В приёмной Председателя Томского в этот день было беспокойно. Здесь собрались: Владимир Вернадский, Константин Циолковский и сам Томский, который только что доложил в ЦК, что ведёт работу над одним важным проектом. Идея заключалась в том, чтобы построить коммунизм на отдельно взятой планете, и сам Сталин дал Председателю добро на начало работ. В чём они заключаются? И к чему приведёт Томского эта идея?
Читайте отрывок, начало романа «Пляска смерти Председателя Томского» Олега Новокщёнова, Александра Киреева, Дмитрия Горшечникова, — о спутнике Сатурна, создании нового человека и покорении иных миров.
Вступить один на один в небывалый поединок
с природой — можно ли мечтать о большем!
Юрий Гагарин
I
В приёмной Председателя советских профсоюзов товарища Томского витало беспокойство. Причиной тревоги и забившейся в угол секретарши являлись два подозрительных старика. Первый, суховатый и подвижный, с небольшой взъерошенной бородкой и в круглых очках, одетый в сюртук старого покроя, метался по помещению, будто ища выход не то из комнаты, не то из себя. Время от времени он резко останавливался, сотрясал поднятыми руками пространство и, запрокинув голову, восклицал: «Я абсолютно ничего не понимаю!» Второй, с окладистой бородой, в потёртом пиджаке и парусиновых брюках, сидел не шелохнувшись, уставя немигающий взгляд в белизну стены. На вопли первого он неизменно монотонно отвечал: «Я совершенно ничего не слышу».
— Константин Эдуардович! — высоким голосом закричал первый, подойдя вплотную к сидевшему. — Вы можете мне объяснить, зачем мы понадобились этому Томскому?
— Я вас не слышу, Владимир Иванович. Я где-то забыл свою трубу и ничего теперь не слышу.
Видимо, не поняв его, первый продолжал:
— Отрывают от работы… А ведь только работающий, мыслящий человек есть мера мирозданью. Этот человек — гвоздь в гробовой доске отжившей науки! И проникнуть в мёртвое дерево он должен до самой шляпки, до последнего предела своей витальности!
— Я забыл трубу… — глухо отозвался второй.
— Да-да, труба! Трубный глас возвещает о закате homo sapiens . Но нет! Это не вершина эволюции. Человек будущего разительно ни на что не похож. У него другие тело, руки, ноги, а главное — мозг другой! Органы чувств — он иначе видит, слышит…
— Я вас не слышу. Я вообще ничего не слышу. Но категорически с вами не согласен! — заорал Циолковский.
— Не понимаю, с чем?
— Я, слава Вселенной, не разобрал, о чём вы тут распространялись, но, знаете ли, читывал вашу вампуку! И вот что я вам возражу: жизнь в высших формах подобна материализованному сну. А по-вашему выходит, что жизнь есть только взбаламученный нуль, небытие, приведённое в колебание незрелыми судорогами убогого разума!
Калужский мечтатель привстал, выставив вперёд голову, но родитель ноосферы выдержал его омертвляющий взгляд и упёрся своим лбом в его, пытаясь испепелить взором. Оба не переставали кричать. В этот момент в приёмную вошёл невысокий человек в неприметных усах и пиджаке, довольно глянул и, похлопав стариков по плечам, ободряюще произнёс:
— Работа, значит, уже закипела! Хорошо. Сегодня же доложу в ЦК.
Спорщики синхронно повернулись:
— Я совершенно ничего не слышу…
— Я абсолютно ничего не понимаю…
— Лиха беда начало! — бодро произнёс человек и прошёл в кабинет.
Это был Председатель Томский.
II
Выдержки из стенограммы заседания Объединённого пленума ЦК и ЦКК ВКП(б)
12 апреля 1928 года
Сталин: Михаил, зачем ты настоял на этом заседании? Мы всё решили-обсудили, ты вечно дыму напустишь — чёрт ногу сломит. Что там у тебя за вопрос?
Томский: Ёся, я о важных вещах. Я лихорадочно думал — до боли в висках, до нервного тика, до абстиненции… И понял важную вещь! Нельзя останавливаться, нужно идти вперёд, только вперёд. Мы уже три года строим социализм в отдельно взятой стране — нет поэзии, нет порыва, нет полёта, рутина засасывает. Надо брать новые высоты — построение коммунизма на отдельно взятой планете!
24 секунды нервного молчания
Бухарин: Миша! Ты в своём уме?! Ты же реанимируешь концепции левых! Это же чистой воды троцкизм, перманентная революция. Да мировая буржуазия этого нам просто не позволит! Нетушки! (Смеётся.)
Томский: Вот я и предлагаю: строить коммунизм на планете, где никакой буржуазии нет и быть не может, потому что там вообще ничего нет. Ни производительных сил, ни производственных отношений, ни революционной ситуации, ни даже Интернационала.
Сталин: Продолжай.
