Совершить невозможное , Возможно!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КЛАРА ФЕДОРОВНА ОЗЕРЦОВА: «МЕТОДОМ НУЖНО ЗАНИМАТЬСЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ, В ПОЛНУЮ

СИЛУ, И ТОГДА ДИАБЕТ ОТСТУПИТ»

Невысокая, подтянутая женщина в синем платье стала проворно пробираться к трибуне. До доклада Утесовой
она не хотела и не собиралась выступать. После квалифицированных выступлений врачей-методистов,
особенно после доклада правой руки Бутейко - Вильмы Францевны Гончаровой, рассказавшей о четырнадцати
значительно улучшивших свое состояние в Новосибирском Центре больных-диабетиков, ей казалось, что в
этом нет никакой необходимости.
Однако доклад Утесовой основательно разозлил эту скромную, перешагнувшую уже пятидесятилетний рубеж
ученицу Бутейко. Клара Федоровна по мягкости и тонкости своей натуры менее всего, казалось бы, подходила
для роли бойца. Но тут ей вдруг захотелось дать бой. Озерцова не поднимала руку. Не писала записок в
Президиум на выступление. И все же Бутейко по одним ее внезапно загоревшимся глазам понял: нужно, чтобы
она довершила не сделанное Утесовой.
Доклады на конференции были строго лимитированы. На счету была буквально каждая секунда выступающих.
И все же никто не рискнул подать голос протеста. Многие в этом зале хорошо знали: Кларе Федоровне
Озерцовой было ЧТО (!) им рассказать.
Сибирячка откинула с высокого лба легкую прядку шелковистых, почти еще не поседевших волос и цепко
ухватилась за ножку микрофона.
- Что тут собственно много говорить?.. Я не собиралась выступать. Специально не готовилась...- Озерцова
открыто посмотрела в явно заинтересованный внеплановым (а значит, по зову сердца, искренним)

выступлением зал.- Но раз уж мне предоставили слово,- Клара Федоровна покосилась на одобрительно
кивавшего ей Бутейко.- Я скажу...
Она смотрела с высокой сцены на многих знакомых ей по учебе в Новосибирском центре методистов (немало
среди них было и ее учеников) и чувствовала, что от нее ждут не протокольной речи.
А ведь она могла бы и не стоять на этой трибуне.
«...Почему вы не сделали операции? Ведь у вас рак! Раковая опухоль груди!! Я же вам русским языком в
прошлый раз сказала, чем это пахнет... Себя не жалко, так хотя бы о детях подумали!» - строгая широкоплечая
хирургиня громко топала на нее ногами.
И кричала она на Озерцову, и топала всего лишь менее трех лет тому назад?
Но не тогда, в начале июня проклятого восемьдесят шестого, и не от этого крика и топанья возбужденной
медички насмерть перепугалась она... Испугалась (и за детей в первую очередь) Клара Федоровна в начале
рокового апреля, когда ровно за три недели до Чернобыльской трагедии грянула трагедия ее личная. Все та же,
так яростно накинувшаяся на нее через пару месяцев хирург Осипович поначалу, конечно, вела себя куда тише.
«...Одевайтесь! Я направляю вас на рентген. Но, увы, милочка, и без того ясно (Татьяна Николаевна в отличие
от своих коллег считала, что от больного не следует ничего скрывать) - у вас великолепно пальпируется
безобразнейшая опухоль в правой груди. И скорее всего злокачественная».
«...Что же вы раньше-то на осмотр не пришли?..- покачивала она через три дня головой, рассматривая свежие
рентгеновские снимки.- Теперь операции не избежать. И дай Бог, чтобы она оказалась успешной...- хирург тут
же выписала ей соответствующее направление.- И не тяните с этим! Отложите все дела. Срочнее этого,-
Татьяна Николаевна помахала в воздухе глянцевым листком,- ничего на свете не бывает».
По тому, как хирургиня отводила в сторону свои рыжеватые, привыкшие часто встречаться с человеческой
болью глаза, Клара Федоровна безошибочно поняла, что, как профессионалка, она ее, безусловно, хоронит.
Успешных раковых операций бывает немного. Бесплодных - хоть пруд пруди. Зловещий хвост кометы Галлея в
ту мрачную весну указывал не только на гибель чернобыльских украинцев. Прихватил видать и хохлушку,
волею судеб оказавшуюся в это время в Сибири...
Все сошлось один к одному. Изгнание мужа (бывшего сталинского стипендиата, лауреата Государственной
премии, кандидата в депутаты Верховного Совета) из научного института. Изгнание за одно слово правды на
ученом совете, где Виктор позволил себе назвать часть их научной институтской верхушки физиками, идущими
абсолютно порочным путем в науке.
Начальник кадров лично отбирал у него пропуск на проходной, до боли выворачивая руки... Призыв младшего
(за которого больше, чем за спортивно закаленного старшего, опасались) сына в армию прямо с первокурсной
университетской скамьи. Болезнь внучонка Андрюшеньки.
Все, буквально все, разом свалилось на ее бедную безоглядную головушку!.. И не найдись в этот момент
поблизости, рядом с ней настоящих друзей - ей бы нипочем, абсолютно нипочем, не выжить. Но друзья
нашлись. Они не побоялись пугающего хвоста не ошибающейся в дурных прогнозах кометы Галлея.
Отсоветовали ей ложиться под нож.
- Там все равно смерть! - безжалостно, глядя прямо в измученные, с красными прожилками глаза Озерцовой,
наотмашь рубанул ей один из них.- Пойдешь к другому ВРАЧУ. Я его никогда, ни о чем не просил (я с ним
почти что в ссоре из-за принципиального расхождения взглядов на многие вещи,- мог бы еще добавить, но не
добавил ее доброжелатель), однако ради тебя попрошу,- горячий Кларин сторонник осекся на полуслове.-
Пусть только попробует откажет...
Бутейко не отказал. И двенадцатого апреля восемьдесят шестого, не чуя от страха ног под собой (скандально
известный в Академгородке доктор представлялся ей весьма недоступным и грозным), Клара Федоровна все же
позвонила в указанную ей заранее квартиру.
Бутейко приказал ей срочно уменьшать глубину своего дыхания. Довести безвоздушную паузу до шестидесяти,
а лучше всего до 120 секунд. И через месяц (на шестидесятисекундной паузе) ее опухоль сократилась в три раза.
А через два (при паузе в 85 секунд) она уменьшилась до микроскопического (по сравнению с былым - со
среднюю грушу) размера пшеничного зернышка.
- Теперь можешь идти к Осипович. Обращать хирурга в нашу веру...- скомандовал ей Бутейко.- Бьюсь об заклад
- этого пшеничного зернышка она не прощупает! Они ведь и этого не умеют...
Вот тогда-то на нее и затопала, забрызгала слюной насмерть перепуганная ответственностью за несделанную
по ее направлению операцию хирургиня.
- ...Вы не мать! Вы не друг своим детям!! - полыхали, выкатывались из орбит, ее растревоженные до предела
ярко-рыжие глаза.- Вы думаете, за вашу смерть меня посадят? Нет! - она в отчаянии бросила на стол ее
учетную карточку.- Это вас, вас за преступное отношение к своему здоровью следует посадить. Прямо сейчас...

