на заднее сиденье.
       В дороге, как бывает, разговорились,  Элизабет  (так звали пассажирку), сообщила что она студентка-англичанка, стажируется на языковом факультете в МГУ и встречает прилетающего погостить из Лондона брата.
       А когда ехали назад втроем, с крепким веснушчатым парнем,  в котором угадывался военный, выяснилось забавное совпадение.
       Элизабет снимала квартиру в том же доме где жил Димыч, да еще в его подъезде, двумя этажами выше.
       - Демонстрируя русское гостеприимство, он тут же пригласил Элизабет в гости. На русские пироги с творогом.
       - О, пир-роги! - чмокнула губами она, и что-то  сказала  по-английски брату.
       -  Ес, ес, - согласился тот, меланхолично взирая на  пейзажи Подмосковья.
       Ровно в назначенный  час прозвенел дверной звонок,  и на пороге возникла  соседка  с коробкой  английского чая «Barry’s».
       -Проходите,-  радушно встретила ее жена, принарядившаяся в лучшее платье.
       А когда гостья и хозяева прошли в зал, где вкусно пахло сдобой  и другими разносолами, в которых Лидия Александровна была «докой», Элизабет  увидела ряд висящих в рамке фотографий  на стене. И среди них  молодого улыбавшегося моряка. С орденами и медалями.
       - Вы были на войне? -  обернулась к Димычу.
       - Был, - коротко ответил он.  -  А теперь прошу к столу. Пироги остывают.
       Отдали дань пирогам, соленым грибкам  и другим русским блюдам, под вишневую наливку. Элизабет все весьма понравилось.
       Когда же перешли к заваренному по особому рецепту лично хозяином «гостевому» чаю, девушка попросила рассказать о его участии в войне. Если можно.
       - А почему нет? - прихлебнул   из чашки. И отставил ее в сторону.
- Слушай дочка.
       По мере  неторопливого повествования, лицо Элизабет менялось. От  испуганно-недоверчивого в начале, и до восхищенного в конце.  Причем, Димыч сообщил только основные вехи своего боевого пути. Опустив подробности.
       А потом Лидия Александровна показала ей  боевые награды мужа.
       - Как много! - удивилась Элизабет. - Словно у  адмирала. И здесь даже есть иностранные  (осторожно взяла в руки  две, став   рассматривать).
       - Это от Болгарии и Югославии, - улыбнулась  Вонлярская. - Некоторое время назад  мужу вручили в их посольствах.
       - Было такое дело,- кивнул Димыч. -  Подтверждаю.
       Когда же распрощавшись, гостья ушла, супруги еще долго пили чай и молчали. Потрескивая, остывал  электросамовар. На кухне размеренно отсчитывали время «ходики»…

       О своей встрече с «потрясающим русским», Элизабет не преминула сообщить в ближайшем же письме домой, в Лондон.
       Вскоре оттуда на имя «мистера Вонлярского» пришел пакет. Там имелось официальное приглашение ему и супруге, прибыть  в столицу Объединенного  Королевства для участия в международных торжествах по случаю 50-летия  Победы союзных войск во Второй войне. 
       Все расходы по перелету туда и обратно, а также их  размещению, приглашающая сторона брала на себя. В лице Оргкомитета.
       По очередному совпадению звезд, одним из его руководителей оказался тот, кому, собственно и адресовала свое письмо Элизабет - ее отец.  Участник Второй мировой  и весьма уважаемый человек в «Туманном Альбионе».
       Так, что приняв официальное предложение, чета Вонлярских одновременно оказалась и персональными гостями этой семьи. Из «сливок» Британского общества.
       Она, поначалу встретив прибывших в аэропорту Хитроу, через несколько дней перетащила Димыча и Лиду из отеля к себе домой, в фешенебельный пригород столицы.
       Здесь сближение славных представителей двух великих народов приобрело характер стремительный и необратимый.
       Верные союзническим традициям  обе стороны стойко держали удары по печени. 
       Причем как от отборного шотландского виски «Блэк Лейбл», так и самопального, домашнего изготовления «бренди из Москвы» - этого секретного жидкого оружия России, предусмотрительно захваченного неугомонным Димычем в достойном для  крепких мужиков объеме.
       Ближе к  началу торжеств, сокрушительно взломав языковые барьеры и классовые предрассудки, обе стороны достигли полного взаимопонимания.
       Димыч живо откликался на свежеиспеченный английский эквивалент своего имени  «Миттрич», а папа Элизабет - кавалер боевого ордена за Фолкленды,  щеголял в Лидином подарке - собственноручно связанном ею из пуха ангорской козы  шикарном свитере.
       Сын же Героя Фолкленд, тоже кадровый офицер - когда за столом вдруг иссяк «боезапас», не колеблясь выставил на него ценную семейную реликвию - невесть как попавший в их дом еще в конце сороковых годов и бережно хранимую много лет бутылку «Столичной».
       Помимо застольной, были   культурная, а также спортивная «программы».    
       На отрытой, с великолепным ландшафтом кругом, террасе усадьбы. Куда мужская часть компании перебралась «подышать свежим воздухом», оставив дам заниматься светскими беседами.
       Там она под волынку* (у хозяина были шотландские корни), для начала исполнила русскую «Катюшу», а потом перешла к гэльским* напевам.
       А когда все почувствовали небывалый подъем, Димыч  утвердил локоть правой лапы на столе и предложил посоревноваться в армрестлинге.
       - Ес! - переглянулись союзники,  и первым сцепил с ним ладонь папа.
Поражение оказалось молниеносным.
       - О-о! - выпучили глаза сын и  еще какой-то родственник по мужской части,  после чего с готовностью сменил  главу семейства.