Томский: Спутник Сатурна — Энцелад. Открыт (бегло читает по бумажке) Фридрихом Вильгельмом Гершелем 28 августа 1789 года. Один из наименьших шарообразных спутников; сплющенный эллипсоид; геологическая активность; предполагается наличие ледяного панциря. По мнению учёных, приемлем для колонизации.
Сталин: Каких таких учёных-мочёных?
Томский: При ВЦСПС действует комиссия во главе с Владимиром Ивановичем Вернадским и Константином Эдуардовичем Циолковским. Они провели расчёты. Всё исключительно точно.
Рыков: Это же как далеко от Солнца? Там же мороз лютый, надо валенки брать. (С усмешкой.) Потянут столько продукции наши валяльщики?
Молотов: Я тоже не понимаю. Человеку недоступно покорение иных миров!
Томский: Современному человеку — да. Но кто мешает нам создать нового человека? Уже ведутся эксперименты в этой области. Если пленум одобрит наши работы, мы сможем выйти на промышленные масштабы телотворения.
Сталин: Смелый ты человек, Миша. Может, сидел мало? И Бутырку прошёл, и Нарым, а всё занимаешься своими (с отвращением) когнитивными исследованиями. (Пауза.) А что, товарищи, вдруг у него получится? Дадим добро?
Возгласы одобрения
Сталин: Не будем голосовать — и так всё ясно. Ну что, (с презрением) Прометей пролетарский, гори синим пламенем!
III
Кабинет товарища Томского имел два противоположных входа, которые как бы разграничивали его сферы деятельности. Они не пересекались как в содержании, так и в планировке. Разные подъезды, несообщающиеся коридоры, автономные вентиляция и канализация. Обе структуры вели к кабинету Михаила Ефремовича с табличкой «Председатель ВЦСПС». Только расшифровки этих загадочных букв разнились. На официальной: Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов. На тайной: Вневременной Целеуказатель Священного Пространства Света.
Именно за этой дверью Председатель проводил рабочее совещание с главами КоКоЭн (Комиссии колонизации Энцелада) Владимиром Ивановичем и Константином Эдуардовичем.
— Я доложил в ЦК, что работа ведётся, а сам толком не могу от вас ничего добиться. Константин Эдуардович, прямой вопрос: можем ли мы организовать космическую экспедицию?
Циолковский, вооружившись звуковой трубой, напряжённо слушал, потом долго кряхтел, издавая нечеловеческие носовые звуки, которые сам, к счастью, не слышал, и наконец взялся ответствовать:
— Видите ли, я уже давно утверждал — планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели. Человечество в погоне за энергией света просто обязано завоевать всё околосолнечное пространство. Для этого существуют, в теории правда, транспортные возможности. А именно реактивная техника для исследования космических миров. При соответствующем финансировании я готов приступить к постройке ракетных поездов и оборудованию космической трассы Москва — Энцелад. Я уже делал подобные расчёты для трассы Калуга — Марс.
Томский облегчённо вздохнул, хотя во взгляде его и сквозило недоверие.
— Владимир Иванович, хотите что-то добавить?
— Разумеется. Я о новых источниках энергии, прежде всего атомной. Уже шесть лет я руковожу радиевым институтом, и успехи наши потенциально гигантски. Если мы превратим эти чёртовы поезда в атомовозы! Вот будет закавыка, они понесутся просто с невообразимой скоростью — как мыши по повители!
— Замечательно! А что вы можете сказать об освоении Энцелада — это возможно?
— Бесспорно! Я всегда говорил о преобладающей геологической роли человека над прочими планетарными процессами. Прежде всего мы запустим вулканы! Просто силой мысли, сознания, воли. Вулканы есть везде, только в разных количествах. Так мы создадим атмосферу планеты, а потом внедрим туда жизнь и будем плодить биологическое разнообразие. Оплодотворим девственную биоту разумом, и тогда в буре и грозе соития родится ноосфера! Таков мой краткий план.
— Позвольте сказать, — вмешался Циолковский, — я в который раз повторяю вам: человек с нынешнем состоянием мозга на это не способен…
Мыслители вновь готовы были вцепиться друг другу в бороды, но Председатель Томский решительно погасил конфликт:
— А за это можете не волноваться. Параллельно с вами работает группа профессора Райцеса. Там с помощью передовых методов выводят нового человека — пролетарского колонизатора миров. Работа эта филигранна по форме и высокодуховна по содержанию.
IV
— Зачем же вы, товарищ профессор, ей хер-то приделали? — возмущалась Вера. — Где это видано, чтобы у бабы причиндал висел, да ещё такой, свят-свят…
Райцес молчал. Меньше всего ему сейчас хотелось вступать в дискуссии с поломойкой. Ему и самому не нравилась эта затея с мужскими гениталиями, он неоднократно пробовал отговорить Томского от идеи гермафродитизма, но тот всякий раз отрезал: революционная необходимость.
