Дисциплина, дисциплина…
Перед отбоем один из наших всегдашних разгильдяев «черпак» Палетов стал наезжать на «молодого» Пуракина. Да, того самого, что выронил снаряд во время стрельб. Он как-то совсем не мужает. По-прежнему колеблемая любым ветром «тростиночка», да еще и со склонностью к очмырению. Но у меня к нему какая-то странная приязнь.
Палетов сначала орал – типа что-то просыпалось на него с верхней койки Пуракина, а затем толкнул так, что тот отлетел в сторону и сотряс мою койку тоже. Я не выдержал:
- Палетов, что ты к нему пристал? Отстань.
- Ты чо – ох…л?
- Отстань, тебе говорю.
- Ты – чо, коммунист что ль?
- А хоть бы и так…
Я как-то внутренне напрягся от этого неожиданного определения. Палетов тоже на миг замер, как бы что прикидывая в уме. На его слабоинтеллектуальном лице отразилась эта непривычная для него работа мысли.
- Чо – Граснову заложишь? – наконец выдал он.
Какой-то вздох поневоле вырвался у меня из груди. Как же я устал уже от этих подозрений и обвинений!
- Я еще никого никогда не закладывал…
А дальше как-то неожиданно для самого себя прибавил:
- Я же добра вам желаю.
Удивительна реакция и как-то сразу успокоившегося и отставшего от Пуракина Палетова, который с бессознательным сарказмом выдал:
- Знаю, как ты добра желаешь.
Да, а желаю ли я им действительно добра? Нет, наверно все-таки желаю. Иначе не стал бы писать положительные характеристики дембелям или хлопотать о восстановлении комсомольского билета, как тому же Немецу… Желаю все-таки.
В декабре начался новый учебный год, и это отметилось почти невозможным внешним ужесточением дисциплины. Все темы политзанятий были только об этом.
Утром, когда выходил на развод, тормозит Граснов.
- Посмотри на часы!
Смотрю:
- На моих 29 минут девятого.
- Выброси свои часы. Уже 31 минута…
И после паузы:
- Что ж ты? Ты же должен вести всех за собой, - сопроводил он сентенцию обвиняющим взором. – Помнишь, что тебе говорили? А ты опять сам по себе. Ну что молчишь? Иди – что с тобой говорить…
Я и пошел, невольно внутренне скрежеща зубами. Все теперь мне тычут мне под нос.
Как-то грузили продовольственные мешки в хранилище. Один мешок с сухарями оказался прорванным и просыпался. Народ накинулся на неожиданную съедобную халяву. Я крепился в сторонке. Когда все насытились и стали расходиться, все-таки взял один и засунул в рот, думая, что никто не видит. Но столкнулся с глазами с кем-то из случайным наблюдателей. И сразу кусок стал поперек горла. «Ты же – пример! Ты должен вести за собой». На минуту нельзя расслабиться.
И действительно – все стало по минутам. Все по расписанию. Все занятия, построения, подъемы, отбои, инструктажи, политзанятия. Надолго ли?
Офицеры дневали и ночевали в казармах – бьются за дисциплину. Был на комсомольском активе вместо секретаря Губнова – там тоже об этом. Мол, в округе, 300 человек – больше роты – были пойманы в самоволках.
И вскоре - комсомольское собрание на эту тему. За час до него Лузнецов мне: мол, чтоб я выступил. Я как-то быстро настроился и прикинул, что скажу.
И сказал о трех «вещах». Первое – что где же мужать, как не в армии? Что дисциплина – это и есть мужание. Второе – что нужно переломить тенденцию, когда в героях ходят разгильдяи, а исполнительные и дисциплинированные солдаты – не в почете. (Да, у кого что болит – тот о том и говорит). И третье, что разгильдяйство – это не «солдатская смекалка», это недопустимая в настоящее время расхлябанность и распущенность. (Это я имел в виду Гасху с его одобрением быстрой смены караульных смен.) И даже обратился к молодым солдатам (у нас их пять человек), чтоб брали пример не с разгильдяев, а с дисциплинированных солдат.
Сажусь, но не успел еще перевести дух, как мне передают записку от Лузнецова: «А что ты конкретно предлагаешь?»
И – как озарение какое-то. Еле дождался очереди, беру снова слово и говорю:
- Выдвигаю конкретное предложение. За любое попадание на гауптвахту – автоматическое исключение из комсомола.
Все сразу заволновались. Подорвался Лазьмин (тот, кто спал, будучи разводящим в карауле и вместо себя высылал рядового солдата.): мол, нельзя все так огульно – нужно разбираться в каждом отдельном случае.
К моему большому удивлению резко против выступил Лузнецов.
- Это хреновое предложение от Битюкова! – обрубил он перед голосованием, никак не мотивируя. И мое предложение, естественно, не прошло по голосованию.
Собрание закончилось, и меня позвал к себе Лузнецов. Как-то загадочно на меня поглядывая, он вкрадчиво начал:
- А ты знаешь, что твой друг Веремеев вычудил? Кандидат, тоже мне, хренов… В самоволке выловили. Я ему уже зарезал отпуск. А по твоему бы предложению – он не то, что из комсомола – из кандидатов тут же вылететь был бы должен. Да, только зачем мне эта канитель? Куча бумаг, собраний, докладных, обсуждений…Скажут: куда вы смотрели, когда предлагали в партию… Не стал я давать ход. А ты что предлагаешь – выгнать его – а?..
Я еще пока ошарашено соображаю. Действительно, я что-то последние дни Андрея Веремеева не видел. Думал, что заслали его куда-то. А он, оказывается, на губе был… А Лузнецов продолжил:
- Ну, теперь он у меня попляшет. Пусть только заикнется о каких-нибудь вольностях. Сразу припомню…
Да, за тобой точно не станет… Но Лузнецов неожиданно меняет тему:
- Слушай, Битюков, предложение тебе. Как ты посмотришь, если бы ты после службы остался у нас? Мы бы тебе направление дали в военное училище? В мае пошлем учиться. А?..
Я все еще не могу прийти в себя. Бормочу что-то типа: на гражданке от меня будет больше пользы.
- Нет, ты не спеши. Я поговорю с Нач. ПО.
Нет, это предложение Лузнецова я отбросил без колебаний. Армия – только на время, правда что – для возмужания. Но что с Веремеевым?..
Потом он мне расскажет, как было дело. После очередного разноса Лузнецова он не выдержал и «сорвался». Взял и ушел вечером из части – пошел и засел в кино, после которого и был выловлен патрулем.
- У меня что-то сломалось внутри. Отпуск зарезали… Ладно – я буду сволочью, собакой, скотиной… Раз это нужно – мне же и нужно. Только выдержать, чтобы приняли в партию, а там – трава не расти. На гражданке все забудется как страшный сон…
Что-то обреченное тускло светилось в его узких глазах, когда он мне об этом повествовал. Да – рядом с Лузнецовым мудрено не сломаться.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь