Дед Степан лежал при смерти уже больше месяца. Но старуха с косой задерживалась, и Степан скучал. Было у него одно неисполненное желание. Может, поэтому он и не умирал.
Лежал, кряхтел, тосковал. А чем еще заняться, если ты старая колода? Сам ни встать, ни сесть не можешь? Только можно смотреть в окно и вспоминать. Сейчас ничего интересного не было. Поел — поспал. Родня зашла — спросила «жив еще?». Жив. Внуки забежали деда проведовать. Жив? Жив.
Вот у них жизнь, дела, заботы. А у него теперь только одна забота — дождаться старухи.
Поэтому и остается только вспоминать. Но уже все перевспомнил не по разу. Больше не о чем. О несбывшейся мечте думать? Да что толку. Вот и лежал, смотрел в окно на облака.
А мечта была хорошая. Иногда перед сном Степан все же думал о ней.
Дед Степан был охотником. Всю свою жизнь. Сколько помнил. Хорошим охотником, как его отец и дед. В лес ходить Степан стал, наверное, с того момента, как на ноги встал. Первый раз на охоту пошел с дедом. Так, недалеко, на зайца. Потому что еще мал был в тайгу на несколько суток уходить.
У деды в тайге была сторожка, и Степан мечтал попасть туда. Сколько деда про нее рассказывал! Он прямо видел в тот момент, когда деда ему перед сном рассказывал, как ночью медведь-шатун бьется о дверь, а деда поленом дверь изнутри подпер и всех святых вспомнил и уж думал, что все не выживет, но только рассвет медведя и отогнал.
— Может, деда, это не шатун был? — тихо спрашивал Степан. — Может оборотень? Раз рассвет его отогнал?
— Можа и оборотень, — соглашался деда, — в наших местах и не такое бывало.
Или рассказывал, как деда угодил в старую ловушку для кабанов. Провалился по грудь, хватается руками за землю и корни, чтобы выбраться, а все меж пальцев. Еще минута и упадет на колья, которые внизу острием вверх вкопаны. Пусть и сгнили давно, но деде хватило бы и гнилого кола, чтобы помереть в этой яме. А ружье упало рядом, выстрелило и отлетело. Так бы положить его на край ямы, опереться и можно было б вылезти, но не дотянуться. И слышит деда, что что-то прямо напролом через кусты прет в его же сторону!
Степан, маленький, слушал с открытым ртом и думал, что это другие охотники на помощь деду спешат.
— Нет, Степка, охота — это не праздник, тут парами ну ходют.
— А кто ж тогда через кусты-то прет? — пугаясь спрашивал Степан. — Хозяин?
Хозяином люди Лешего называли. Никто не видел, но от его проделок много кто пострадал. А кто видел, тот уже рассказать ничего не мог.
— Нет, Степка, не Хозяин. Он же все тропки в лесу знает, зачем ему напролом идти.
— А напужать тебя? — спрашивал, обмирая Степан.
— Ну, — хмыкал, затягиваясь самокруткой дед, — он по-другому пужает. А через кусты так переть может только кабан.
Тут и маленькому Степке объяснять не надо было, что страшнее кабана в лесу зверя нет. И смерть деде была неминучая от него.
— И что ты? — спрашивал Степан, хоть и понимал, что дед живой рядом сидит, но боялся, вдруг его кабан тогда бы и убил до смерти.
И дед рассказывал, как он тянулся к ружью, в последнюю секундочку схватил его за лямку, подцепив ее палкой, выстрелил кабану прямо в лоб. Кабан, на полном ходу затормозить не успел и мордой в деда и уткнулся. И выбил его из ямы. А сам упал туда на колья. Они только хрустнули под его тушей.
Очень дед сожалел, что не смог тогда кабана из ямы выволочь.
Бабка, слушая, сердилась:
— Хватит мальцу уже свои байки охотничьи травить!
— Так, не байки это, — хмурился дед, — все взаправду.
Бабка сердито рукой в ответ махала, во ей где его охота была! Сколь раз его приносили замерзшим до полусмерти, переломанным или подранным то медведем, то кабаном! Но он выжил. Благодаря бабке, и выжил. А чего ей это стоило? И вот когда он не смог на охоту ходить по немощи своей тогда только бабка и успокоилась. А зря. Потому что, когда дед подарил свое ружье сыну и сказал, что все, охотиться больше не будет, почти сразу и умер. Вышел как-то зимой за водой до колодца и замерз. И после этого отец у Степана стал самым лучшим охотником.