Прямо немедленно! - хирургиня зачем-то (возможно, чтобы позвонить начальству и тем самым хоть как-то
перед ним на всякий случай оправдаться) схватилась за трубку своего новенького телефона.
- Успокойтесь,- попробовала ее остановить вконец растерявшаяся от подобного шквального напора Озерцова.-
Я ведь только ответила на ваш вопрос: сделала ли я операцию? Но я не успела сказать вам главного,- Клара
Федоровна смущенно потупила так и светящиеся радостью глаза.- Никакая операция мне уже не нужна...
- Кому вы рассказываете? Что это вы еще такое удумали? Бороться надо до конца.
Несколько потеплевшая Осипович подошла к ней вплотную:
- Разденьтесь-ка до пояса. Я вас осмотрю.
...Результаты осмотра настолько ошеломили буквально обалдевшую, похоже уже не желавшую верить даже
своим собственным многоопытным пальцам хирургиню, что она упала в кресло с широко открытым от
удивления ртом.
- Рассказывайте, что пили? Какими мазями натирались? Кто посоветовал? Это просто невероятно!.. В моей
практике такое впервые,- чуть придя в себя, приготовилась записывать в раскрытую учетную карточку Татьяна
Николаевна.
- Ничего я не пила. Просто дышала по Бутейко,- негромко произнесла Озерцова.
- Что, что? Дышали по Бутейко и рассосали злокачественную опухоль? - Осипович отложила в сторону ручку.-
Да вы понимаете, что вы говорите?
- А вы своим рукам верите? - тоже начала заводиться Клара Федоровна. Добродушное, обычно улыбчивое лицо
ее несколько вытянулось. Внезапно она вспомнила брошенное Бутейко ей напоследок: «Хирургу своему все
расскажи, но особенно-то его, если не будет верить, за метод не агитируй. Нельзя широко афишировать, что
уменьшение глубины дыхания зачастую спасает и от рака...
Заявку на излечение раковых опухолей медицинская мафия никому не простит. Шестерых моих хороших
знакомых врачей-самородков уничтожили за подобные заявления чисто физически. У них есть способы... А
мне еще пожить хочется, кое-что доделать...»
Озерцова в тот момент, прощаясь с доктором приняла почти все за шутку. Но реакция готовой и самой себе не
поверить хирургини заставила ее переменить свое мнение.
- Мне все равно, что вы там запишете...- Клара Федоровна кивнула на раскрытую перед врачом карточку.- Но
операция мне не нужна.
- Запишем то, что сказали,- как-то загадочно вымолвила снова взявшаяся за шариковую ручку Осипович.
«...Больная утверждает, что дышала по Бутейко»,- четко вывела она в конце своего оправдательного,
перечеркивающего первичный приговор окончательного диагноза. И наотрез отказалась выдать Озерцовой на
руки тот злосчастный апрельский рентгеновский снимок и даже его описание.
Ох, и ярко же светило в то июньское утро для Клары сибирское солнышко. Из поликлиники она будто на
крыльях летела. Ей, дочери первого секретаря Луганского горкома партии, зверски замученного в тридцать
седьмом в сталинских застенках (подвешивали на запястьях на трое суток...), пережившей всю страшную
гитлеровскую оккупацию на Украине (перед самым освобождением озлобленный за свою собаку, поманутую
маленькой Кларочкой, фашист лишь по случайности не пристрелил их обеих с матерью), ей, чьего мужа лишь
недавно за малую толику правды о себе вытолкали взашей с работы коммунисты ученого совета с
профессорскими и кандидатскими портфелями,- ей тогда, в июне страшного для страны восемьдесят шестого,
все же не выпало умереть. И она была счастлива! Счастлива, каждым даримым судьбой мгновением. Такого
сладкого воздуха и опьяняющего запаха зелени, как в то утро, Клара, казалось, не знала никогда.
Она была счастлива, даже, несмотря на то, что самый близкий ей человек потерял любимую работу и,
оплеванный и растоптанный, принужден был искать какую угодно, что сын так-таки (и при сплошных пятерках)
был взят с превокурсной студенческой скамьи в пугающую ее армию, что внучек Андрюшенька, едва
оправившись от недуга, в любой момент мог заболеть заново. И все же, несмотря на все это, она была
счастлива!!..
Она нелегкими, порой жестокими усилиями над собой (кто знает, как дались ей два весенних месяца
отчаянного, многочасового самопридушивания) обрела вторую жизнь. Новых друзей и новую веру. И дала
обет: сколько хватит сил помогать другим страждущим. Не зря же, в конце концов, сказал Иисус Христос:
спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи. Клара оказалась как раз из тех, сперва спасших себя (и
проверивших все на себе), вокруг которых действительно предстояло спастись очень и очень многим.
Благородное Бутейковское зерно на этот раз (увы, далеко не всегда так случалось...) легло в более чем
благодатную почву...
Прошедшие у нее курс обучения методу во вновь созданном Новосибирском лечебно-оздоровительном центре
больные подолгу еще звонили и писали ей впоследствии благодарные письма. Спрашивали совета в трудных

