Катька открыла глаза, и тут же их зажмурила от яркого солнца, пробивающегося сквозь тонкие застиранные занавески. В голове у нее пронеслась фраза: опять это долбанное утро. Вставать с постели совсем не хотелось, но нужно было не опоздать в школу, она вчера пообещала своей классной Ларисе Алексеевне. Подходила к концу изнуряющая и самая длинная третья четверть, которая принесла много изменений в привычный уклад Катиной жизни.
Тут из глубины квартиры прозвучал до конца не протрезвевший голос матери, с хрипотцой от постоянного курения. Голос ее усиливался по мере приближения, шаги уже отчетливо слышались, значит она зашла к ним в комнату.
- Катька, Егор подъем, школу проспите, - произнесла она заплетающимся языком придерживаясь за косяк. Ночка, как всегда, выдалась бурная.
Катька повернулась на бок и уставилась на мать, давая понять, что она уже проснулась.
- А ну, брата разбуди, - удаляясь шаткой походкой, почти невнятно произнесла мать.
Уже через несколько мгновений она бухнулась на старый, засаленный и местами прожженный от окурков диван, и сразу же засопела…
Катька потянулась, посмотрела на спящего Егора, лицо у него было напряженное, видимо опять снилась драка с пацанами с другого района. Они частенько задирали его, обзывая бомжом, из-за неприглядного внешнего вида. Носы старых кроссовок «просили кушать», футболки были до того застиранные, что казалось они светятся, настолько истончился материал, и его любимые трико с лампасами давно вытянулись на коленях и в области пятой точки. Единственными украшением шестнадцатилетнего парня служила серебряная небольшая печатка, которую кто-то случайно обронил в очередной потасовке, а он подобрал и присвоил себе.
Настенный календарь указывал, на то, как быстро пролетел год и надвигался очередной день рождения.
Через три дня, двадцать пятого марта, ей должно исполниться пятнадцать.
- Вставай, а то физику проспишь, - толкнула в плечо брата Катька. Егор зашевелился и открыл глаза.
- Сколько времени, - буркнул недовольно он, находясь еще вероятно в своем сне.
Значит точно снилась драка, по одному только голосу поняла сестра. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Потому что они были родными душами, среди грязи, пьяного дебоша и разврата матери.
Они не сговариваясь шли в свою комнату, и закрывали плотно дверь, видя как в гости к матери пришли очередные собутыльники, веселые, державшие в своих вечно трясущихся руках бутылки с самогонкой. Они так крепко держали эти бутылки с «драгоценной жидкостью», как будто это был трофей, или святыня.
Не пересчитать, сколько собутыльников прошло через их квартиру, со счету собьешься. Бывали, конечно, и завсегдатаи, имеющие привилегии остаться на ночь, на раскладном диване в зале, а утром умывающие свои красные, отекшие рожи в ванной. Иногда без стеснения они брали зубные щетки хозяев и чистили зубы, хотя от стойкого запаха перегара это явно не спасало. Потом они разбредались кто куда, и часов до восьми вечера в квартире наступала благодатная тишина. К восьми-девяти часам вечера они подтягивались обратно, и начиналась веселая попойка, с танцами, закрывающимися в ванной парочками, не в силах совладать с приступом страсти. Ведь алкоголь и разврат - верные спутники. Пьянка обычно заканчивалась мордобоем на почве ревности, слезами, матами, битой посудой. Затишье обычно наступало в районе четырех утра, когда пьяные в стельку собутыльники падали спать кто куда.
Если же Егора не было дома, Катька незаметно удалялась из дома, когда начинали подтягиваться друзья матери. На улице в поздний час было находиться куда безопаснее, нежели среди пьяных мужиков, которые не контролировали свои слова и руки. Однажды один из таких гостей, перепутал дверь в ванную с их братом спальню. Катя лежала на кровати и слушала в наушниках музыку, поэтому не слышала как кто-то вошел. Незваный гость времени зря на терял и с порога набросился на Катьку, придавил и начал везде лапать. А его губы старались впиться в катькину шею. Впервые она настолько сильно испугалась, понимая, что силы неравны. Ее оппонент находился сверху, придавив ее своим весом так, что она не могла дышать. Не говоря уже о том, чтобы кричать о помощи. Ее спас Егор, он что-то забыл дома и вернулся именно в тот момент, когда собутыльник их матери лапал своими грязными руками невинное тело сестры, которое едва могло сопротивляться вдавленное в старый матрас. Егор здорово тогда отметелил этого мужика, побитый даже грозился написать заявление в полицию на парня. Но больше в их доме он не появлялся.
Иногда их мать Марина вставала на «путь истинный», устраивалась на работу, чаще всего в котельную или уборщицей в местную поликлинику, и усердно работала месяц или два, практически без пьянок. Это были золотые времена, так сказать, передышка в жизни брата и сестры. Мать наводила дома порядок, варила борщ и компот, иногда даже стряпала пироги и булочки, а с первой зарплаты покупала им сладости. Если была премия, то им еще и перепадало по немного карманных денег.
Но долго в таком состоянии Марина находится не могла, усталость на работе накапливалась, учителя ей без конца звонили и жаловались на плохое поведение детей в школе, и у нее опускались руки. После работы она заходила в магазин за одной единственной бутылочкой пива, чтобы расслабиться, а заканчивалось это звонками собутыльникам. Которые тут как тут возникали на пороге с горячительной жидкостью. Утро ее начиналось обычно к обеду и с несколькими пропущенными вызовами от начальства. В первый день прогула ее конечно же прощали и давали второй шанс, которым же она пренебрегала в выходные, плавно переходящие в запой.
Катька вышла из комнаты, посмотрела на мать, валяющуюся на диване в грязном некогда розовым в мелкий цветочек халате, подол задрался и представлял на свет застиранные серые трусы. Она подошла и прикрыла этот срам простынею. Затем вошла в кухню, чтобы наспех выпить горячего черного чая. Лучшего лекарства от всех невзгод в жизни, так считала она. А если еще дома бывал сахар - так это совсем праздник. Из раковины на нее смотрели щербатые тарелки, с остатками засохших макарон, тут же на плите стояла эмалированная кастрюля, на которой местами уже была сбита эмаль, крышка валялась рядом, а в кастрюле сиротливо на дне две застывшие макаронины. На столе армия грязных рюмок, тут же бокалы с недопитым чаем, размазанный и застывший майонез, хлебные крошки, открытая банка с огурцами, шкурки от дешевых сосисок, антуража добавляла жестяная банка из-под кильки, стоявшая на подоконнике, в которой остался только томатный соус, успевший прокваситься за ночь, а утром нагретый сквозь стекло солнцем и распространявший по кухне резкий кислый тухлый запах рыбы.
Найдя источник вони, Катька тут же взяла в руки банку, завернула ее в целлофановый пакет, завязала узел, чтобы спрятать неприятный запах и выкинула в мусорное ведро.
Налила в чайник воду, и стала ждать пока он закипит.
Вторая часть здесь.