       Старый вояка и молодой, боролись пару минут. Наливаясь кровью.
       Потом рука наследника была прижата к дубу стола. Окончательно и бесповоротно.
       - I can’t believe it!*  -  аж подскочил на стуле родственник.  Но судьбу испытывать не стал. Себе дороже.
       Папа же Элизабет, покосившись назад (не появились ли в дверном проеме дамы), извлек из-под свитера плоскую фляжку, со щелчком откинул ее колпачок и со словами «Yes zdravstveni Russia!» - торжественно вручил  победителю.
       - Гитлер капут! - вздев ее кверху, провозгласил  Димыч, после чего забулькал горлом. А потом крякнул  и передал  виски по кругу. Тут англичане шотландского происхождения оказались не слабее.
       Достойно поддержав престиж своей страны на частном уровне, Вонлярский не ударил лицом в грязь и на межгосударственном.
       Тем более, что Москва в своей собственной официальной делегации проявила поразительное неуважение.
       С нашими ветеранами Димыч  столкнулся   после прилета теми 6 мая, в холле отеля «Лондон», в тот самый момент, когда они с женой,  переезжали  в загородный дом своих новых друзей, в сопровождении одного из представителей оргкомитета.
       Их Вонлярский узнал по скованному поведению, беспредельной усталости в глазах и скромным, шитым на заказ, костюмчикам  без наград, замененных на повседневные орденские планки.
       Из разговора с соотечественниками выяснилось, что все ветераны - во время войны, между прочим боевые, заслуженные офицеры - дисциплинированно выполнили настоятельную рекомендацию направляющей стороны: себя на мероприятии не выпячивать, ордена и медали не надевать…
       Из-за этой унизительной чиновничьей глупости наши ветераны в сравнении с ухоженными, молодцеватыми «комбатантами»*, явившимися на торжество как раз «выпячиваться» и гордо «брякать», выглядели бедными родственнике на чужом празднике жизни.
       Из россиян достойно соперничать с представителями других стран мог только «частник» Дмитрий Вонлярский, прибывший на мероприятие с полным комплектом боевых наград и в ладной форме ВМФ Советского Союза, подаренной ему моряками Севастополя.
       Поэтому деликатные устроители рассадили наших ветеранов на трибуны почетных гостей.
       А  еще они узрели  еще одну, ошеломившую их «оплеуху.
       В числе флагов  стран - победительниц, гордо реявших  над  Праздником, не было  российского.
       И вдруг случилось непредвиденное: какой-то мужичишка, в курточке и солдатских кирзачах, обезьяной полез по флагштоку наверх. Внизу ахнули.
       Он же добрался до самого верха, выдернул из-за пазухи красный флаг с серпом-молотом и привязал. А сам скользнул вниз. Его тут же  подхватили мордастые «томми»*.
       Но пришлось отпустить. Публика оглушительно зааплодировала.
       А потом было открытие торжества и парад.
       Где, плотно, по-флотски печатая шаг, в объединенной колонне англо - американо-французских ветеранов от страны, внесшей решающий вклад в Победу союзников, промаршировал только один человек - гвардии старшина 1 статьи, помкомвзвода  разведки морской  пехоты, «полупатриот-полубандит», почти Герой Советского Союза и признанный ударник многих пятилеток Дмитрий Дмитриевич Вонлярский.
       Именно к нему, обходя потом строй ветеранов и пожимая руку каждому, подошла сопровождаемая свитой английская королева.
       Потом на торжественном приеме представители разных стран пробились сквозь толпу к Димычу, чтобы лично  поприветствовать и, подняв большой палец вверх воскликнуть «Рашен марине! О кей!
       - Куда ж вы без нас, - отвечал тот по-русски.
       Прибывшие на торжество главы государств стран - союзников считали за особую честь обойти ряды своих соотечественников - ветеранов, лично выразить им чувство восхищения и гордости, сфотографироваться на память.
       От России на мероприятия прибыл премьер  Черномырдин. На приеме он присутствовал. Но с нашими ветеранами особо не контактировал. Ограничившись кивками и невнятным бормотанием.
       Зато экс- премьер Маргрет Тетчер сделала это с неподдельным энтузиазмом.
       С помощью переводчика легендарная «железная леди» пообщалась со всеми нашими ветеранами и каждому нашла особые слова.
       У Димыча, который галантно поцеловал ей руку, баронесса задержалась несколько дольше других. Что запечатлели объективы.
       Прежде всего, поинтересовалась, за что у него ордена. Получив краткое, но явно впечатлившее объяснение, перешла к современности.
       - Вы на пенсии? - спросила она.
       Да нет, я еще работаю.
       - А почему Вы работаете? - легко подколола хорошо знающий наши реалии Тэтчер. - Вам же полагается неплохая, вероятно, пенсия.
       - Да неплохая,- дипломатично ответил Вонлярский, явно не желая вдаваться в детали.
       - А все - таки, какая именно полагается Вам пенсия? - не ослабевая хватки и вместе с тем крайне любезно поинтересовалась вице-премьер.
       - Примерно сорок долларов.
       - В день? - переспросила Тэтчер.
       - Да нет, в месяц,- сухо поправил ветеран.
       Мгновенно уловив, что попала в больное, Тэтчер  быстро сменила пластинку. Повернувшись к моложавой Диминой Лиде и сразу угадав, что это не дочь, а супруга, пожала руку и ей.
       И тут вдруг в политике заговорила женщина.
       - Сколько Вам было лет во время войны? -  Госпожа баронесса вновь обернулась к Димычу.
       - Когда началась - двадцать.
       - А Вашей супруге?
       -  Она тогда только родилась.
       Англичанка  живенько округлила глазки и как-то обезоруживающе кокетливо засмеялась.
       В клубе авиаторов, куда его зазвал Элизабетин отец, Вонлярский покорил и мужиков.
       На встрече не слабо «врезавшие» ветераны США, Великобритании, Франции и Канады, гудели как молодые.
       Вежливо выслушав все их победные речи, Димыч подозвал переводчика и попросил его перевести пару слов коллегам.
       Свой «спич»* он начал с вопросов:
       - А у  Вас хоть один бросался под вражеский танк с гранатами? А амбразуру противника своим телом заслонял? А на таран в воздухе шел?
И получив дружное тройное «ноу», не без грусти сказал:
       - Да ребята! Разная ведь - таки была у нас война. Вашу я видел. Под той же Веной наблюдал. Капитально работали. Сначала «летающие крепости» отбомбят. Потом мехколонной двигаетесь. Какой - нибудь фриц сумасшедший из развалин пальнет. Вы - назад. Вызываете подкрепление. Опять всеми средствами утюжите врага. Подключается средняя авиация, артиллерия, танки. Что после этого остается - понятно. Месиво. Можно ехать с гармошками и наблюдать вывешенные белые флаги.
       Ну что ж, это тоже война!
       Нам, к сожалению, так воевать почти не приходилось. Хотя к Победе ближе и у нас техники появилось до черта. Но судьбу боя все равно решали врукопашную. И в окружение попадали. И огонь на себя вызывали.
И потом. Немногие из Вас знают, что это такое - биться на собственной земле. А ведь мы главным образом, на своей и воевали. Среди родных разоренных   гнезд и очагов...
       Так что война, как беда - у нас одна. Но размер потерь и цена победы - разные.
       Закончил Димыч свою речь в полной тишине. А потом, после паузы - шквал аплодисментов и шум, словно союзники снова в атаку пошли…
       И все же скажи ему и тогда -  в 1995 - м, и потом, по прошествии времени,  что ветераны - союзники действительно поняли его на все сто, он ни за что  не поверил бы.
       Потому как есть вещи, которые невозможно понять, не испытав все на себе. В полной мере. Не побывав, не побившись на другой, незнакомой им войне. Нашей.
       Где всегда есть место подвигу. А жизнь дешевле девяти граммов свинца. Или смертельного осколка.
       Кстати, после той поездки он стал   регулярно получать поздравления  с Днем Победы от президента страны.
       Читал, хмыкал и приказывал  Лиде выкинуть в мусорное ведро.
       Та уносила, но не выбрасывала. Все - таки  президент. Как можно?..

Глава 4. Последние встречи

А мы с тобой, брат, из пехоты, а летом лучше, чем зимой, с войной покончили мы счеты - бери шинель, пошли домой…
                ( из песни)

       Вскоре после триумфальной поездки в Англию и сразу же после очередного бандитского наезда, случившего в приграничье России с Латвией (тот, как и следовало ожидать, закончился ничем), Вонлярский ушел на пенсию.
       Восьмой десяток, как - никак. Да и сердчишко, о котором досель вроде бы и не ведал, стало пошаливать.
       Жена Лида чувствовала себя на седьмом небе.
       В автокомбинате   его проводили с честью: администрация вручила очередную грамоту с премией и сказала теплые слова, а  трудовой коллектив подарил бывшему моряку   надувную лодку с  набором спиннингов.   Чтоб плавал  по подмосковным озерам  и рыбачил на покое.
       Покоя, однако, не получилось. И по линии Совета ветеранов дела обнаружились, да и подрабатывать пришлось.
       Пенсию Димычу, как участнику и инвалиду войны, максимально пересчитали. Тысяча  с гаком в месяц получилось. В бывшем СССР это были бы немыслимые деньги. А теперь что? Даже на маленькую семью из двух пожилых людей необходимо «приваривать».
       Ну да он- то еще о-го-го! Если «кардиология» не взбрыкивает, сила в руках есть. А вот другим здорово сдавшим  старикам каково? Хреново.
       Сосед по дому, тоже пенсионер - одногодок, с утра пораньше, чтобы люди не видели, мусорный  бачок  обследует. На днях по телеящику  вице - премьер с продувной рожей по фамилии Чубайс, в отношении будущего вот таких нищенствующих стариков оптимизм излучал.
       - У нас, говорит, в стране четыре миллиона пенсионеров. Самые малообеспеченные из них скоро получат значительную прибавку - по одному минимальному окладу.
       Вот обрадовал! Теперь сосед Димыча к зимним холодам сможет себе на лишние восемьдесят рублей, пачку «сникерсов» купить. Или пирожное бабке.
Да, обездолили стариков, расстарались!
       Власти объясняют: экономика в напряге, собираемость налогов растет медленно, в бюджете все урезано по самое «не балуйся».
       Вот на себя любимых, тут они расторопны. Те же «слуги народа». Только избирались - первым вопросом что решили? Собственный статус. Плюс министерскую зарплату и льготы. И на пенсию - особую, государственную - средства вмиг изыскивали.
       Теперь им,  народным избранникам, пустые бутылки на старости лет собирать не придется. Разве что после себя оставят - в пользу простого электората…
       Так что гигнулась,  хотя и скромная, но гарантированная от нищеты старость.
       Да если б только в прокорме дело!
       Родина скукожилась! Страна их ушедшей молодости и щедро растраченной на нее силы.
       Где она? Ау!
       Лично Димыч   ответа на это «ау» так и не нашел. Как и многие миллионы.
       Но весточку все же, получил. Прямо из Страны Советов. Точнее - от ее отзвука  в виде постоянно действующего Президиума  Съезда народных депутатов СССР.