случаях. А главное - все направляли и направляли к Озерцовой всех своих нуждающихся в помощи метода
ВЛГД родственников и знакомых.
Аудитория, где Клара Федоровна проводила свои занятия, почти всегда бывала, набита до отказа. Приходили
свои (то есть больные, записавшиеся именно в ее группу). Набегали поднабраться опыта от других методистов.
Сидели сами будущие методисты, проходившие в центре первичную стажировку.
К ней - не врачу (по образованию Озерцова была математиком) - стекались на занятия лучшие медицинские
силы. Те наиболее передовые и прогрессивные медики, которые, несмотря на известную официальную опалу
Бутейко, все же посчитали необходимым приехать и поучиться его чудодейственному методу. Получше
разузнать об его долгое время замалчиваемом Открытие болезней глубокого дыхания.
Циклы занятий Озерцовой переписывались в линованные ученические тетради. Их увозили будущие методисты
по своим городам и весям. И, тем не менее, спрос на нее как на методиста оставался очень велик! Ведь
добраться до Новосибирского академгородка, прозаниматься там (и именно в ее группе) хотя бы две-три недели
мог далеко не каждый.
И на всех семинарах Клару Федоровну окружали плотным, тесным кольцом те, кто хоть что-то слышал о ее
успехах с больными. Задавали бесчисленное количество вопросов, суть которых почти всегда сводилась к тому,
чтобы узнать, а как все же ведет конкретно она то или другое занятие по методу ВЛГД? Что говорит. Откуда
черпает сведения...
Озерцова никогда никому не отказывала. Отвечала буквально всем и подробно. Ажиотаж вокруг ее имени
создал ей немало скрытых недоброжелателей среди коллег-методистов. Ей - не врачу - многие медики не могли
в душе простить такого успеха. Потихоньку, помаленьку кое-кто старался незаметно выжить ее из центра. А
заодно и других не врачей-методистов.
Но в критических ситуациях Бутейко всегда очень твердо заявлял: мой метод должны вести преподаватели по
призванию. А ими могут быть не только медики... Медицина меня все эти годы только душила. И для меня

любой излечивший у себя методом тяжелое заболевание не медик-методист - гораздо дороже не верящего по-
настоящему в метод и не прочувствовавшего его как следует на себе так называемого «специалиста» с

