Мне говорили, что Мане Сошкиной 16 лет. Но когда она вошла в палатку начальника госпиталя, она показалась мне совсем девочкой. Только орден Красной Звезды и руки выдавали в ней человека взрослого, если не по годам, так по делам. Руки были сильные, с крепкими мускулами, слегка огрубелые, покрытые смуглой сеточкой застарелых ожогов и порезов.
- Садитесь, товарищ Сошкина, - приветливо сказал председатель экзаменационной комиссии командир артиллерийской батареи капитан Галышев, тяжелый, квадратный человек с блестящей бритой головой, глуховатый, как большинство артиллеристов. - Вот так... До экзамена кое-что сказать вам хотим. Комиссия наша, как бы это поделикатнее выразить, не совсем полномочная. В общем, когда после войны будете в вуз поступать, опять экзаменоваться придется. Но ваш начальник, майор Обухов, очень справедливо считает, что экзамен - не только формальная проверка. Это полезное закрепление знаний. Вы ведь самостоятельно учитесь?
- Я? - переспросила Маня, вздохнула и, по-детски приоткрыв рот, пугливо взглянула на членов комиссии, операционную сестру Новикову и лектора политотдела Гречука. - Я учусь не сама... Товарищ майор со мной занимается, ведущий хирург тоже... Старшая сестра, Лилия Марковна. Раненые много помогают - выздоравливающие. Как же так сама!
- Так, так! - утвердительно кивнул Галышев. - Ну, вот, товарищ Обухов, зная, что мы до войны были школьными работниками, просил проэкзаменовать вас, поскольку у нас сейчас перерыв от боев до боев, а у вас по программе дело к концу подходит. Проверим и дальнейший план учебы подработаем для вас, соответственно курсу школы. Понятно?
- Понятно, товарищ капитан...
- Ну, что ж. Тогда приступим. - Галышев ткнул в пепельницу дымную толстую самокрутку и строго прибавил, обращаясь к нам: - Посторонних прошу удалиться. Посторонние рассеивают внимание ученика и излишне нервируют его...
Мы с майором Обуховым послушно вышли. Экзамен начался.
За палаткой был разбит маленький сад для раненых. Майор Обухов, высокий, сухощавый молодой человек, сел на скамью, подергал ус и сказал, как бы обращаясь ко мне за поддержкой:
- Я думаю, она справится, правда? Веры Алексеевны и Гречука я не боюсь. Галышев бы не подвел. Соскучился старик по школе, по экзаменам, заест он Маню! Да... А вы к ней внимательнее присмотритесь: золотой человечек. Вот недавно наградили орденом.
Помните бой за В.? Кое-кто из наших людей, в том числе и Маня, помогали на передовой. Она вынесла из боя одиннадцать раненых. Дело не в количестве. Она выносила с особого участка, из-за скалы, где дрался взвод сержанта Тихошвили. Теоретически туда нельзя было пройти, каждый сантиметр простреливался. А Маня прошла одиннадцать раз. Когда она вернулась со второго захода, люди сержанта Кожина, взволнованные ее мужеством, не стерпели и бросились к Тихошвили на подкрепление, хотя и было решено обождать, пока танки обойдут высотку с севера...
Мы очень радовались ее славе и подвигу, но никто не удивился. Иначе быть не могло. Маня - это характер стойкий, цельный, она верна себе как в больших поступках, так и в мелочах. Два года назад это была полуграмотная девочка четырнадцати лет. Сейчас она заканчивает учебу у хирурга Данилина и уже работает операционной сестрой. Это большая квалификация в нашем деле. Вот экзамен сдает за восемь классов средней школы. Вы знаете обстановку, в которой мы живем и работаем. Лес, шалаши, работа по четырнадцать, шестнадцать часов в сутки. И все же она умудряется учиться. Раздобыла учебники, в преподаватели завербовала нас, врачей, выздоравливающих командиров. И, честно говоря, никакой особой обстановки мы ей не создавали. Все же работа есть работа, и фронт требует своего.
И заметили мы ее не сразу. Бегает по расположению длинноногая девчушка с рыжей косой, воспитанница госпиталя, и всегда оказывается вовремя под рукой. Вода в колодце замутилась, мы еще обсуждаем, где новый копать, а Маня подхватила лопаты, санитаров, и через сутки колодец готов. Белья не хватает - Маня подговорит сестер, глядишь - стирка налажена. И так во всем: где трудно, там и Маня.
Помню, в обороне заместитель по политчасти составил цикл бесед для раненых и каждому из нас поручил тему. Приходит к нему Маня и просит разрешения беседу провести. Он удивился, но виду не подал, спрашивает: "А какую тему хочешь взять?" Она сама придумала себе тему - "Наши семьи в войне".
И заметьте, как она беседу построила: разузнала у раненых в одной палатке, откуда они родом, выпросила письма от близких и по письмам и по газетам подобрала материал. Я слушал ее беседу: это был живой рассказ о родных и земляках раненых, борющихся в тылу за нашу победу. Лучшая беседа из всего цикла. Помню, я как-то впервые ощутимо понял: прошло полтора года с тех пор, как Маня у нас, и за это время в ней сформировался живой, пытливый ум. А видели бы вы ее два года назад... Мы подобрали Маню в деревне Заречье. Помните бой за Городок?
Подошел связной и доложил, что майора вызывают "сверху" по телефону. Обухов беспокойно оглянулся на палатку, пробормотал: "И чего он выставил нас, злющий тетерев... Заест девчушку!" - и ушел, загребая по дорожке длинными ногами в гигантских сапогах с загнутыми носками.