       Сама инициатива, между прочим, исходила от Совета ветеранов и лично бывшего командующего Краснознаменным Черноморским Флотом адмирала Ховрина, а также однополчан Димыча. И поддержавшего их, такого же Совета  Краснознаменного Тихоокеанского флота и Амурской флотилии в лице адмирала Штырова.
       Фронтовую деятельность Вонлярского они знали не по наслышке - так что имели все основания ходатайствовать о представлении его к званию Героя.
       Вот тут и возникла проблема: «Героя» чего? Какой страны? Перед кем ходатайствовать? Перед Президентом России? Перед Ельциным?
       - Героя России мне не надо! - поблагодарив за заботу, встал на дыбки  Дим Димыч. - Тогда другая страна была, другая Родина. Я ее сын и ее защищал!
Сказал, а сам про себя тут же  подумал:
       - Где она теперь? В каком измерении?
       И ведь что характерно: новая Россия в   лице ее   исполнительных и законодательных органов ни на ходатайство,  ни на сам исторический вопрос не откликнулась.
       Зато живо  среагировал нелегитимный, но в отличие от легитимных, постоянно действующий Президиум Съезда народных депутатов СССР.
       Указ этого бессмертного депутатского гарнизона под командованием Сажи Умалатовой гласил:
       «За героизм и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной войны присвоить Вонлярскому Дмитрию Дмитриевичу звание «Герой Советского Союза».
       Потом эти награждения ошельмовали (стали появляться псевдо герои, купившие это высокое звание у мошенников за немалые суммы). Но факт остается фактом.
       И сбылась давняя мечта Вонлярского.
       Встретить пятьдесят пятую годовщину Победы в той великой и страшной войне,  в парадном строю на Красной площади.
       И встретил,  плечом к плечу с другими. В общем - то чудом дожившими до этого торжества  фронтовиками - ветеранами.
       Кстати, ту Звезду Димыч  больше не надевал. Не за нее сражался. За Родину.
       А затем потекли будни.
       По утрам, выпив чаю с заваренным  Лидой чабрецом* и перекусив,   он заводил старенькую «шестерку» в гараже, после чего уезжал на ней  прирабатывать у  вокзалов; вечером  ставил ее на место, ужинал и смотрел теле ящик.
       В выходные   к Вонлярским нередко заходили приятели из Совета ветеранов, проведывали взрослые и давно жившие своими семьями дети с внучкой, а порой  навещали  досужие журналисты - тема войны опять становилась модной.
       Новые фильмы  о ней  Димыч  смотрел редко  - те же «мыльные оперы».
       Героические, мудрого вида  генералы и адмиралы; упитанные, обвешанные боевыми наградами, мордастые офицеры с солдатами и их без исключения смазливые, цицястые и жопатые   боевые подруги,   
       Да и искажалось все  с точностью «до наоборот», как в том же  «Штрафбате»  или «Сволочах».
       - Что делают, подлецы, горько - улыбался он, увидев очередной  «шедевр». - Оказывается,  у нас фронт держали штрафники, а  диверсионные группы в тыл немцам забрасывали из  пацанов - беспризорников.
       В это время  старый солдат близко сошелся с адмиралом  Штыровым.
       Тот как раз и был из них, потерявший в самом начале войны родителей.
       Но в отличие от кино, властями был определен   в нахимовцы, потом закончил военно-морское училище  и командовал подводной лодкой, а  после, по линии ГРУ*  возглавлял разведку Тихоокеанского флота.
       Оба собирались навестить Дальний восток.  Перелет адмирал брал на себя. На военно - транспортном самолете . А там навестить солнечный Магадан. Где Штыров начинал службу, а Вонлярский   ее «продолжал». В лагерях Гулага.
       Но не пришлось.  С Димычем случилось несчастье. 
       В ту зиму стояли изрядные холода.
       Москва парила трубами котельных и выхлопами машин, градус  термометров перевалил за двадцать.
       А на утро Димыч  подрядился отвезти  чету младших Вонлярских в аэропорт. У тех была недельная путевка в санаторий. И пока они, добравшись к ним  с Лидой на трамвае, отходили от мороза, прихлебывая чай, Димыч отправился в гараж завести «шестерку» и подать ее к подъезду.
       Двигатель несколько раз «брал», потом чихал и не заводился, что опытный шофер ни делал. Время же  неуклонно поджимало.
       Тогда, закрыв капот и чертыхнувшись, он уцепил  авто снизу за бампер, приподнял, и наливаясь кровью, вытащил из гаража, надеясь завести его «с наката».
       Опустил. Сделал шаг в сторону, и в голове полыхнуло…

       Пришел в себя  старый солдат на больничной койке.
       Вверху, на белом потолке, сонно жужжал фреон ламп, на торс были пришпилены какие-то проводки и трубки, рядом на стуле, уронив голову на грудь, тихо дышала Лида.
       - Где я… - прохрипел, и жена встрепенулась
       - Слава Богу, очнулся, - прошептала она, после чего заплакала.
       - Не надо, прошу тебя, - с трудом приподняв  свою руку, положил Димыч ее на Лидину.
       Та кивнула, вытерла платочком глаза и   шепотом   поведала следующее.
       С мужем случился  обширный инсульт, и он находится в реанимации.
       - Врачи сказали  готовиться к худшему, - снова  всхлипнула супруга. -  А ты пришел в себя, не иначе Бог спас, мы все ездили в храм и молились.
       -  Скорее  ангел,- бледно улыбнулся  Димыч. - Который на мне. Хранитель.
       -  Может и так, - поправила подушку жена, а затем дверь палаты открылась и, вошел   пожилой мужчина в белой шапочке и халате.