медицинским дипломом в кармане. И к Кларе Федоровне продолжал тянуться нескончаемый поток
страждущих...
...Так вот эта-то самая Озерцова и стояла сейчас на трибуне, готовясь сказать своим соратникам то, что, по ее
мнению, следовало сказать вдогонку малопримечательному по фактуре докладу главного краевого
эндокринолога. Озерцовский доклад нигде не был зафиксирован.
Бутейко высоко ценил свою ученицу, как методиста, но в печатный сборник, изданный после конференции, в
первую очередь, безусловно, попали доклады только дипломированных, ведущих практику в государственных
медицинских учреждениях медиков. Ведь Константину Павловичу предстояло пробивать брешь в толстенной
стене крайнего недоверия со стороны консервативного медицинского официоза. А для его представителей
любые, пусть самые яркие, сообщения всяких там Озерцовых являлись не более чем всплеском неуправляемых
«народных» эмоций. А кто ж из них и когда верил народу? Да хоть ты мертвых из гроба без медицинского
института воскрешай - все равно скажут, что шарлатанство!
Но и потому, что он не вошел в официальные анналы (а это легко узнавалось сразу - в президиум не просили
тезисы...), ее доклад становился тем более интересным. Интересным для тех услышавших его трехсот
делегатов, многие их которых прекрасно понимали, что его с удовольствием прослушали бы и прочли многие
тысячи.
Он не изобиловал заумными медицинскими терминами. Не освещал потаенной статистики. Но из него можно
было услышать то, что делает метод с тяжелобольными людьми, когда он преподносится им спасшимся этим
же методом человеком.
- ...Первое, что я хотела бы отметить,- Клара Федоровна расправила загнувшийся воротничок своего платья,-
это не нужно бояться применения метода ВЛГД в полную силу,- она с высоты трибуны взглянула на
настороженно смотревшую на нее Утесову.- Нужно смелее давать больным сам метод, а не всякие там его
щадящие интерпретации...
В зале моментально захлопали. Клара Федоровна боялась, что Учитель может ее поправить, но Бутейко сделал
вид, что озабоченно протирает свои очки.
- Я сама ушла на методе от страшной болезни. «Она от рака вылечилась...» - зашептали знавшие Озерцову в
первом ряду.
- И я вам точно могу сказать: без настоящего, интенсивного труда многого способом ВЛГД при тяжелом
заболевании не добьешься!

Когда у меня у самой пауза подходила к сорока секундам и начали чиститься все остеохондрозные дела, мне
было очень плохо! Болела голова, ломило шею. Девять дней я боролась с этим состоянием. Ни одной минуты
не помышляя о том, чтобы прекратить тренировки!! И на десятый день все как рукой сняло.
А если бы я дала себе слабину, мне бы попросту не хватило времени обогнать уже далеко зашедший в моем
организме разрушительный процесс. Ведь погибала я не от остеохондроза, а от куда более серьезного недуга...
Я тоже, конечно, за осторожность при ведении, скажем, все тех же диабетиков,- она вновь бросила косой

взгляд на явно нахмурившуюся Утесову.- Но я против многомесячного их маринования на полу-методе-
полукомплексе целого сонмища лекарственных препаратов!

Если доктор Бутейко (она повернулась к столу президиума) говорит, что снижение внешнего эндокринного
препарата у диабетиков, занимающихся в наших группах, следует проводить на одну четверть дозы и не
задерживаться на одной дозе более суток - значит это НАДО делать. Не только снижать, может, иногда и
повысить дозу, смотря по самочувствию пациента, но обязательно менять ее ЕЖЕСУТОЧНО!! - Озерцова
откинула назад упрямо спускавшуюся на глаза челку.

Если Константин Павлович утверждет, что больных сахарным диабетом вполне допустимо держать на дву-
трехкратной норме сахара - значит, не следует, во что бы то ни стало стремиться загонять инсулином этот

сахар у них до обязательной установленной Минздравом нормы.
При понижении сахара в крови у диабетиков ниже двух-трех установленных норм инсулин тогда лучше всего
отменять, он становится только вреден.
Клара Федоровна видела, как прикусила при этих «кощунственных» ее словах губы главный эндокринолог.
- Из тех диабетиков, что попадались у меня в группах, практически ни один больной не уезжал домой, не снизив
за десять дней занятий свою дозу инсулина, по крайней мере, на пятьдесят процентов! В основном снижали на
две трети и зачастую вовсе уходили от него.
Она горделиво расправила плечи.
- И это при обязательном, я подчеркиваю, обязательном хорошем самочувствии больного. Но при совсем не

обязательном понижении сахара в его крови до установленной нормы. Нас вполне устраивает и дву-
трехкратное превышение ее, при отличном самочувствии больного, теоретически строго обоснованное

доктором Бутейко.
Я могла бы привести много примеров,- Озерцова почувствовала, что Утесова готова вот-вот подскочить со
своего места.- Но остановлюсь на одном, может быть далеко не самом удачном. Однако тогда, как мне кажется,
даже некоторые мои скрытые оппоненты в этом зале не смогут обвинить меня во лжи.

