Все, кто смотрел замечательную кинокомедию Эльдара Рязанова 1962 года «Гусарская баллада» по пьесе Александра Гладкова «Давным-давно», наверняка, обратили внимание на одну деталь – мощь и стать главного героя гусарского поручика Ржевского в исполнении Юрия Яковлева.
В «классических» произведениях (пьесе и фильме) место службы поручика Ржевского прямо не называется. Однако в пьесе Гладкова командир партизанского отряда Давыд Васильев говорит, обращаясь к Ржевскому: «Драчливость, брат, твоя вошла в пословицу давно в полку Ахтырском». Возможно, что шла как раз о службе Ржевского в этом гусарском полку.
То, что Юрий Васильевич великолепно сыграл роль, говорить не приходится. Однако по своим физическим параметрам (рост 184 см) Яковлев менее всего подходил на роль гусара.
Почему? Всё просто – слишком высокий и мощный. На голову выше корнета (Шурочки Азаровой).
Кавалерия повсюду подразделялась на тяжёлую и лёгкую. Кирасиры всегда относились к тяжёлой, а гусары – к лёгкой кавалерии. Драгуны и уланы в некоторых армиях считались лёгкой кавалерией, в других – тяжёлой. В России традиционно значительное место в лёгкой кавалерии занимали казаки.
Основу легкой кавалерии большинства стран Европы (и России в том числе) составляли гусары. Главное отличие от тяжёлой ударной кавалерии заключалось в массе коней, имевших значительно меньший вес (на 150–300 кг).
Выгодным отличием лёгкой кавалерии была значительно большая выносливость и мобильность: стратегическая, в виду возможности использования лишь подножного корма, и тактическая, в виду меньшей массы. Недостатками же были абсолютная невозможность ведения боя против плотнопостроенных масс тяжелой кавалерии и пехоты (за очень редким исключением).
Зачастую значительно превосходящие по массе кони тяжёлой кавалерии просто сбивали с ног легких вражеских коней, обрекая на погибель всадников, придавленных своим средством передвижения. Так же отличалась конструкция седла (меньшей высотой задней части) и стремени, которое крепилось значительно выше.
Наилучшей, по мнению европейских экспертов, лёгкой кавалерией считалась австрийская – национальные венгерские и польские гусары.
Примерно в конце XVI века сначала во Франции, а затем и в других странах Европы был введён смешанный род войск – драгуны. Вооружённые мушкетами, они должны были сражаться, смотря по обстоятельствам, либо как пехота, либо как кавалерия. Подобный род войск был создан еще Александром Великим под названием димахов, но этот пример долго не находил подражания. Драгуны XVI века просуществовали более продолжительное время, но к середине XVIII столетия они повсюду утратили свой смешанный характер, сохранив лишь название, и использовались обыкновенно как кавалерия. Самой важной отличительной чертой их было то, что они представляли собой первый вид регулярной кавалерии, совершенно лишённый защитного вооружения. Попытка создания драгун, как действительно смешанного рода войск, была вновь предпринята в широких масштабах русским императором Николаем; но вскоре оказалось, что перед лицом врага их всегда приходилось использовать в качестве кавалерии, и потому Александр II очень скоро превратил их в обыкновенную кавалерию, так же мало рассчитанную на выполнение функций пехоты, как гусары или кирасиры.
Расцвет кавалерии пришёлся на Тридцатилетнюю войну 1618 – 1648 г.г. Ни в один другой период этот род войск не занимал такого большого места в любой армии. Во время Тридцатилетней войны от 2/5 почти до 1/2 каждой армии обыкновенно составляла кавалерия; в отдельных случаях на одного пехотинца приходилось два кавалериста. Самым выдающимся из кавалерийских начальников этого периода был шведский король Густав-Адольф.
Спустя 200 лет разделение кавалерии на типы превратилось в пустую формальность. Об этой «нелепости» высказался Фридрих Энгельс в своей работе «Армии Европы», написанной для журнала «Putnam's Monthly» («Ежемесячник Патнема») в 1855 году:
«… Еще более поразительную нелепость можно наблюдать в кавалерии. Здесь различие между лёгкой и тяжёлой лошадью служит основанием для всякого рода подразделений — кирасиры, драгуны, карабинеры, уланы, егеря, гусары и т. д. Все эти подразделения не только не имеют никакого смысла, но они прямо вредны вследствие создаваемых ими усложнений. Гусары и уланы заимствованы у венгерцев и поляков. Но в Венгрии и в Польше эти кавалерийские части имеют определенное значение; это были национальные войска, и их мундиры были национальной одеждой страны. Переносить подобные особенности в другие страны, в которых нет оживляющего их духа,—по меньшей мере смешно. Не без основания в 1848 г. один венгерский гусар ответил русскому гусару, обратившемуся к нему со словом «товарищ»: «Что за товарищ? Я гусар, а ты — шут!» («Nicht Kamarad, ich Husar, du Hanswurst!»).
Другим столь же смехотворным учреждением являются почти во всех армиях кирасиры, ослабляющие себя и лошадей своими щитами (французская кираса весит 22 фунта), которые при этом не предохраняют их от действия ружейной пули, пущенной с расстояния в 150 ярдов. От кирасы было уже освободились, но монархическая традиция вновь ввела ее во французскую кавалерию, и примеру Франции скоро последовали все европейские государства…».
Считается, что слово «гусар» (хуса - грабеж, набег, разбойное нападение) сербско-хорватского происхождения, его первоначальное значение – «разбойник». Венгры же считают по-другому.
Как нам повествует «Энциклопедия военных и морских наук» Г. А. Леера, гусары (от мадьярских слов Hus – 20 и ar – жалование) возникли в Венгрии при короле Матьяше Корвине в 1458 году на сегединском сейме приказал для защиты от турок образовать особое ополчение, в состав которых назначить от 20-ти дворян по одному и при каждом них – 1/20 своих вооружённых людей. Из Венгрии гусары перешли в Польшу: при короле Стефане Батории в польских гусарах служил цвет богатейшего дворянства.
Юрий Яковлев, сыгравший поручика Ржевского, более всего подходил для кирасира или кавалергарда.
Вот как описал Аустерлицкое сражение Л. Н. Толстой в «Войне и мире», где хрупкого гусара Николая Ростова едва не затоптала тяжёлая кавалерия:
«… Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли все тем же аллюром, но они все прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову все слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду; «Марш, марш!», произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё-таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная тяжелая пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» – и, оглянувшись, увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно, французскими кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после с того откуда-то стали стрелять пушки и все застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей, юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек…».