Но Степан все байки деда взаправдашние запомнил! Часто вспоминал, но уже все перевспоминал в последнее время не по разу. И отцовские тоже вспоминал. И когда отец ему дедово ружье подарил и сказал, что все, теперь твой черед лучшим охотником быть. Степан охотником-то стал, но не самым лучшим. Хорошим, но не таким, как дед и отец.
Часто про это думал. Почему так? Удачи не было? Так, ружье-то заветное он получил. Думал Степан, что удача охотничья вместе с ружьем передается у них в роду. Но, видимо, удача на отце и закончилась.
А жаль.
И мечта из-за этого у деда Степана не сбылась. Мечтал он медведя завалить. Кабаны были, утки, тетерева, глухари, лось, зайцы. Все было. А вот с медведем не повстречался.
Тут дед Степан начинал ворочаться, вздыхать и смотреть на свое ружье. Висит вон без дела на стене и отдать некому перед смертью. У него одни девки родились, сына не случилось. А внукам охота ужо и не нужна.
Вот все бы отдал, чтобы еще раз в лес с ружьем выйти и медведя уложить. Да, ладно, хоть не медведя, черт с ним, даже просто утку. Последний раз выйти на охоту и умереть тогда спокойно. А то лежит колода колодой, даже старуха про него забыла.
А может, и не в ружье дело?
Утром проснулся дед Степан и первым делом про это подумал. Может, не ружье удачу охотничью приносило, а что-то другое? Что ему отец забыл передать?
Спросить-то не у кого сейчас даже.
Посмотрел на облака. Рассердился. Плывут себе, плывут, толку нет. Повернулся. А на стуле возле его кровати старик сидит. На деда Степанова похож.
— Деда? — спросил Степан. — За мной пришел?
— Зачем торопишься? — вместо ответа спросил старик.
— Скучно, — сказал Степан, присмотрелся, нет, не его дед. — А ты-то кто?
— Не твоего ума дело, — отвернулся старик и натянул на плечи сползающий полушубок.
Странный полушубок, вывернутый наизнанку. Да и рано еще в полушубке ходить.
— А понял, — усмехнулся Степан. — Сам Хозяин пожаловал.
— Сам, — согласился старик. — Не в ружье дело-то, — он внимательно разглядывал запылившееся ружье на стене. — Хотя хорошее оно, удачливое.
— А в чем? — приподнялся Степан на локте. — В чем дело?
— В лапке, — усмехнулся старик и пропал.
В лапке. Что это за лапка такая? Степан весь извелся. Ночь не спал. А потом вспомнил. У деда была, на поясе висела всегда заячья лапка. Потому у отца. Дед ее отцу отдал вместе с ружьем. А Степану ее никто не передал. И у отца в последние годы Степан ее не видел. Куда делась?
Дед Степан сна совсем лишился. Все мысли теперь у него про лапку были. Куда девалась?
Так бы встал и побежал, перетряхнул все вещи, которые от отца остались, но ноги не шли. Вещи, он помнил, лежали на чердаке, в сундуке. В одном отцовы, в другом дедовы. Сундуки стояли рядом. Бабка все выкинуть порывалась дедов сундук, но отец не дал. Так и стоят теперь рядом.
Еле дождался Степан, когда родня к нему заглянула. Дочь пришла, старшая.
— Ольга, поди на чердак слазий, — осторожно предложил Степан дочери. Мне там надоть кое-чего.
— Ой, папа, некогда мне, у меня даже еды не сготовлено на всю ораву, корова не доена, только с работы иду. Потом.
Дед Степан вздохнул и отвернулся к окну, на облака смотреть. Ольга суетилась по хозяйству, накормила его.
— Посуду не буду мыть, — она наклонилась и ткнулась сухими губами в колючую щеку Степана, — Ленка вечером зайдет, помоет и тебя и посуду. Все пока. Не скучай.
Степан проворчал только:
— Не скучай, кого это волнует, скучает он или нет.
Ольга все равно не услышала, только дверь хлопнула.
Ленка, младшая не пришла, сына прислала. Но она бы тоже не полезла, как пить дать, на чердак в пыли и темноте ковыряться. Не до того ей.
— Сенька, — Семен позвал внука. — Тебе ведь неохота посуду мыть?
— Знамо дело, — хмыкнул внук.
— Давай так, я мамке скажу, что ты мне в другом деле помог?
— В каком? — заинтересовался Сенька.
— Слазий на чердак? Я тебе фонарь разрешу свой взять.
— А надо чего? — прищурился Сенька.
Он давно случая ждал, чтобы на запретный чердак забраться, да еще с дедовым фонарем! Но странно, что дед сам такое предлагает, за что бы раньше уши ему открутил.