Озерцова еще цепче ухватилась за трибуну. Она была по натуре очень скромным человеком, но уж если за что-
либо бралась - то шла до самого конца.

- Этой зимой был у меня в группе один пожилой врач из Красноярска,- она, уже совершенно не таясь, с
вызовом посмотрела на заерзавшую в своем кресле Полину Николаевну.- Старый, опытнейший хирург на
пенсии. Давным-давно проклявший и нашу беспомощную и бесхребетную, а по большому счету, по его
мнению, попросту преступную медицину и все с ней связанное...
Вот уже более десяти лет Валерий Леонидович мучился тяжелой формой сахарного диабета. Ко мне в группу
он приехал на пятидесяти шести единицах инсулина. А дома у него, бывало, заходило и за шестьдесят
единиц... Большой и грузный мужчина. Прошедший две войны: и Финскую, и Отечественную. Уже перенесший
инфаркт миокарда. Иабсолютно во всем разуверившийся: и в советской власти, ради которой он положил свое
здоровье, едва заработавший от нее себе под старость на лекарства. И, конечно же, в родной советской
медицине, год от года только прибавлявшей ему губительного для собственной поджелудочной железы
инсулина.
Клара Федоровна еще раз задержалась взглядом на кончившем протирать свои очки Бутейко: не осудит ли за
отнюдь не блестящий пример?
- Работать с бывшим хирургом было невероятно сложно. В метод он сроду не верил, и в Академгородок был
затащен чуть ли не насильно встревоженными его первым, совсем недавним, инфарктом родственниками.
На занятиях сидел нахохлившись, живот вперед, пальцами барабаня по столу. Любой методист знает, что такой
заранее скептически настроенный больной в группе - не подарок. Однако, на шестой день занятий он вдруг
отозвал меня в сторону и, сделав удивленное лицо, заявил: «А вы знаете, я ведь уже больше двадцати единиц
инсулина сбросил и ничего. Чувствую себя вполне удовлетворительно. Раньше бы это моментально окончилось
комой. А здесь...» - и растерянно пощелкал пальцами в воздухе.
Домой он уехал на двадцати четырех единицах инсулина. Посвежевший и, что самое интересное, вместе со
своей супругой, сопровождавшей его в поездке, сдавший экзамен на методиста ВЛГД!
Озерцова краем глаза отметила, что Утесова слушает ее уже весьма заинтересованно.