Она парила в огромной колбе, заполненной жидкостью. Райцес замедлил созревание гомункулуса, чтобы получить наконец результат — три предыдущих образца погибли из-за слишком высокой скорости биохимических реакций. В 23:05 она открыла глаза. Райцес немедленно телефонировал Томскому: «Приезжайте, она в сознании!»
Томский прибыл тотчас. Он вбежал в лабораторию и подскочил к колбе. Обнажённая женщина с признаками мужчины, заключённая внутри сосуда, казалась нереальной. Гомункул, совершенный человек. Она смотрела на него ясными ярко-голубыми глазами, слегка наклонив голову набок. Её ладони касались стенки колбы. Она медленно потянулась к Томскому, прильнув к стеклу. Их взгляды встретились.
— Суккуб, настоящий суккуб! — прошептал Томский. — Спускайте воду!
Райцес принялся откачивать воду из колбы, а Томский отошёл в сторону и закурил. Пока убывала амниотическая жидкость, Райцес настраивал гидравлику, чтобы поднять колбу. Наконец всё было готово.
Она сидела на полу в чёрном круге, служившем основанием для стеклянного футляра. Томский сощурился и медленно, разделяя каждое слово, произнёс:
— Как тебя зовут?
— Каролина, — ответила она божественно прекрасным сопрано.
— Я — Михаил Павлович, а это — Яков Леонович.
В отличие от Томского, Райцес не ощущал никакой неловкости, у него не было чувства сюрреалистичности происходящего. Им овладела мания экспериментатора, азарт учёного, упивающегося своим открытием.
— Михаил Павлович, надо бы освидетельствовать, — шёпотом сказал он, наблюдая, как образец одевается в халат, — я сам не возьмусь, нужен медик.
— Категорически нет! — Томский сжал губы в нитку.
— Есть у меня человек, надёжный. Доктор Халудров, — не унимался Райцес. Томский сурово взглянул на него.
— За сохранность гостайны отвечаете головой!
— Так точно, Михаил Павлович.
Доктор Халудров приехал под утро. Это был высокий седой старик азиатской внешности, одетый в тяжёлое чёрное пальто и потрёпанный костюм. Раздевшись в прихожей и вымыв руки, он без лишних слов приступил к осмотру. Спустя двадцать минут доктор глухо произнёс: «Патологий не обнаружено, кроме Hermaphroditos », — после чего быстро оделся и направился к двери. Райцес пошёл провожать.
Всё это время Томский курил одну папиросу за другой, у него слезились глаза и нервно подёргивались уголки губ.
Рассвет Томский и Райцес встретили за чаем. Оба выглядели вымотанными.
— Надо бы проверить половую способность образца, как думаете, Яков Леонович?
— Не рано ли, Михаил Павлович? Только что из пробирки, клиническая картина не ясна, а вы сразу, так сказать, в бой?
Томский бросил на Райцеса недобрый взгляд и, стряхнув пепел, многозначительно произнёс:
— Вам партия доверила ответственнейшее задание. Можно сказать, судьба революции сейчас в ваших руках. Не этих, понимаешь, педерастов из Коминтерна, а ваших, Яков Леонович! Потом, что я скажу ЦК? У товарищей этот вопрос самым острым образом... стоит... Тьфу!
Томский затушил папиросу и решительно поднялся.
— Вечером везите её ко мне на дачу в Болшево. А сейчас спать. Голова кругом, чёрт!
Одевшись, он собрался уходить, но вдруг остановился.
— Почему Каролина?
Райцес пожал плечами.
V
— Принимая во внимание замедление оборота оборачиваемых средств на фоне снижения производительности труда, — Томский расхаживал по комнате, диктуя текст, который Каролина молниеносно набирала на пишущей машинке «Ремингтон», — полагаю правильным…
Томский вдруг остановился. Постояв немного в задумчивости, он проговорил:
— А я ведь раньше стихи писал. Вот к примеру:
Я каторжник я отщепенец
Укор и желчь в моих словах
Как нить таскает веретенец
На тлёй изъеденных коврах
Таков и я судьбы прожига
С чугунной гирей на ступне
Распутства мне милее иго
И карт краплёное каре
Опорой мне адиофора
Костыль пирата мне гужом
Вхожу как в templum urbis Romae
Я в кокаиновый притон
До дна испита чаша грусти
Единый миром правит рок
И прорвы пленник всё кружусь я
Вагоном в лондонском метро
Томский порылся в портфеле и извлёк фотокарточку:
— Вот... Это мы на Пятом съезде партии. Вот я. А это — Ленин. Седьмой год, молодые…
Каролина сочувственно улыбнулась. Томский смутился и замолчал.
Новое издание романа вышло в издательстве Чтиво в октябре 2023 года. Читайте демо-версию и загружайте полную версию на официальной странице книги.
