Если задаться нетривиальным вопросом, есть ли какой-то из классиков русской литературы XIX – начала XX вв., который бы служил в армии и при этом восхвалял военную службу, то мы сразу же будем поставлены в тупик, поскольку ответить на этот вопрос будет крайне затруднительно.
Во-первых, не совсем ясно, что именно величать? Саму войну, убийство? Или как кто-то гибнет на поле боя? В чём же тогда заключается возвеличивание, ведь прославлять надо собственно жизнь, а не смерть.
Во-вторых, кто хоть раз столкнётся с армией, сразу поймёт, что особо радоваться тут нечему. Это машина для подавления частной воли и общественного сознания, для превращения человека в винтик, пружину огромного механизма, который раздавит любого, кто осмелится ослушаться или идти наперекор. К тому же сплошная дуристика.
А в-третьих, почти вся русская литература этого периода, за исключением, может быть произведений сибаритов Пушкина и Островского – сама по себе малоутешительна, упадочна, мрачна и безнадёжна.
Кто же тогда будет «певцом» аппарата удушения свободы личности?
Один из столпов советской литературы, Максим Горький, в статье «В. И Ленин», дал следующие характеристики:
«… Русская литература - самая пессимистическая литература Европы; у нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы страдаем, - в юности и зрелом возрасте: от недостатка разума, от гнёта самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного устройства вселенной; в старости: от сознания ошибок жизни, недостатка зубов, несварения желудка и от необходимости умереть.
Каждый русский, посидев «за политику» месяц в тюрьме или прожив год в ссылке, считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал. И никто до сего дня не догадался выдумать книгу о том, как он всю жизнь радовался. А так как русский человек привык выдумывать жизнь для себя, делать же её плохо умеет, то весьма вероятно, что книга о счастливой жизни научила бы его, как нужно выдумывать такую жизнь…».
Поэтому, наивно было бы ожидать от таких литераторов панегирика в адрес армии. Что там может быть хорошего?
Я не рассматриваю как литературные произведения бесцветные воспоминания отдельных старых генералов, в которых звучит славословие в адрес членов императорской фамилии и представителей известных дворянских родов. Кто какой был душевный и внимательный по отношению к господам офицерам. Это всё, как правило, отнюдь не искренне.
Над военными посмеивался ещё Александр Сергеевич Грибоедов, хотя его к военным писателям можно отнести с большой натяжкой, ведь в боевых действиях он никогда не участвовал. Темнее менее, в Отечественную войну 1812 года, выражаясь современным языком, он был мобилизован 17-летним юнцом. Добровольно и вопреки желанию матери Грибоедов был зачислен корнетом в Московский гусарский полк гр. П.И. Салтыкова.
Отношение писателя к армии можно узнать из характеристик, данных ему полковнику Скалозубу из его бессмертного произведения «Горе от ума», вышедшей из печати ещё при жизни Александра I. «Золотой мешок» Скалозуб, метящий в генералы, горой стоящий за армию, «слова умного не вымолвил ни разу». Тем не менее, в историю Скалозуб вошёл своей знаменитой фразой, ставшей синонимом убийственного мракобесия.
Я князь-Григорию и вам
Фельдфебеля в Вольтеры дам,
Он в три шеренги вас построит,
А пикните, так мигом успокоит.
Мы также прекрасно понимаем, что поклонниками армейской службы не могли быть ни Тарас Шевченко, ни Достоевский, познавшие на себе все её «прелести», соответственно в 5-м Оренбургском и 7-м Сибирском линейных батальонах. Причём, первый был отдан в рекруты решением Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, а второй – отправлен рядовым после освобождения из острога.
Какое уж тут восхваление?
Конечно, же нельзя отнести к проармейским писателям Льва Николаевича Толстого с его безусловно антивоенной «Войной и миром».
Наиболее значительным русским писателем конца XIX – начала XX вв., в творчестве которого военная тема занимала много места, был, Александр Иванович Куприн. Правда, о его месте в отечественной литературе постоянно обсуждается.
Прозаик, критик и публицист А. В. Воронцов в своей статье «130 лет со дня рождения» пишет: «…Вряд ли кто-нибудь с уверенностью назовет Куприна фигурой, равной как его великим современникам - Чехову и Бунину, так и рангом помельче - Горькому и А. Толстому. А почему, собственно? Разве произведения его устарели, забылись…? Ничуть не бывало. Дети читают «Белого Пуделя», «Барбоса и Жульку», взрослые - «Олесю», «Поединок», «Яму», «Гранатовый браслет». …Так в чем же дело? Где «не дотянул» Куприн, чтобы войти в сонм «великих» или быть первым среди «выдающихся»?... ».
Многие критики и литературоведы называли Куприна Колумбом «армейского материка». Кому, как не ему, доподлинно известны законы, царящие в армии, всю военную муштру он испытал на себе.
Купринский «Поединок», написанный во время русско-японской войны - о вызывающей отвращение принудительной армейской муштре, запуганных солдатах, жестоких порядках и вообще моральной деградации офицерского состава. Аморальная жизнь офицеров, погрязших в пьянстве и разврате, также отражена писателем в рассказе «Штабс-капитан Рыбников».