- Человек, который от своей дочери уже около пяти лет слышал о методе, знал, что именно на нем она ушла от
неминуемой инвалидности, и все же напрочь его отвергавший, вдруг сам (!) захотел лечить этим методом
людей... Захотел потому, что все, как он выразился, прочувствовал «на своей собственной шкуре».
Убеждена - примени я к нему так называемое ширококомплексное, с кучей таблеток и мизером метода
щадящее лечение - он уехал бы с нулевым результатом и твердой уверенностью в бесполезности для его
заболевания метода ВЛГД! Но здесь я боролась не одна. Дома хирурга в «ежовых» рукавицах держали зять с
дочерью. Отучали от мяса. Приобщали к Бутейковским кашам и подавляли у его супруги застаревший, рефлекс,
не позволявший ей поначалу уменьшать мужу привычные для него дозы инсулина. Колола-то пожилого
хирурга она. И только она!..
Я сразу оговорилась - пример не из особо удачных. Дома перестраховщица-жена все же вновь принялась
пичкать хирурга обильной мясной пищей. А диабетики-то едят по шесть-семь раз в день! Сам хирург так и не
выполнил Бутейковского завета: не избавился от грибка на ногах и не удалил гнилые зубы.-
И в результате довольно скоро он вновь дошел до сорока шести - пятидесяти единиц инсулина. Но, повторяю
еще раз, помня свой достигнутый результат в Академгородке, а также зная за собой вину в неудалении гнилых
зубов и грибка на ногах (о чем ему все уши по телефону прожужжали дочь с зятем), от метода старый хирург не
отказался.
Правда, лечить методом стал в основном астматиков. Обостренное чувство справедливости мешало ему
заниматься с диабетиками при собственных невысоких результатах борьбы с этим недугом.
Вот вам - пусть не блестящий, не на витрину, но довольно поучительный пример,- Клара Федоровна опять
принялась вертеть основание микрофона.- Пока человек занимался методом, по-настоящему выполняя (пусть и
под нажимом родственников) все Бутейковские инструкции, он и результат имел, предсказанный доктором
Бутейко.
Как только перешел дома на так называемую комплексную особо щадящую модификацию, а попросту говоря,
попытался играть за обе команды: старую и новую медицину, так сразу же очутился в ауте... Поэтому мой вам,
дорогие соратники, совет,- Озерцова прогнула спину, приподняв при этом голову,- хотите добиться у больных
Бутейковских успехов - лечите их строго по Бутейко!! А те, кто оставляет за собой пути к отступлению,- она в
последний раз с высоты трибуны смерила холодным взглядом Утесову с головы до ног,- обязательно вернутся
на исходные позиции. К тому, с чего они и начинали. Трус, как говорится, не играет в хоккей.
Ей долго и дружно хлопали. Ведь даже в этом зале было немало ее учеников с куда лучшими результатами,
нежели у пожилого красноярского хирурга. В том числе и со стойкими показателями улучшения по диабету.
Все та же, скажем, казахстанская врачиха, уверявшая всех, что ушла от сорока единиц инсулина только с
помощью бега трусцой, также в свое время (еще, будучи инсулинозависимой больной) побывала в числе всех
прочих методистов и на ее занятиях. Да и бегала-то она трусцой строго на методе...
И тем более методисты, сидевшие в зале, смогли оценить смелость и искренность душевного доклада
Озерцовой. Ей верили: раз уж она посчитала нужным привести именно этот пример - значит, так
действительно было нужно.
И, видимо, не спроста спустя полтора года после этой московской конференции, не какому-нибудь
дипломированному врачу, а ей и только ей, Озерцовой Кларе Федоровне, поручил Бутейко проведение
заключительной итоговой апробации метода на больных диабетиках. Причем в апробационные группы
подбирались не просто тяжелобольные сахарным диабетом, а обязательно при сопутствующих заболеваниях
атеросклерозом!!
Мало кто из врачей добровольно стал бы вести подобные группы... Диабет вообще ударяет по умственным
способностям, а тут еще атеросклероз! Попробуй-ка втолкуй отупевшим, с каждым днем все более и более
теряющим память людям Бутейковскую теорию Открытия болезней глубокого дыхания.
Да объясни, как надо заниматься. Да ответь на их стократно повторяющиеся (ведь на ходу все забывают!)
занудные вопросы: как все же конкретно следует уменьшать глубину дыхания? Ну как? Как? Как? Как?!!!...
И она втолковывала. Объясняла. Стократно повторяла. И в итоге получила официальное заключение о
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ИТОГАХ проведенной государственной апробации метода ВЛГД на больных сахарным
диабетом при сопутствующем заболевании атеросклерозом!
У апробируемых (и потом длительное время еще наблюдаемых) больных улучшились все важнейшие
показатели. Снизилось содержание сахара и холестерина в крови. Исчезли явления гипергликемии и
гипогликемии. Они перестали комовать. Улучшилась память, самочувствие. У всех пациентов, без исключения,
был существенно снижен инсулин, часто не менее чем на пятьдесят процентов. Некоторые ушли от него вовсе.
Но главное, как известно, - глаза человека. В них ведь всегда (и не только с помощью врачей) можно прочесть
и горечь, и печаль. А можно прочесть и радость. Глаза Клариных больных многократно фотографировались

опытнейшим окулистом на цветную кодаковскую (весьма трудно в наше голодное и холодное время
девяностого - девяносто первого годов добываемую) фотопленку. Фотографировались до и после занятий в
группе Озерцовой.
И у подавляющего большинства больных было отмечено рассасывание отеков на глазной сетчатке. Исчезали
явления микроангеопатии. Ученики Клары стали видеть на две строчки ниже прежнего на известной всем
контрольной (по зрению) таблице. У них уменьшилось внутриглазное давление.
Но самой главной победой Озерцовой была, конечно, радость, поселившаяся в глазах ее дотоле совершенно
измученных собственными недугами пациентов. Лишь тот, кто годами сидел на инсулиновой игле, кто падал

в обморок посреди улицы, забыв вовремя принять очередную порцию так называемого дробного (по шесть-
семь раз в день!) диабетического питания, только тот мог бы по-настоящему понять этих, совсем еще недавно

глубоко несчастных, брошенных на произвол судьбы «самым гуманнейшим» советским государством людей.
Голодный и грозный для СССР девяностый год двадцатого столетия. Колючая обманчивая весна девяносто

первого. На эту пору пришлась Кларина апробация. Что маячило пожилым, беспомощным диабето-
склеротикам в это несчастное время? Отовсюду грозят СПИДом. Уколов в процедурном кабинете боятся пуще

