«Муху ловят на варенье, а мужчину на приветливость и лесть».
«У женщины в голосе должен был пряник, а в руке — плетка».
«Для умной женщины мужчина не проблема, а средство решения проблемы».
«Женщина должна не волноваться, а волновать».
«Скромность — вообще плохое качество. Особенно для женщины».
«Женщина, не являющаяся кокеткой, не уважает себя» (между прочим, Горький сказал).
«Женщина привлекает мужчину добродетелью, а удерживает пороками».
«Мужчина ценит не то, что получает, а то, что отдает».
«Женщина любит ушами, а уши любят бриллианты».
Лора устала записывать. Не запоминала авторов цитат, наделала массу грамматических ошибок. Рядом морщили лобики, усердно скрипели ручками прочие участницы клуба «У Мари». Мадам Мари — пухленькая, увешанная тяжеленькой бижутерией (только натуральные камни) Марья Петровна, вернувшаяся недавно из Франции жена посла. Овдовев, сдала внаем московскую квартиру, переехала на родину и от скуки организовала в их захолустном городке клуб «У Мари» для местных дам comme il faut.
Собирались по четвергам, записывали лекции по стервологии. Обсуждали моды, сериалы, ТВ-шоу, листали дамские журналы, рукодельничали, малевали акварельки. Мастерили милую чепуху: плели из бисера кошельки, из шляпок сооружали настольные лампы, из битых вазочек составляли мозаику. Из занавесок перешивали вуальки, из вуалек — занавески. Лаковые ноготки посверкивали, пальчики порхали, ротики оживленно болтали, перемывая косточки общим знакомым. Да что там, довольно зло сплетничали — собственно, ради того «У Мари» и собирались.
Лора была безработной секретаршей, причем безработной в третий раз. На первом месте работы начальник ушел на пенсию, второго перевели по службе в другой город. По третьему ответственному работнику шарахнул кризис, его контору оптимизировали: попросту сократили. В данное время Лора энергично подыскивала новое место работы, а пока распространяла по учреждениям элитную косметику. То есть, на даму comme il faut явно не тянула. Протекцию ей составила подруга Люся, секретарь-референт важного в масштабе их городка Ответственного Работника.
В клубе «У Мари», по Лориной-Люсиной версии, ее муж был новый русский. Он зарабатывал бешеные бабки, бешено закладывал за воротник и смертным боем бил Лору. Это на случай, если кого-то заинтересуют не сходящие кровоподтеки, как от железных тисков, на Лориных запястьях. Или периодически обновляющиеся на лице синяки.
Ну, кровоподтеки можно скрыть длинными рукавами. Синяки тщательно зарисовать маскировочным карандашом. В конце концов, червоточинка красному яблочку не укор. А признаки насилия, если хотите знать, придают интересной девушке тайну и пикантность, и даже в известной степени возбуждают мужчин.
И всё равно мадам Мари, видя очередной запудренный синяк под Лориным глазом, каждый раз пожимала толстыми плечами и произносила нараспев в нос: «O! Mauvais ton!» (Моветон, дурной вкус). Лора, вздыхая, вынимала из сумочки огромные дымчатые очки.
***
На днях подруга Люся лишилась места и была этим просто убита. Рыдала на плече Лоры, опрокидывала одну за другой крошечные рюмочки коньяка, сосала прозрачные лимонные кружочки.
— А у тебя с ним что-нибудь… было? — осторожно выспрашивала Лора.
— Какое там. По-моему, у него уже давно всё атрофировалось. Сухарь, за работой людей не видит. Это какая же стерва меня подсидела?
Стерва вздыхала. Не далее чем на прошлой неделе с сумкой, полной косметики, Лора (спасибо Люсе) преодолела строгий пропускной пункт, прочесала для вида три-четыре кабинета.
Дождалась, когда подруга ушла на обед, прошмыгнула в кабинет Ответственного Работника. Почему бы тому не порадовать любимую женушку тюбиком с кислородным кремом или пробником французских духов?
Тот оторвался от бумаг:
— Что за безобразие, кто пропустил?!