       Брови у него поползли вверх, он  бегло скользнул взглядом по каким-то приборам, украшающим палату, а потом наклонился к  пациенту
       - Поздравляю, Дмитрий Дмитриевич. Вы вернулись с того света. И откровенно скажу, мы уж не надеялись. Уникальный случай.
       -  Не впервой,- прошелестело в ответ. - Можно мне водички?..
       Спустя несколько дней Вонлярского перевели в  обычную палату. 
       Его соседом оказался  убеленный сединами  полковник - фронтовик, с пулевым ранением в  область сердца.
       - Случайный выстрел? -  поинтересовался  Димыч,  при знакомстве.
       - Да нет, это я себя сам, - нахмурился  отставник. -  Из наградного  «вальтера».
       - Что так?
       - Жить не хочу в этом бардаке, -  скрипнул зубами тот. - Что сделали со страной, суки! (отвернулся к стенке).
       - Это ты браток, зря - помолчал  с минуту старшина. - Не для того мы фашистам хребет сломали, чтобы  стреляться.
       Ответом было молчание.
       Потом Димыча навестили друзья из Совета ветеранов во главе с близким другом Августом Бачинским,  а далее была выписка. С рекомендацией   пройти реабилитацию в военном санатории  Архангельское, куда Вонлярскому выписали направление.
       Когда же его доставили туда,  у руководства возник вопрос - кто будет платить? Реабилитация дело  дорогое и хлопотное.
       Вмешался  генерал армии Варенников.
       Участник Великой Отечественной войны и Герой Советского Союза,  а в то время    депутат Государственной Думы по делам ветеранов и известный политик, Валентин Иванович лично знал Вонлярского.
       Он позвонил начальнику санатория и разъяснил, что и как. Вопросов не поступило.
       Через месяц, на своих ногах, Димыч вернулся из военного санатория.
Но была сила ушла, вместе со здоровьем.
       Он быстро уставал, на прогулки в близлежащий сквер выходил в сопровождении Лидии Александровны.
       - Ничего, Лидушка,  - говорил, опираясь на ее руку. - Еще не вечер. Мы все выдюжим.
       Потеряв здоровье, твердости духа старый солдат не  потерял. По - прежнему оставаясь бодрым и  коммуникабельным.
       Теперь он  общался с друзьями по телефону, те не забывали Вонлярских и регулярно навещали.
       В один из  светлых июньских вечеров, когда  Димыч  сидел в кресле   перед открытым окном, а Лида читала ему мемуары Жукова  (стало подводить зрение),  позвонил адмирал Штыров. Из Замоскворечья.
       - Привет, Димыч,- пробасил он. - Как живешь-можешь?
       - Здорово, Анатолий, все путем. Читаю с Лидой труд Маршала Победы.
       - Я чего звоню, - продолжил друг. - Тут такая история. К тебе просятся  на прием чекисты.
       -  Пошли они на хрен, - пробурчал Димыч. -  Столько крови мне попортили.
       -   Да ты, не сепетись,- рассмеялся в трубку адмирал. - Вот, послушай.
       Помнишь  за месяц до твоего «полета на Луну», мы встречались у нас в Совете? 
       - Еще как, - ответил Димыч. - Вам с ТОФа* тогда еще  водки с «золотым корнем» притаранили  и красной икры. Хорошо пошла. Под бутерброды.
       - А как я тебя знакомил с  Эдуардом Ивановым?  Капразом из высшей школы КГБ. Он начинал на Тихом океане.
       - Это который  с Путиным  под зонтиком стоял?  Я видел фотографию.
       - Тот самый. 
       - Как же, помню.
       - Ну, так вот. Эдуард  меня дважды приглашал  на их встречи. В клуб Дзержинского на Лубянке, потом в Главный морской штаб. У него своя ассоциация морских контрразведчиков. Называется «Аскольд». Он их всех учил. В этой самой школе.
       - Так, понял, - сказал Димыч. -  А  я тут с какого боку?
       -  Ассоциация издает альманах, типа ведомственного. И не какую - нибудь хрень. Их тайные операции во всех точках Мира из первых рук, с приложением ранее не публиковавшихся фотографий и документов из архивов.
       Получают Академия ФСБ, лично Президент, Главком ВМФ  и Директор на Лубянке. Остальные идут  по списку в управления морской контрразведки.   Фолиант на триста листов, с отличной полиграфией. Как История России.
       - Не хило.
       - Вот и я говорю, - пророкотал Штыров. - Я в нем тоже публикуюсь. А теперь чекисты хотят написать про тебя.  Я  передал им свою   «Повесть о легендарном Дим Димыче». 
       - Ну что же, - помыслив немного, сказал Димыч. - Пусть приезжают. Покалякаем. Только предупреждаю  сразу:  в случае чего - покажу на дверь. Не люблю я  ихнего брата.
       -  Значит, договорились, - сказали в трубке. - Жди звонка. На связи.
       Следующим утром, когда Димыч с Лидой вернулись с прогулки, в квартире раздался телефонный звонок.
       Мягкий баритон, представившись, сказал, что он от  Анатолия Тихоновича и попросил о встрече.
       - Валяйте, - согласился ветеран. И назначил время.
       Ровно в указанный час  раздался второй звонок, в дверь, а чуть позже жена сопроводила в гостиную прибывшего.
       Им был автор этих строк, почему главу лучше продолжить  от первого лица.  Так будет вернее.
       А перед этим небольшая ремарка.
       Дело в том, что накануне звонка  Штырова, я был у него в гостях (с Анатолием Тихоновичем мы  хорошо знакомы). Вот он и рассказал мне о Вонлярском, а заодно подарил свою работу о нем.  Сказав, что она может быть интересна  для альманаха. Которую я стал читать, вернувшись  к себе домой.