огня... Всем памятны зараженные через плохо простерилизованные шприцы несчастные детки в Элисте. Да
разве только в ней одной!..
А ведь не у каждой старушки или старичка из тяжелых диабетиков была на дому возможность поставить укол
инсулина собственными (родственно-знакомственными) силами. Кому-то приходилось топать и в страшный
процедурный... Пользоваться услугами приглашаемой медсестры и прочее.
И заражались! И на старости-то лет... И тем же СПИДом. Только уж после не моги дождаться официального
признания, что заразили тебя в процедурном... Или приходящая на дом медсестра. Ни-ни! Архипелаг
«совмедлаг» этого не позволит. Советская медицина - самая сверхгуманнейшая... Какой нестерильный шприц?
Откуда? Не лгите, гражданка, на нашу социалистическую действительность!
Мало ли что там, в газетах корреспонденты стряпают. Нам всего читать некогда... Мы людей лечим. Массы.
Понимаете? Огромные (аж в двести пятьдесят миллионов!!) трудящиеся массы. Новой формации. Гомо
советикус...
Ах, вы лично заразились? А почему, позвольте полюбопытствовать, думаете, что именно от уколов? Кто вам
такое сказал?! СПИДом, дорогая вы наша, в основном, заражаются через случайные половые связи. Да, да.
Половые. Не будем так краснеть... Ну что ж, что в вашем-то возрасте? И на старуху, знаете ли, бывает...
Но не СПИДом одним были страшны пожилым, отработавшим свое диабетикам девяностый и девяносто
первый в двадцатом столетии от рождества Христова, а по-другому так семьдесят третий и семьдесят
четвертый год власти в большой, некогда богатой стране коммунистической партии.
Питание! То самое рекомендованное шестиразовое питание тоже порядком подрывало их и без того
подорванную болезнью нервную систему. «Соблюдайте диету. Вместо обычного сахара употребляйте ксилит
или сорбит... Мясо только нежирное, диетическое. Отдавайте предпочтение гречневой каше! Диета должна
содержать малое количество холестерина и насыщенных жиров. Употребляйте в пищу подсолнечное, оливковое
масло»,- так советовали не знающие подлинной причины возникновения диабета врачи.
Но если бы они еще посоветовали, где, когда и по сходной цене ВСЕ ЭТО можно было достать несчастным
диабетикам!!! Нет, конечно же, пролетарское государство уж напрочь-то не похоронило тех, для чьего блага
оно якобы и было создано...
Оттрубившим свой век у станков и на конвейере работягам выдавались (иногда и не всем подряд: смотря кто и
где сумел прикрепиться) в столах заказов по одному килограмму (в месяц!) заветной гречки, по двести граммов
белого сорбита и по паре обглоданных костей.
Вам мало? А где, видите ли, брать все остальное для шестиразового ежедневного «дробного» питания? Вы не
довольны? Но что же вы, в конце-то концов, хотите?! Ведь чрезвычайная же в стране ситуация!!... Перестройка
же совершается! Ну и что с того, что вот уже семьдесят лет все чрезвычайная ситуация?
Мы за сегодняшний день говорим! То, что там было, - то быльем поросло... Да и на рынке гречку не купишь.
Да, обещало правительство цены только на восемьдесят процентов увеличить, а подняло сразу в пять раз.
Но ведь премьер Павлов-то (коммунист, на пороге развала страны, обусловленного коммунистическим
режимом, все еще цинично якобы ратовавший за социалистический выбор) слово сдержал: выплатил вам
копеечную компенсацию! Ну, обобрал. Обобрал перед этим в январе девяносто первого, в том числе и вас,

грешных, своим пресловутым обменом крупных купюр. Ну, забили насмерть в сберкассовских очередях кое-
кого из «одуванчиков», лишили похоронной заначки. Не без того...