— Да вещь одну надо найти в сундуке у моего отца, твоего прадеда.
— Какую? — глаза у Сеньки загорелись.
— Тебе неинтересную, — рявкнул Степан. — Но за это можешь себе фонарь оставить и взять из сундука, что понравится.
— Ладно! — Сенька аж подпрыгнул от радости.
Дед Степан объяснил, что надо искать, только сказал в руки не брать. Нести в чем есть: в коробке, в тряпице, мол, заразная может быть вещь.
— А тебе, зачем зараза эта? — прищурился Сенька.
— Не твово ума дело, — опять рявкнул Степан. — Лезь, покуда я не передумал.
Сенька вылез с чердака часа через два. Перемазанный, в паутине и злой.
— Нету там ничо! — обиженно швырнул фонарь деду. — Обманул меня?
Дед Степан чуть не расплакался. За эти два часа он чуть не помер от волнения: найдет или нет? Губы все искусал в кровь.
— Меня мамка щас убьет, ночь на дворе, не поверит, что я у тебя сидел!
— Не убьет, — усмехнулся дед Степан. — Скажи, ей уши надеру, если не поверит, что я тебе приказал мне помочь в одном деле. И завтра приходи раньше, в другом месте поищешь.
Ночь дед Степан не спал. Не мог просто заснуть. Все смотрел в окно. Там было темно, лес стоял черной стеной, манил. Иногда показывалась луна из-за туч, в это время ветер срывался словно с цепи и рвал деревья. А за ними, за темнотой лесной стоял огромный старик полушубком навыворот и смотрел на Степана.
Поздно утром Степан проснулся от собственного всхрапа. Дернулся, открыл глаза. Лес стоял обычный. Накрапывал дождик. К его дому торопливо бежал Сенька.
— С урока сбежал, — доверительно сообщил деду, — чтобы посветлу на чердаке шариться.
— Влетит от мамки? — сонно спросил дед Степан.
— Не а, — беспечно отмахнулся Сенька, — скажу, что тебе надо было хлеба купить, она простит.
— Хм, — усмехнулся дед. — Ладно, лезь давай.
Пока Сенька шуровал на чердаке, дед Степан пересчитал все деревья в лесу и чуть не тронулся умом от переживаний.
— Эта дрянь тебе нужна? — вырвал из сна Степана голос Сеньки.
Он швырнул на одеяло деду Степану почти истлевшую тряпку, сквозь которую было видно пожелтевшую серую шерсть.
— Гадость какая!
— Ага, — согласился дед Степан, не слыша внука. — Все, забирай фонарь и вали к мамке. Руками не трогал?
— Гадость такую? — сморщился Сенька. — Больно надо!
Дед Степан не мог дождаться, пока внук наконец, уйдет. Потом, выглядывая в окно и удостоверившись, что он точно не вернется, подтянулся на локтях и развернут тряпку.
— Точно, ведь точно она! — вскрикнул, не удержался дед Степан, вспоминая, как она, именно эта лапка всегда болталась на поясе у деда, а по том и отца. Почему же он не передал ее ему, Степану? Странно.
Но размышлять об этом было некогда. Он трясущимися руками вертел лапку, смотрел на кожаный, чуть потрескавшийся ремешок, которым она крепилась к поясу и размышлял, что же теперь надо сделать?
Среди охотников был обычай срезать лапку наудачу. Но скорее это было действительно обычаем, может, подействует, может, нет, но так делали деды и отцы и мы так делаем.
Но почему именно эту так берегли дед и отец? И почему Сам приходил к Степану, чтобы подсказать? А как, как она работает? Надо что-то шептать? Танцы танцевать? Что?
Поразмыслить об этом дед Степан не успел. Понял только на следующее утро. Проснулся с тяжелой головой. В доме прибрано, видно, Ленка приходила, прибралась, а будить не стала.
На тумбочке рядом с кроватью стоял завтрак. Стакан чая и булочка. Днем забежит Ольга, обедом покормить. Дед Степан по привычке подтянулся на локтях, чтобы лечь повыше, но вдруг осознал, что практически сел в кровати, упершись ногами!
Так…
Он пытался сдержать нервную дрожь. Вдруг показалось? Вздохнул. Выдохнул. И сел. Потом осторожно повернулся, опустил ноги. И встал.
Стоял!
Шаг, второй.
Он пошел. Немного неуверенно, но нормально, как раньше. Шаг, еще шаг. Дошел до стены, снял ружье. Сел на кровать, оторвал от рубахи подол, бережно протер ствол. Потом встал, взял в столе масло, отполировал ружье. Достал патроны и пошел к двери.