А когда дошел до двенадцатой страницы, вздрогнул.
       Там излагалось прибытие Вонлярского в порт Ванино в 1950-м. А также название лагеря, где он сидел. В тех же местах «перековывался» и  мой папа. За такую  же, примерно  историю.
       Вот это да! -  мелькнуло в голове. А вдруг они пересекались?   
       Тем более, что на склоне лет отец мне рассказывал о том периоде своей жизни. А еще о  встреченном им перед освобождением  моряке. Смелом  и бесшабашном. Который был у него в бригаде.
       Так что встретиться, захотелось вдвойне. Что понятно.
       Поехал на другой день (как указано выше) А с собой захватил повесть Штырова и одно из фронтовых фото отца. Чем черт не шутит?
       - Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич.
       - И вам не хворать, присаживайтесь.
       - По какому  я делу вы в курсе, - начал я. - Можно для начала один вопрос?
       -  А почему нет? - мне их много задавали.
       Я извлек из кейса повесть  и открыл ее  на  нужной странице.
       - Вот тут  Анатолий Тихонович пишет (и зачитал все, касаемо прибытия  Вонлярского в   Индирлаг «Дальстроя»).
       -   Все верно, - кивнул он. - Так и было.
       -   Дело в том, что  в это же время  там отбывал срок   мой отец. После фронта. И рассказывал об одном лихом  моряке, с которым  пересекался.
       -   Вот как?  -   вскинул бровь хозяин. -  Интересно.
       -    Это  он, - извлек я из книжки  пожелтевшее фото и протянул Димычу.
       -    Тот взял его в руки, приблизил к лицу,   близоруко прищурился.
       -   Вроде Никола…-  прошептал спустя минуту. - Рудый.  Помню, он был из Донбасса.
       - Точно, - севшим голосом сказал я. - Отца звали Николай. Родом  из - под Луганска.   
       -  М-да,- пожевал губами ветеран, откинувшись в кресле -  Вот так встреча. А затем негромко позвал -  Лида!    
       -  Иду, - появилась  из смежной комнаты  Лидия Александровна.
       - Я с его батькой сидел, -  протянул ей фотографию. - Нашелся через столько лет. Мистика.
       -  Жена ее  бережно ее взяла, рассмотрела, а потом взглянула на меня. - Ваш папа жив? Они  с Димой  примерно одного возраста.
       - К сожалению нет. Умер в 1986-м.  После лагерей так и не оправился.
       - Эх, знать бы раньше, - повлажнел глазами Димыч. - У меня в них  тоже почему-то  защипало. Что случалось редко.
       - Надо помянуть Николу, Лидушка, - сказал хозяин. -  Организуй, пожалуйста, чего-нибудь на кухне.
       - У меня с собой коньяк, -  потянулся я к кейсу. - Прихватил  для такого случая.
       Спустя  некоторое время мы сидели на кухне.
       За помин  души отца  Димыч чуть пригубил (спиртное ему было нельзя), а мы с Лидией Александровной  выпили по рюмке.
       После пили чай с вареньем и разговаривали. Долго. И не об альманахе.
       С того дня, Вонлярские стали мне как родные. Такое случается. И отвечали взаимностью.
       Я часто их навещал,  и Димыч подробно рассказал всю свою жизнь, до мелких нюансов.
       С его разрешения  все было записано на диктофон, а еще они   с женой показали   семейные альбомы, ряд интересных документов, а также память о войне -   эсэсовский кортик  гвардии старшины. Где была гравировка на клинке «Честь и кровь». Выполненная  готической вязью. 
       Его своему другу после освобождения привез Георгий Дорофеев. Сохранил, как оказалось.
       - Это ж сколько я им фрицев приколол?  - начал загибать  Димыч пальцы, когда я рассматривал  «эхо войны».  Надолго отзвучавшее.
       В ходе подготовки материалов о легендарном разведчике, с ним познакомились и другие члены нашей ассоциации.  Навестили дома, привезли подарки.  И в их числе полную родословную фамилии Вонлярских.  Из первоисточников. Были такие возможности.
       Там значилось:
       « Вонлярлярские - старинный дворянский род.
Его предки пришли в Польшу из Германии, где именовались фон Лар,     причисленные к польскому дворянству, прибавили «Лярские», откуда фон Ляр-Лярские. Яков фон-Ляр-Лярский, получивший от Владислава IV поместья в Смоленском уезде, после покорения Смоленска (1655) поступил в подданство России, принял православие и стал писаться Вонлярлярский.
Представители рода в России также часто называются кратким вариантом фамилии Вонлярский и (в мемуарной литературе) Ванлярский.
Потомки Алексея и Константина Петровичей Вонлярлярских, жалованных отцовскими поместьями в вотчину в 1672 году записаны в VI части родословных книг Смоленской, Калужской, Курской и Санкт-Петербургской губерний.
Богдан, Фёдор, Иван и Яков Константиновичи были стольниками при Петре. К этому роду принадлежали Николай Вонлярлярский, переводчик XVIII века и беллетрист Василий Александрович Вонлярлярский…»
И так далее.
       - Вот тебе и раз, -  выслушав все то, что ему торжественно  прочел из «гербованного», специально сделанного по такому случая свитка, наш капитан 2  ранга Иван Харин, помолчав, сказал Димыч.
       - Против немцев воевал, а оказывается мой пращур германец.
       -  Когда это было? - переглянулись мы. -  Вонлярские  три века служили России. Верой  и Правдой.