Медленно тянулось время. Уже в восьмом часу, когда с реки потянуло холодком и караульный трижды ударил в медную гильзу от снаряда, сзывая на ужин, из палатки вышли, наконец, члены комиссии и Маня, усталая, розовая, с завитками волос, прилипшими ко лбу. Чудесные у нее были волосы, густые, рыжеватые, местами они выгорели на солнце и блестели, словно в них запутались прядки чистого золота. Узкий шрам полукругом охватывал подбородок и часть щеки, но не портил лица девушки, а придавал ему особое выражение: казалось, Маня улыбается.
Эта странная улыбка в сочетании с серьезным взглядом что-то напомнила мне. Мы с ней встречались, ошибки здесь быть не могло.
Майор Обухов назвал деревню Заречье. Два года назад шли бои за Городок...
Заречье! И я вспомнила низкое, рыхлое небо над дымящейся деревней, серый снег, пахнущий бензином, и корову, накрытую ватным одеялом. Она брела по дымной улице и хрипло мычала, закидывая голову. Автоматчик Шульга привел на командный пункт девочку лет четырнадцати. Девочка тряслась от холода и страха и грязными ладонями вытирала кровь, струящуюся с подбородка. Осколком ей разорвало подбородок и часть щеки, и кровавая щель раны была похожа на улыбку. Это было очень страшно - улыбка на белом лице с остановившимися тусклыми зрачками.
- Зачем сюда привел? - досадливо сказал командир полка, на мгновение отрываясь от рации. - На перевязочный пункт, к Бельцову веди. Я с сорок первым буду говорить, давай всех посторонних из избы...
- Извиняюсь, товарищ подполковник, - сказал Шульга, выступая вперед и тяжело пристукнув разбухшими, мокрыми сапогами. - Привел к вам, поскольку она убитых обшаривала. Наши, которые убитые на подходе, за огородами.
Командир полка был пожилой, умный и хороший человек. Он придвинул табурет и знаком предложил девочке сесть. Потом, ловко обхватив ладонями ее голову, осмотрел рану и, спросив у связного индивидуальный пакет, стал раскрывать бинт, чтобы сделать перевязку.
Осторожно вытирая клочком марли грязь возле раны, он заговорил с девочкой. "Больно?" - спросил он. "Ага..." - простонала девочка и всхлипнула. "Ничего! - сказал подполковник. - Это скоро заживет". И, заметив, что девочка опять набирает воздух, чтобы всхлипнуть, прибавил: "Ты курносая, а курносые не умирают. Курносые да рыжие самые счастливые. Верно, примета такая есть..."
У подполковника были теплые умелые руки, и девочка, доверчиво вытянув шею, позволяла ему дотрагиваться до лица и волос.
- А трупы зачем глядела? - вдруг небрежно спросил подполковник, вынимая у нее из волос соломинку. - Искала кого-нибудь?
- Ага! - сказала девочка. - Хлеба... У наших всегда хлеб есть, сухари...
- Вот как... - растерянно сказал подполковник и некоторое время молча глядел на девочку затуманенными, невидящими глазами. - Отведи ее в медсанбат, к Обухову, - сказал он, наконец, Шульге. - Пусть перевяжут я накормят. А Обухов пускай ко мне попозже зайдет...
Это было два года назад, но я отчетливо помню темные капли крови, засохшие на тонкой шее девочки, и дрожащие пальцы командира полка. Он все хотел свернуть папиросу и рассыпал табак. А за окном хрипло мычала обезумевшая корова, и разбитое стекло тянуло удушливым, мзд-ким запахом горелого бензина...
- Ну, как дела? - спросил майор Обухов, внезапно вынырнув из-за куста.
- Все в порядке, - удовлетворенно кивнул Галышев. - Очень толковая девица ваша Маня. По математике весьма продуманно отвечает. А математика - это основа основ, так сказать, бог наук!
- Не перебарщивайте, товарищ капитан! - ревниво вмешалась Вера Алексеевна.- Гуманитарные дисциплины тоже чего-нибудь стоят. В нашей школе...
- Они же сегодня невменяемые! - махнул рукой Обухов. - За три года впервые дорвались до любимого конька... Идемте вперед, я вам кое-что еще расскажу. Маня, в столовую не ходи ужинать, через полчаса поужинаем все вместе у меня.
Он рассказал мне то, что я уже знал о появлении Мани в полку, и прибавил:
- Ночью я пришел к подполковнику. Я был тогда начальником медсанбата, молодым врачом, комсомольцем. Подполковник спросил, хочу ли я взять Маню в воспитанницы медсанбата. Я замялся. Честно говоря, не хотелось лишней обузы. Подполковник сказал: "Не только отвоевать, но сохранить, сберечь, взрастить все, что можно, - вот что от нас требуется в этой войне.
А ты думал как, Обухов? Время не ждёт. До конца войны эта девочка в человека сформируется. Надо, чтобы она хорошим человеком стала. Ты ж комсомолец, это твой долг её сберечь! Каждый из нас держит в войне суровый боевой экзамен. Много задач в программе, и одна из них - жизнь этой девочки. Сделай из нее хорошего и нужного человека!"
Обухов замолчал, взволнованно перевёл дыхание и с горечью сказал:
- Рано мы потеряли подполковника. Чего бы я не отдал за возможность прийти к нему и доложить, что мы с Маней сдали сегодня первый экзамен...
Татьяна ОКС. "Экзамен". Газета "Комсомольская правда" от 4 октября 1944 года, №236 (Библиотека им. Н.А.Некрасова)
СПАСИБО ЗА ПРОЧТЕНИЕ, ТОВАРИЩ!
Прошу оценить материал лайком и комментарием, а также поделиться прочитанным в соц.сетях! Буду признателен, если Вы изучите другие публикации и видеоролики канала "Зеленая книга".