Перед его столом стояла девушка в продуманно, слегка расстегнутой (жарко) блузе, с растрепанными, влажными смолянистыми колечками волос, с полуоткрытым, хватающим воздух ротиком: столько этажей одолела.
Ответственный работник почувствовал в кабинете дуновение горьковато-свежего майского ветерка. Даже на кондиционер бросил взгляд — выключен, окно — закрыто. Дальше…
Дальше спасибо мадам Мари и отлично подвешенному язычку: через пять минут шеф хохотал, уронив голову на стол, а Лора вроде бы даже обиженно, наивно таращила глазки… Через неделю шеф уронил голову на обнаженную лорину грудь и забылся, сморенный сном: не мудрено после высочайшего пилотажа, который Лора только что с блеском продемонстрировала.
А она чувствовала привычное разочарование: как будто готовилась преодолеть Эверест, а в очередной раз перешагнула детскую горку. Права мадам Мари: будь мужчина хоть нефтяной магнат, у которого на счетах — бюджет третьего мира, хоть изобретатель машины времени, нобелевский лауреат, но он — мужик, животное, простейшее, амёба…
От первого встречного смазливого личика и юного упругого тела сразу пускает слюни. Безропотно дает накинуть на себя веревочку и доверчиво цокает копытцами, куда бы его ни повели.
Хорошенько зарубите на носу, говорила мадам Мари: любая самая слабенькая женщина, с умом в фасолевое зернышко, умнее и сильнее самого умного сильного мужчины. Всегда. Везде. Так было, есть и будет, и всемирная история тому подтверждение.
***
— Откуда у тебя новый синяк? — ответственный работник осторожно целовал лиловую припухлость на Лорином лице. — В прошлый раз говорила, Люся подкараулила и в глаз дала. Снова её работа? Не может простить, что я её уволил?
Лора тянула через соломинку коктейль. Ответила беззаботно и невнятно:
— Не- а. Ночью шла в туалет, о холодильник ударилась.
— Не хочешь говорить. А напрасно — я бы быстро с твоим обидчиком разобрался. Ну и носи дальше свои очки — они тебе не идут.
Лора допила коктейль, стала не спеша одеваться. Ответственный работник потянулся к брошенному на пол пиджаку, вынул пачечку крупных купюр.
Только однажды она приняла у него дорогой подарок: бриллиантовый перстень. Сама на него и развела:
— Котик, представь, как я медленно вожу рукой по твоей мощной волосатой груди. И на пальце у меня кольцо с камнем. И этот камень цепляется за твои волоски, щекочет. М-м… Это так возбуждает.
Разумеется, к следующему свиданию чаровнице было куплено самое дорогое кольцо.
Когда в другой раз он завел разговор о французских духах или, на выбор, платье от кутюр, Лора закрыла его рот прохладной ручкой:
— Рыбка, до каких пор мы будем встречаться в наемных квартирах? Во-первых, я брезгую тут ко всему прикасаться. Во-вторых, здесь вполне может скрываться камера. Потом тебя будут шантажировать, подбрасывать диск, сколько угодно таких случаев. В-третьих, я хочу свить наше с тобой уютное гнездышко. В-четвертых, ты решишь мою острейшую жилищную проблему. У меня имеется на примете опрятная квартирка в центре.
Он засмеялся:
— Умница моя. Сколько?
Лора спокойно назвала сумму. Он присвистнул, но… Ему было сорок девять, и у него впервые в жизни появилась такая девушка. Девушка-наркотик. Но от наркотика умирают, а Лора питала его тело живительными соками, возрождала к жизни, вдыхала силу и неуемную молодость.
***
Уже одетая, Лора прицокала к постели, нагнулась, поцеловала в губы. Он задохнулся, повлек ее к себе.
— Какой ненасытный мой зайка. Хватит на сегодня.