Только вы чего на советскую власть раскудахтались?! Рот свой беззубый раззявили? «С нашим диабетом не
дождаться нам уже светлого будущего... За что боролись? Кровь проливали?!...» Оно, это светлое будущее, и не
для всех, между прочим, было задумано. Для достойных, скажем прямее - избранных. Ну, тех там, кто и
сегодня до спецраспределителям все имеет. Те доживут, дотянут...
И вот в это-то самое распреголодное, с расхватываемыми до драки зарубежными продуктовыми посылками,
советское время и заявил со страниц солидного печатного издания профессор-коммунист Червяковский, что
диабет практически неизлечим. Не излечим той самой медициной, руководители которой и присвоили ему
профессорское звание. Чтобы он погромче призывал наших стариков есть дорогие, недоставаемые продукты по
шесть-семь раз в день.
Тратить на них до копейки и всю жалкую пенсиешку и весь свой дачный приработок - безо всякой притом
надежды и пользы... Ему, медпартийцу, шикарными спецпайками раскормленному, и в голову не пришло
посоветовать несчастным страдальцам обратиться ко всяким там Бутейковским Кларам, а шире говоря: вообще
к методу Бутейко.
Еще чего не хватало - лечить страждущих их собственным бесплатным дыханием?! Пусть лучше по базарчикам
за продуктами, да по барахолкам за шприцами и лекарствами побегают со своими тощими кошельками. А
уставши бегать, к нему и таким, как он, на своих подагрических коленках приползут. В ножки поклонятся. Вот
это будет по-нашенски - по-коммунистически! Ряжка-то (спецпайковая) и не сбавится...
И видя подобное «доброе» к себе отношение, рванул нездоровый народец (те, кто еще мог, конечно) подальше
из своего славного отечества. Бежали, понятно, больше молодые. Но увязывались за ними и старики. И среди
тех и других были и диабетики, и астматики.
Не пропадать же на самом деле болезным в социалистическом раю заживо! Побежали в Америку и в Израиль.
Некоторые оголтелые кричали им вслед: грязные евреи! Предатели! Родину покидаете! Такую хорошую... А им
(многим из них) уже не до жиру было. Пусть ни работы, ни приличного жилья там, в заморских далях не будет
- так хоть до диеты нормальной, врачами предписанной, доберутся...
И добирались! И рассказывали оттуда по телевидению. В том числе и по советскому. Что вот, мол, работала в
Союзе медсестрой. Сама астматичка. Сосисок себе достать не могла. А теперь здесь, в Израиле, работает,
правда, только муж, пока... Но сосисок вволю. И астма, похоже, исчезла...
Не подозревала слегка улыбавшаяся советскому кинокорреспонденту бывшая союзная медсестричка, что свою
астму можно было бы легко вылечить и дома. Совсем даже и без сосисок. Мясо-то как раз и раздышивает, и
усиливает астматические приступы.
Но, для того, чтобы ей не гоняться за средиземноморским чистым воздухом, а излечиться хоть в той же
Сибири - у Бутейко, нужна была самая малость: убрать коммунистов-профессоров Червяковских и дать дорогу
беспартийным самородкам Бутенкам. Тогда и работа бы у нее была и здоровье. И все дома! Без дальних
странствий. Даже и в нищенском для Союза девяносто первом. Бутейко ведь не посылал больных на базар. Да о
его советах Червяковские знать не давали.
Но пока они шипели в газетах, что диабет неизлечим, Озерцова вылечила или существенно облегчила
страдания у пятидесяти официально зарегистрированных больных сахарным диабетом, официально
вписанных в документы, но успешно завершившейся весной девяносто первого государственной апробации
метода ВЛГД на больных сахарным диабетом с сопутствующим заболеванием атеросклерозом!! Вылечила и
облегчила участь она много большему количеству больных. Но пятьдесят - необходимая для апробации
общепризнанная цифра. Меньше не верят: мол, случайность.
Конечно, среди вылеченных были не одни старики. Совсем наоборот: довольно пожилых было немного.
Однако им-то (обездоленным и безденежным) в холодном и грозном девяносто первом то было великая
радость. Безусловно, под их излечением нельзя понимать, что они как заново на свет народились.
Остаточные явления, конечно же, у многих сохранились. Но даже самые отстающие из группы, те, что снизили
инсулин только на пятьдесят процентов, со слезами на глазах громогласно заявляли: «Да, мы действительно
победили свою болезнь! Огромная благодарность методисту Озерцовой и доктору Бутейко! Ни в одной
поликлинике мы сроду не добивались ничего подобного!!...»
Эти пятьдесят излечились. Эти поняли. И они не побегут за кордон от своих гениальных ученых.
Но как быть остальным шести официальным (и четырежды шести истинным) процентам союзных диабетиков,
и слыхом не слыхавших об этой апробации? В глаза не видевших положительных о ней документов? Им тоже
искать зарубежных бездефицитных сосисок, бросать жилье и работу?!...

Если по Червяковским - то вроде этого. А если по-нашему, по-российски, то надо идти к Кларам. К ученикам
своих отечественных, никем и нигде не заменимых Бутейко. Озерцовы всегда открыты. Они не ведут подобно
Червяковским двойной игры. Многих из тех, кто и сегодня, и возможно еще и вчера, собирался к Бутейковцам,
пугают: Не ходите! Там не лечат. Там идет тихое негласное удушение нации!! Ведь там учат не дышать.
Задерживать дыхание. А разве это возможно?! К чему такая учеба (не дышать) приведет?! Да только к одному
- еще более быстрой (чем от вашего заболевания) смерти...
И люди не идут. Боятся. Сомневаются. А никакой информации нет. Отрывочные газетные статейки - это почти
всегда в духе все тех же самых задержек.
И остаются сидеть дома или пробиваться на прием к профессорам Червяковским тяжелобольные, денно и
нощно страдающие люди. Рушатся их семьи (кому нужна больная жена или больной муж - лучше поискать
здорового партнера...), ломаются судьбы.
И только побывавшие на занятиях у методистов, подобных Кларе, могли бы рассказать ПРАВДУ. Они могли
бы сказать вранье, что у Бутейко душат. Там лечат людей. Да еще как лечат!!
Но это же было бы вызовом официальной медицине... Сопротивлением ей. А многие ли из наших советских

людей привыкли сопротивляться? Их миллионы безвинно пересажали по тюрьмам и перестреляли эн-ка-ве-
дэшники, и то почти никто не противился. И все же те больные, что находят в себе мужество добраться до

Озерцовых, попадают в совершенно другой мир.
Это люди, избранные Богом. Они приходят к Кларам так, как пришла, например, к ней самая обычная (не
диабетная) группа двенадцатого марта девяносто первого года. Пришла и поразилась.