Еще с одним своим земляком, туляком, хочу познакомить читателя (в рамках цикла Круг чтения) - это писатель Глеб Иванович Успенский. Он привлек мое внимание не столько своими рассказами, сколько "сумасшествием" последних лет жизни. Расскажу о нем немного, и о его удивительном сумасшествии.
В писателе, как в капле воды отобразилась целая эпоха - и ее трагический конец. Кстати, Ленин ссылался на Успенского и неоднократно использовал образы писателя в своей первой экономической работе «Развитие капитализма в России». Ссылаются на Успенского и учебники по психическим заболеваниям. Вот, кое что я посмотрел, сделаю и свои выводы.
Сразу скажу, что я - не великий знаток и любитель творчества Успенского. Мне более по душе другой Успенский - который написал про "Простоквашино". Глеб Иванович, однако, был человеком очень совестливым, сострадательным, и потому его внимание было обращено городской бедноте. Изображению этих слоёв и были посвящены его первые произведения, в особенности цикл очерков и рассказов «Нравы Растеряевой улицы» (1866) о жизни бедноты тульских рабочих кварталов и моральном разложении, которое в этой среде царило. Если коротко - пили много. А водка в царской России стоила дорого - чтобы не потворствовать пьянству. Вот и получалось, что до 80 процентов своего дохода рабочие тратили на водку. На семью оставалось мало. Хотя если бы эти деньги тратились на семью, то люди жили бы припеваючи:
"Все согласны, что очнись он, ему цены не будет, что у него «золотые руки»; а он точно умышленно махнул на все рукой, обманывает, буянит и, как нищий, шляется в поденщиках, да и то только для того, чтобы выработанное пропить в кабаке."
Хорошо знаком Успенский был и с жизнью, бытом русских крестьян - хотя и не в деревне, а в городе. В его повести «Власть земли» речь идет о жизни крестьянина Ивана Босых, который получает выгодное место на железной дороге, спивается, а затем возвращается в деревню и становится примерным крестьянином и счастливейшим человеком.
Интересно, как большевистская пропаганда взяла эту историю и перевернула ее с ног на голову. Горький писал:
«Кто внимательно прочитает книгу Усненского о „Власти земли“, тот неизбежно почувствует в ней глубочайший фатализм, уверенность в необоримой силище власти земли над мужиком (человеком). Это, конечно, не проповедь зоологического существования, но это — несомненнейшая проповедь необходимости для человека подчиниться некой власти, в данном случае — власти природы, земли. Обратите внимание — не борьба проповедуется, а под видом слияния с природой — подчинение её власти, значит — и её целям. Русский человек всегда ищет хозяина, кто бы командовал им извне, а ежели он перерос это рабье стремление, так ищет хомута, который надевает себе изнутри, на душу, стремясь опять-таки не дать свободы ни уму, ни сердцу».
Провокатор Горький хотел увидеть в этой истории "возмутительную тупую покорность русского народа". Его возмущало, что человек может быть счастливым, если он при этом не убил царя и не поднял на штык помещиков. Горький не понимает - как может быть человек счастлив просто живя на земле, в мире с другими, в мире с Богом и с собой. Но Успенский отобразил именно ту характеристику русского народа, которую так ненавидели революционеры - желание простой мирной жизни.
Успенский восхваляет не роволюционера, а праведника - правдолюба, святого. А святым, как известно, во все времена и во всех странах тяжело приходилось. Он пишет:
Но в далекую старину между ними, как мы уже говорили, виднелась третья фигура, третий тип — тип человека, который, во-первых, «любил» и, во-вторых, любил «правду». Безропотно, как трава в поле, погибающий и, как трава, живущий Платон, однако, думал, что «бог правду видит, но не скоро скажет». И умирал, не дождавшись этой правды.
С осени 1889 года у Успенского начинается нервное расстройство, которое переходит в сумасшествие. Осенью 1892 года он был помещён в Колмовскую больницу для душевнобольных в Новгороде, где и провёл последние годы своей жизни (умер Успенский от паралича сердца 24 марта (6 апреля) 1902 года). Согласно Д. С. Мирскому:
«болезнь его приняла форму распада личности. Он чувствовал, что разделился на двух людей, из которых один носит его имя Глеб, а другой отчество — Иванович. Глеб был воплощением всего доброго, Иванович — всего, что было в Успенском плохого».
В чем же проявлялось это сумасшествие? Это вам не "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда". Нет. Успенский считал себя (1) богом и (2) грешником. Для удобства классификации он называл Глеба - богом (с маленькой буквы он писал), а Ивановича - грешником. Глеб церил в нем. А Иванович - каялся. Ни "Глеб", ни "Иванович" - не отличались буйным нравом, не стремились сделать кому-то зло, оскорбить кого-то. Напротив - главной странностью Успенского, с точки зрения осматривавших его священников и докторов, было то, что и других людей он почитал за богов и за ангелов. "Ангел Сергей", обращался он к одному из своих санитаров. "Ангел Евгений", писал он, обращаясь к одному из своих друзей-литераторов.
При всем этом Успенский не утратил своего прекрасного писатеьского стиля, обладал прекрасной памятью, прекрасно общался с друзьями и не подавал никаких других признаков сумасшествия, кроме обозначенных выше. Но говоря о самом себе как имеющем, наряду с человеческой (Иваныч) божественную природу (бог Глеб) он приводил церковный и медицинский истеблишмент мягко говоря в недоумение.
Но я не психолог, не психоаналитик, и не свидетель тех событий. Но почему-то, когда я думаю, вспоминаю о Паустовском, мне на память приходит стихотворение Пьера-Жана Беранже:
Безумцы
Оловянных солдатиков строем
По шнурочку равняемся мы.
Чуть из ряда выходят умы:
«Смерть безумцам!» — мы яростно воем.
Поднимаем бессмысленный рев,
Мы преследуем их, убиваем —
И статуи потом воздвигаем,
Человечества славу прозрев.
Ждет Идея, как чистая дева,
Кто возложит невесте венец.
«Прячься», — робко ей шепчет мудрец,
А глупцы уж трепещут от гнева.
Но безумец-жених к ней грядет
По полуночи, духом свободный,
И союз их — свой плод первородный —
Человечеству счастье дает.
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый Свет;
Нам безумец дал Новый завет —
Ибо этот безумец был Богом.
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!