Покачиваясь, зацокала к двери. Вся — как сжатая тугая пружинка, готовая вот-вот выстрелить. Боже, какая у нее была походка… Словно она не то что родилась, а уже была зачата в туфельках на шпильках. Какое тело…
С тоской вспомнил жену. У неё не было тела. Со всех сторон его обросли, окутали десятки килограмм бесформенного, расползшегося, сплющившегося в тяжелые складки жира, которые перекатывались студенистыми валиками. Захочешь обнять — тела не прочувствуешь, не доберешься до него. И с каждым годом искать тело в жене становилось все более бессмысленным и неприятным занятием.
***
Немолодой, седовласый, Ответственный Работник рыдал, как мальчишка. На коленях целовал и обнимал Лорины ноги.
И ещё много лет спустя, при воспоминании об этом, он стонал от мучительного стыда: так опуститься перед девчонкой, пустышкой, дешёвкой.
Любая другая за счастье бы почла, да что она о себе возомнила? Шустра, неистощима на выдумки в постели — так таких нынче в базарный день пучок за пятачок. Только свистни.
Полчаса назад он ворвался в «гнездышко» с чемоданом и охапкой влажных роз, возбужденный, с растерянным, несчастным и одновременно счастливым лицом.
— Выходи за меня замуж! Со старым покончено: жена всё узнала. Придется повоевать за развод, но мы с тобой будем вместе — это главное. Дети пока на её стороне, но со временем, уверен, поймут меня. Да у детей уже и свои семьи. Главное — мы вместе! Хватит встречаться урывками, воровски.
Дрожа от нетерпения, он раздевал её, одновременно расписывая в красках, в каких самых экзотических местах Земного Шара проведут медовый месяц, как будут кутить и сорить деньгами.
А Лора будто во сне, в оцепенении всё отстранялась от его рук. Застегивала то, что он расстегнул, натягивала то, что успел снять. Наконец, она сухо сказала, что такой поворот событий совершенно не входит в её планы. Так и сказала: «поворот событий» и «планы». И что их супружество абсолютно невозможно.
И даже, как-то вдруг сразу потеряв к нему интерес, вяло сказала:
— Прекратите же истерику.
Он ничего не понял, но сразу протрезвел, подобрался. Умылся в ванной, провел мокрой ладонью по волосам. Очистил серые от стояния на полу брюки на коленках. Подхватил так и не распакованный чемодан. На пороге, не глядя на нее, сухо сказал:
— Надеюсь, вы понимаете, что далее работать вместе нам невозможно?
Лора безразлично кивнула.
После его ухода она покидала в спортивную сумку халатик, тапки, мелкие женские вещицы — в сущности, немного их здесь было.
На пороге задержалась. В последний раз окинула взглядом квартиру — это действительно было прелестное гнездышко. Выгодно продать его не составит труда: центр, престижный зеленый район, элитный дом. Завтра с утра надо будет позвонить знакомому риэлтеру. Он уже удачно сбыл три (по числу начальников) предыдущих Лориных гнездышка. Это было четвертое.
Она замкнула дверь и пошла домой.
***
У одинокой соседки была бессонница. По телевизору ничего стоящего. Потому она даже обрадовалась очередной семейной разборке посреди ночи за стеной.
Там жила молодая пара. Их кровать находилась в нескольких десятках сантиметров от ее дивана. Сбегала на кухню, принесла литровую банку, приложила стене. Черт, через трехлитровую в прошлый раз было лучше слышно, но сейчас она занята вареньем. Доносились мужской и женский голоса.
Женский умоляющий:
— Отпусти руки, мне больно. Еще прошлые синяки не сошли.
Мужской рычащий:
— Шалава, сучка подзаборная, ты опять взялась за старое?! От тебя чужим мужиком несет. Ты дождешься, я тебя укокошу когда-нибудь.
— Игорек, тебе нельзя волноваться. Смотри, я купила тебе лекарства. Они там в аптеке совсем с ума посходили. Одна ампула стоит пять тыся… Ай!
— Засунь свою ампулу знаешь куда? Я говорил в прошлый раз, что убью тебя за твои штучки?! (Все более озлобляясь.) Ты подлая, мерзкая тварь, проститутка! Ты у меня сегодня точно подохнешь.
(Слышен звук удара).
— Игорек, не бей по лицу, я тебя прошу!