Остановился.
«Тоже мне, — хмыкнул, — хорош, старый пень, помчался на охоту без штанов».
Он стоял посреди комнаты в семейных трусах и разодранной рубахе. Даже носки не надел.
Вздохнул, осторожно, будто стеклянное, положил ружье на кровать. Быстро оделся, будто и не лежал уже полгода колодой на кровати. Привязал лапку к поясу, как дед и отец. Схватил ружье и выбежал из дома, забыв кепку.
Он мог идти к лесу с закрытыми глазами, так хорошо знал, все кочки, тропки и повороты. Зашел. Остановился. Закрыл глаза и втянул запах леса: прелый, тяжелый, сбивающий с ног и такой, такой…
Сматерился и не веря своему счастью почти побежал. Потом вздохнул и пошел, как раньше: тихо, осторожно ступая, так, чтобы не хрустнула ни одна ветка. Чтобы дичь не догадалась, что дед Степан вышел на свою последнюю охоту.
Он знал, куда идти. Медведь еще не лег в спячку, но был рядом с берлогой. Дошел. Постоял, втягивая воздух, прислушивался. Медведь был там. Возился, укладывался. Дед Степан подошел ближе. Да, там. Ворочается. Видел даже коричневую жесткую шерсть. Можно было просто пальнуть и все. Но это ж не охота, а убийство просто. И слишком легко.
Раньше он выжидал на засидке, на дереве по двое-трое суток, а перед этим, они с мужиками раскидывали овес на поле в середине лета, чтобы к осени наросла зеленая щетка молодого овса, который так любят медведи.
Или надо за несколько недель привезти, притащить приваду и оставить на поле. Чтобы выветрился запах человека, а дохлая корова, которую выкупали в деревне у непутевой хозяйки, уморившей скотину, успела протухнуть и приманить на своей запах бурого.
Но на этой, последней охоте у Степана не было времени на все эти ухищрения. Он шел и знал, что зверь его ждет. Он будет там, в берлоге, у которой не раз находили заломанного бурым охотника, слишком нахального и нетерпеливого.
Он постоял и решил вызвать медведя. Осторожно подошел и ткнул его стволом в спину. Медведь неторопливо повернулся и встал, нависнув над Степаном.
Огромный. Огромный медведь. Неужели такие бывают еще в лесах? Рассказывали старые охотники, но им, им не верил никто.
Рыкнул, дохнув прямо в лицо утробным. Степан еще раз ударил со всей силы его стволом в грудь. Медведь зарычал и упал, навалившись всей тушей на Степана. Пуля вошла точно, не задев ребра, прямо в сердце.
Дед Степан еле выкарабкался из-под туши. Посидел на взгорке, глядя на лес, поле. Вдыхал лесной запах так глубоко, что кружилась голова. Понимал, что видит это в последний раз. Старался впитать, запомнить все это. Повернулся, взглянуть на берлогу. Туша пропала.
— Натешился? — рядом присел Сам. — Покуришь напоследок?
— Покурю и пойду.
Они долго курили. Молчали.
— Пора мне, — вздохнул дед Степан. — Спасибо тебе.
— Лапку верни, — Сам посмотрел на Степана.
Он тоже встал. Был таким огромным, как тогда, ночью, за лесом.
— Мое это, — он наклонился и протянул руку. — Дед твой выиграл у меня в карты на всю свою жизнь и не вернул. Обманул меня, пройдоха, передал счастливую лапку сыну. Ну и поплатился за это. Отец, понимал, что это она удачу приносит, но расплата была бы за нее тяжела, поэтому, видно, уберег тебя, не отдал. Пора вернуть.
Анонсы Telegram // Анонсы в Вайбере подпишитесь и не пропустите новые истории
Дед Степан без сожаления бросил пыльную пожелтевшую лавку на кожаном ремешке в огромную ладонь Хозяина. Поклонился.
— Прощай, Сам, спасибо, — повернулся и пошел по тропе к дому.
Его нашли почти у самого дома поздно вечером. Он лежал на траве, раскинув руки, счастливо улыбаясь. Ружье лежало рядом. Деда Степана принесли домой. Похоронили через три дня, как положено. Он так и лежал улыбаясь. Ружье повесили на стену, не решив, что с ним делать.
Когда в избу на девятый день пришла Ленка, чтобы приготовить все к поминкам, решила снять ружье — нашелся покупатель. Но как только сняла его с гвоздя, ружье осыпалось ржавой трухой к ее ногам, в руках осталась только старая выцветшая лямка.