       -  Это да, -  согласился ветеран. - Кстати, теперь  ясно, почему ко мне приходили те «французы» из Дворянского собрания. И ведь ничего не сказали,  хитрецы. Хотя и знали…

       Через некоторое время  по секрету от Димыча, Лидия Александровна  сообщила о  давно возникшей у них проблеме.
       Дело в том, что у мужа в Москве имелся  двоюродный брат,  умерший пару лет назад, и после него  осталась квартира. Двухкомнатная,  в престижном районе.
       До этого  у  брата  никакой другой родни не было.
       А тут объявилась. Как черти из табакерки.   Димыч  возмутился и послал ее куда подальше. Налицо были  самозванцы. Явные.
       Завязался судебный спор, ветеран его выиграл, но все повисло в воздухе. Исчезли   правоустанавливающие документы на жилье, и  наследник  не мог им распорядиться.
       Дальше - больше. Нарисовался адвокат, в лице импозантной дамы    объявившей, что она «все решит», но под условием  участия в сделке по продаже  и получения своей доли   от выручки.
       Измученные тяжбой (кто бывал в судах, тот знает), пенсионеры  согласились.
       И вот теперь адвокатша нашла покупателя и требовала  себе львиную долю. Мол, понесла высокие издержки.
       - Чего же вы раньше не сказали? - возмутился я. Это ж одна банда!
       -  Дима не разрешал. Не хотел быть обузой.
       В результате мы занялись этим вопросом, после чего встретились в квартире Димыча с  адвокатом и ее приятелем, назвавшимся работником Генеральной прокуратуры.
       А до этого выяснили, что «работник» липовый, адвокат «частный» а продажная стоимость  квартиры  ими занижена в два раза. 
       Когда же  состоялся  предметный разговор, шакалы  впали в прострацию.
Обоим светила статья. За мошенничество.
       Спросили наследника, как с ними быть.
       - Пусть отдадут, что положено и валят.
       На том и разошлись.  «Что положено» Вонлярские получили.
       Правда, значительную сумму у них все равно отобрали. «Родное государство» за платные медицинские услуги. У Димыча началась глаукома обеих глаз, и срочно потребовалась операция.
       Тут мы были бессильны.
       А  вот материалы о нем, при полном единении,  в  юбилейный, посвященный  90-летию ВЧК-КГБ-ФСБ   выпуск альманаха поместили. Не мудрствуя лукаво.   
       Ими было повествование о легендарном разведчике и Человеке с большой буквы, уже написанное  адмиралом Анатолием Тихоновичем Штыровым.
       Только вот вручить  при жизни, в торжественной обстановке,  не  смогли.
       Дмитрий Дмитриевич Вонлярский умер на Чистых Прудах  в 2007 году.
И покоится на Ваганьковском кладбище.  Светлая ему память.
       Жаль одного.
       Не дожил до светлых дней, о которых  так мечтал.
       Увидеть наконец-то  вставшую с колен  Россию.
       И  своих потомков,   сражающихся за Русский Мир.
       С   новой фашистской нечистью.

Москва-Луганск -Москва. 2014.


Примечания:
Солянка - одна из старых улиц Москвы.
Пристенок  - детская игра в прошлом веке.
Стыкнуться - подраться (жарг.).
Наркомфин - Народный комиссариат финансов.
Оголец -  мальчик.
Анфилада - ряд примыкающих друг к другу комнат.
Надворный советник -  чин в Российской империи.
Торгсин -  Всесоюзное объединение по торговли с иностранцами.
Комэск - командир эскадрона в Красной Армии.
Шкет - уличный мальчишка.
Духан - харчевня на Востоке.
СВТ - самозарядная винтовка Токарева.
Полундра -  берегись (жарг.)
ТБ-3  -  тяжелый бомбардировщик.
ППД - пистолет-пулемет Дегтярева.
Цыбик - пачка.
Крепдешин - разновидность ткани.
ТТ -  пистолет системы Токарева.
МГ-34  - немецкий ручной пулемет.
Рокада - дорога, идущая вдоль фронта.
Дегтярев -  в данном случае система пулемета.
Отец народов - одно из имен Сталина.
Зольдбух - солдатская книжка в немецкой армии.
Шкерт - кусок веревки.
Джиу- джитсу - разновидность рукопашного боя.
Апперкот - удар в боксе.
Хук - то же.
Балка - роща в степи.
Дот - долговременная огневая точка.
Дока - умелец в каком-то деле.
Непруха - невезение (жарг.)
«Секрет» -  военная засада.
Рама - немецкий самолет-разведчик.
Шамовка - еда(жарг.)
«Ком цу мир»  - ко мне (нем.).
Лимонка - граната Ф-1.
Шмалять - стрелять (жарг.)
СМЕРШ - военная контрразведка.
Травить - беседовать (жарг.)
Эскарп - земляное фортификационное сооружение.
Моршанская - название махорки, выдававшейся на фронте.
 Чумичка -  кок, повар (жарг.)
Начпо - начальник политотдела.
Кебаб - мясо жареное на вертеле.
Ракия - разновидность водки.
Бургас - крупный город в Болгарии.
 Второй фронт - в данном случае американская тушенка.
Цибарка - ведро.
Кирза - перловая каша (жарг.)
Сидор - вещмешок (жарг.)
Герлыга - пастуший посох.
Особая тройка - военно-полевой суд.
ДШК  - модель крупнокалиберного пулемета.
Гафель - часть рангоута, место для поднятия флага.
БКР- бронекатер.
Кранты - конец (жарг.)
Першерон - лошадь - тяжеловоз.
Смушка -  высококачественный бараний мех.
Цугом - один за одним.
Цейс - бинокль.
Т- VI - немецкий тяжелый танк.
Газолин - танковое горючее.
Руны - символ в войсках СС.