— Больно?! А мне не больно вот так вот валяться бревном и воображать, как ты в это время… Нет, курва, ты в глаза смотри. Кто тебя в этот раз…? Убью!
(Звук удара, вскрик. Продолжительное молчание).
У соседки вспотело ухо. Торопливо, боясь упустить самое интересное, переложила банку к другому.
— Чего разлеглась, корова? Знаю я твои штучки. Не притворяйся, вставай, эй?.. Лорка? Лорка?! Ну не пугай меня, ну вставай. Тут у меня на стуле в графине где- то… водичка. Сейчас. Ну не плачь так жалостно, ты меня убиваешь своим плачем. Иди ко мне, вот так. Прости меня. Ларка, бедный мой Ларенышек… Я так виноват перед тобой. Прости меня, я гад, сволочь последняя (плачет).
— Игорек… (Женский голос слабый, невнятный — наверно, разбиты губы). Посмотри: все ампулы целы? Сейчас умоюсь, сделаем тебе укольчик… Правда, это лекарство лучше помогает? Ты, главное, врачей слушай, все назначения выполняй. Скоро встанешь на ноги, пойдешь…
— Чёрта с два пойду. Врачи же сказали: неизлечимо. Хотя… Тут по телевизору новый препарат рекламируют, делает с ногами чудеса. Дорогущий, блин, страшно, под тыщу долларов. Где-то на бумажке название записал.
— Вот она, на полу валяется. Игорек, милый, я куплю, завтра же с утра по аптекам начну искать… Ты, главное, врачей не слушай, они же ничего не понимают. Ой, не трогай руку, больно.
— Ну прости, Ларенышек, я же сказал. (Звуки поцелуев). Тут друган навестил, об алтайской целительнице-травнице болтал. Мол, слепые у нее прозревают, безногие бегают, у безруких чуть ли руки не отрастают. Брешет, конечно. Небось, шарлатанка какая-нибудь, как эта… Помнишь, баба-экстрасенс по объявлению приходила? Аферистка: денег уймищу взяла, еще и мои часы с трюмо уперла…
— Игорь, почему сразу «шарлатанка»? (Горячо). Нужно обязательно всё испробовать, главное, руки не опускать. Ты её адрес записал?
— Вон на коробке из-под сигарет. Дорого, наверно, берет, зараза. Если ее сюда пригласить, как думаешь? Билеты туда-сюда, да проживание, да лечение…
— Сколько бы не было, Игорек, сколько бы не было. Лишь бы на пользу. Еще годик-другой, накопим на операцию, поедем в германскую клинику. Вот увидишь, ты встанешь.
— Встану?..
— Обопрешься вот так на мое плечо, другой рукой о стульчик, и потихонечку пойдешь…
— Пойду…
— Игоречек, все образуется. Выздоровеешь, вернемся в Москву. Снова будешь сниматься: каскадеры, как ты, на вес золота.
— То-то пенсия по инвалидности у них золотая. Но ты прикинь, Лор, ни одна свинья со студии ни разу не позвонила, не поинтересовалась: как, мол, ты, Игорь, не нужно ли чего? Я им такие сборы делал, жизнью рисковал. Здоровье угробил, позвоночник… Скоты.
— Не ругайся, Игорек, тебе не идет. У тебя лицо неземное, как у ангела. Поцелуй меня. Когда ты меня любишь, я будто каждый раз в рай улетаю… Какой ты милый, когда не дерешься. Обещай мне, Игорь, что это в последний раз.
— Вот тебе крест. Видишь, крест на груди — я за него держусь Лорка, ты ведь одна у меня на всем свете. Все отвернулись, одна ты… Я все понимаю. Я люблю тебя.
— И я люблю тебя…
— Милая…
— Любимый…
(Звуки поцелуев, шепот, вздохи, возня — ну, это у них теперь на всю ночь).
Соседка убрала банку. Одернула задравшуюся сорочку, почесала затекшую поясницу. Долго с кряхтением укладывалась.
— Охо-хо. Чисто мексиканский сериал. Кина не надо.