Сам Куприн был «погружен» в армейскую жизнь буквально сызмальства – являлся выпускником кадетского корпуса и Александровского юнкерского училища, а в 1-й половине 90-х годов XIX века служил в 46-м пехотном Днепровском полку, стоявшем в г. Проскурове, Подольской губернии, и даже пытался поступить в Академию Генерального Штаба. Но не получилось потому, как пьяный Куприн выбросил с палубы плавучего ресторана в Днепр полицейского.
Менялись, интенсивно эволюционировали взгляды писателя, однако неизменным оставался его интерес к армейской теме. В 1907 году Толстой охарактеризовал Куприна следующими словами: «У Куприна никакой идеи нет, он просто офицер» и в целом жизнелюбивый Толстой был удручён мрачноватым «Поединком».
Конечно, на творчество любого писателя личная жизнь (особенно в детстве) накладывает серьёзный отпечаток. Душевные травмы (т.н. психотравмы), служат источником литературы.
- Кто виноват в этом? Я тебе скажу: моя мать. Это она была первой причиной того, что вся моя душа загажена, развращена подлой трусостью …, - напишет Куприн в «Реке жизни», рассказе о застрелившемся в номерах гостиницы студенте.
Некоторые критики считали, что Куприн в «Поединке» сильно переборщил, есть такой художественный приём – гипербола, а посему получилось недостоверно.
Удручённый своей сломанной жизнью незадачливого генштабиста, Куприн размышляет о том, что военные – это самое несчастное сословие.
В обществе повесть имела оглушительный успех, который был омрачён критикой военных. Последние увидели в «Поединке» «клевету» на офицерский корпус и сочли писателя предателем. Некоторые даже пытались вызвать его самого на дуэль, а военный историк, генерал-лейтенант П. А. Гейсман обвинил Куприна в покушении на подрыв государственного строя. Он настоятельно рекомендовал автору в своём творчестве не писать о тех вещах, от которых он далёк.
Писатель и критик А. И. Введенский (псевдоним - А. Басаргин) оценил «Поединок» как «прикрытую проповедь антимилитаризма, полный неряшливых инсинуаций памфлет, главная цель которого заключалась в том, чтобы военные усомнились в правильном выборе своей профессии».
Куприн вложил в монолог алкоголика поручика Назанского, философа и мыслителя в душе, крайне нелицеприятную личную оценку армейского офицерского корпуса:
«… Поглядите-ка вы на наших офицеров. О, я не говорю про гвардейцев, которые танцуют на балах, говорят по-французски и живут на содержании у своих родителей и законных жен. Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго русского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы. В лучшем случае - сыновья искалеченных капитанов…».
В советское время творчество Куприна, как беспощадного разоблачителя пороков кровавого царского режима, властями приветствовалось, хотя «революционных веяний» в его произведениях и не находили. К. Г. Паустовский в книге «Поток жизни» назвал «Поединок» «тяжелейшей пощёчиной политическому строю царской России», «документом о тупой и сгнившей до сердцевины офицерской касте, об армии, державшейся только на страхе и унижении солдат, об армии, как бы нарочно созданной для неизбежного и постыдного разгрома в первых же боях».
Уже в 1937 году в Гослитиздате вышел двухтомник Куприна «Избранное», затем, в 1953 - 1954 годах – трёхтомник сочинений, 6-томное собрание сочинений - в 1957 - 1958 г.г. и, наконец, 9-томное – в 1970 – 1973 г.г.
Даже, несмотря на то, что писатель арестовывался ЧК после убийства Володарского, сидел в тюрьме и служил поручиком в белогвардейской Северо-Западной армии Юденича, он, тем не менее, получил разрешение вернуться в СССР 31-го мая 1937 года.
Наверное, единственным исключением из всего этого ряда можно считать Лермонтова, чьё масштабное творчество коснулось и русской армии.
Зажглась, друзья мои, война;
И развились знамена чести;
Трубой заветною она
Манит в поля кровавой мести!
Однако такое пылкое восхваление войны, безусловно, выдающимся писателем можно отнести к его огромному чувству неудовлетворённости жизнью вообще. Белинский, которого Ленин называл «революционной фигурой», считал, что Лермонтов был жутко разочарован в действительности.
Поэзия Пушкина оптимистична и светла; а лермонтовская – полна скорби и жалоб на бездействующее поколение. Отсюда Белинский делал вывод, что Лермонтов – поэт совсем другой эпохи и что его поэзия – новое звено «в цепи исторического развития нашего общества».
«Глубокий и могучий дух!», — так писал критик о Лермонтове после их встречи в 1840 году.
Как мы знаем, сам Лермонтов - автор не просто романа, а и вышедшего из-под него клише «Герой нашего времени». Это - признание в разочаровании.
При встрече с ним Белинский убедился в сходстве характеров писателя и его персонажа Печорина. Оно, по его словам, заключалось в «рассудочном, охлаждённом взгляде на жизнь и людей».
Поручик Лермонтов был, безусловно, храбрым человеком и абсолютно не дорожил своей жизнью, что хотя бы видно из его последующей дуэли с Николаем Мартыновым (он просто выстрелил в воздух и, тем самым, позволил себя убить).
Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Для боевого офицера, каким являлся поэт, Бородино было тем самым полем, куда он хотел бы непременно попасть, «военным раем», своеобразной Вальхаллой (Valhǫll — «чертог мёртвых»). Согласно скандинавским сагам, на место в небесном чертоге в Асгарде могли претендовать только доблестные воины, погибшие с оружием в руках. Лучшие из лучших.