Оберст - полковник.
Сухпай - сухой паек.
«Ролленкорд» - марка немецкого фотоаппарата.
Фельджандарм -  солдат по охране тыла.
 Жлоб - жадина.
РПГ - ручной переносной гранатомет.
Ползун - танкист (жарг.)
Фаустпатрон -  немецкий реактивный гранатомет.
Фенька - граната Ф-1 (жарг.)
«Аненербе»  - тайная фашистская организация по поиску сверхоружия.
Отто Скорцени - известный фашистский диверсант.
Карболка -  хлор для дезинфекции.
«Студебеккер»  - марка  американского грузовика.
«Ленд-лиз»  - американская военная помощь.
Арьергард - охранение тыла.
Губерт - сорт чешского вина.
ДЗОТ -  долговременная земляная огневая точка.
Шпак - гражданский человек (жарг.)
Банник - стержень для прочистки ствола орудия.
Реми Мартин - французский коньяк.
Ворскла - река в России.
Башнер -  танковый артиллерист.
Т- 3 - средний немецкий танк.
 Огребать полундру - служить на флоте (жарг.)
Мушкотай - сорт вина.
Бор - вино.
Пенсне - разновидность очков.
Шконка - нары (жарг.)
Места не столь отдаленные - тюрьма, лагерь.
ИС - тяжелый советский танк.
Параша - бак для нечистот (жарг.)
Перо - нож (жарг.)
 Авторитет - вор (жарг.)
Жмур - мертвец (жарг.)
Бутырка - следственный изолятор в Москве.
Спарка - учебный самолет.
«Под нуль» -  стрижка заключенного.
Кича - тюрьма (жарг.)
Цербер - охранник в тюрьме.
Волчек - зрачок для наблюдения.
Кормушка - окошко для передачи пищи в двери камеры.
 Форма три - парадно- выходная форма военных моряков.
Рубать - есть (жарг.).
Рабфак - форма обучения рабочих.
На арапа - в наглую (жарг.)
Хурда - носильные вещи (жарг.)
Сявка - мелкий вор (жарг.)
Магар - просо.
Сактировать - списать по акту.
Зэк - заключенный.
«Телефункен» - марка немецкого радиоприемника.
Майна - вниз.
Лярд - топленое свиное сало.
Схрон - укрытие, тайник.
Ушан - разновидность летучей мыши.
Шило - спирт (жарг.)
Галечник - то же, что щебенка.
Пикет - геологическая отметка.
«В парке Чаир» - модное довоенное танго.
Мазанка -  бедный дом на Украине.
Матица - несущая балка потолка.
Ячмень - злак для кормления лошадей.
Катюша - примитивная   зажигалка.
Капелюх - шапка (укр.).
Иван Поддубный - знаменитый русский борец. Многократный чемпион мира.
Глед - боярышник.
Гонт - щепа для покрытия крыши.
Паляница - круглый домашний хлеб.
Калган -  ароматная трава.
Посумерничать - поужинать (малросс.)
Шевиот -  ткань.
Днепр - местное название Днепропетровска.
Шебутной -  шустрый, хулиганистый.
Манерка - походная фляжка.
Дичка - дикая груша.
Глечик - кувшин.
Комора - хозяйственная постройка.
Печерица -разновидность грибов. Шампиньон.
Присьба - наружный фундамент дома.
Долбенка - улей из ствола дерева.
Пернач - знак  начальствующего состав у запорожцев.
Оковита - хлебная водка.
Бирюк - волк одиночка.
Горыще - чердак.
Гречаники - разновидность украинских котлет.
Пакгауз - железнодорожный склад.
Осокорь - пирамидальный тополь.
Сельпо - сельский магазин потребкооперации.
Барабулька - сорт рыбы.
Шинок - кабак.
Дуванить - делить (жарг.)
Гешефт  - прибыль от сделки,  (евр.)
Бергамот - сорт груш.
ГОК - горно-обогатительный комбинат.
Ответственник - специалист, закончивший  ускоренный курс техникума.
Бобыль - старый холостяк.
МГБ - Министерство госбезопасности.
Кум - начальник оперчасти в лагере (жарг.)
Вохра - лагерная охрана.
Погоняло - кличка (жарг.)
Законник - вор в законе.
Борзой - дерзкий (жарг.)
Шпур - отверстие  в горной породе для производства буро - взрывных  работ.
Отпалить - взорвать.
УПА - украинская повстанческая армия.
Толковище - обсуждение на воровской сходке (жарг.)
Горновой - в данном случае горный мастер.
Сексот - секретный сотрудник, агент.
Бабай - старик (жарг.)
Дымка - хлебный самогон у донских казаков.
Кисляк - кислое молоко.
Бура - карточная игра на деньги.
Начкар - начальник караула.
ВКП(б)  - партия большевиков. Впоследствии КПСС.
Маргинал -  деклассированный элемент.
Беловежское соглашение  - соглашение о ликвидации СССР, подписанное от лица России Ельциным.
Коза - удар в глаза растопыренными пальцами (жарг.)
Пахан - воровской авторитет.
Фомка - небольшой ломик.
Паркер - ручка с золотым пером.
ИВС - изолятор временного содержания.
Трюм - то же (жарг.)
Волынка - шотландский музыкальный инструмент.
Гэлы -   одно из кельтских  племен.
Комбатант -  в данном случае военнослужащие  Британской армии.
Томми - собирательное название английского солдата.
Спич - короткая речь.
ГРУ -  главное разведывательное управление Министерства обороны России.

Предыдущая часть:

Продолжение:

Авиационные рассказы:

ВМФ рассказы:

Юмор на канале:

Другие рассказы автора на канале: