Сентябрь выдался в этом году на удивление теплым. Ни тебе холодных дождей, ни стылой мокреди, ни северных ветров, несущих промозглые сквозняки. Стояли тихие летние денечки, которыми одаривает землян грустная августовская пора. А тут – осень, благодать! Лес в золоте и багрянце, грибов – изобилие. Солнышко светит, и облака высоко-высоко бегут, а не висят тяжелыми хлопьями низко над землей.
Нина Васильевна неторопливо выкопала картофель, крупный, гладкий, без гнили и слизи. Помидоры в теплице краснели яркими китайскими фонариками – любо-дорого смотреть. Яблоки с розовыми бочками так и просились в корзину. А огурцы и не думали отмирать, даже ботва не пожелтела.
- Ну, как урожай? – Иван Петрович частенько нависал на заборе, интересуясь огородными успехами соседки.
- Да Слава Богу, Иван Петрович, - Нина Васильевна разгибала спину, - вон, сколько картошки ныне уродилось! Седьмой день копаю, все не выкопаю.
- А у меня туфта какая-то, - жаловался сосед, - весной выпендрился: купил супер элитный сорт, повелся дурак на этот «супер». Копаю – горох! А на вкус – мыло!
- Ну я ведь вам говорила! Я же так и думала: коли «супер» припишут, пиши – пропало. Го*но, а не картошка.
Иван Петрович задорно (выпимши, поди) блеснул глазами.
- Так по вашему, все, что «супер» - го*но?
- Так и есть! – буркнула Нина Васильевна.
Этот Ваня, еще тот чудак. Принесло его в прошлом году неизвестно, откуда. Говорил, с Севера. Там всю молодость провел. Государство выделило ему эту землю по праву. Все северные пенсионеры оседали доживать где потеплее. Хотя в гнилом северозападном углу какое тепло? Но Нина Васильевна басням Ивана Петровича не верила. Он-то все прикидывался, что Нину знать не знает. А Нина сразу поняла – тот самый Ванька. Ее Ванька. Как увидала соседа, так и поняла.
А он – нет! Нина Васильевна чуть не взвыла. Ну да, изменилась, постарела, подурнела, высохла. Но уважение какое-то надо иметь, коли совести нет. Бесполезно, Иван Петрович валял дурака, не признавался. Ну и она прикинулась чайником. Первое время даже не здоровалась. Потом остыла, и даже беседовать начала с ним по-соседски. Да и помощью морского волка (будь он неладен) не брезговала. Мужик, он и есть мужик! Мужик с машиной – ценный кадр, как говорится.
А так… Что прошлое ворошить… Было. Да прошло…
Было это в семьдесят втором году. Нине тогда только-только восемнадцать стукнуло. И она со спокойной совестью, получив от папы с мамой новехонькие туфельки в подарок, не стала дожидаться торжественного случая, сразу надела туфли и отправилась на танцы.
Отец по привычке рыкнуть было хотел, ан нет! Взрослая!
На танцах играла иностранная музыка. Топтались парни в одном углу. Иногородние студентики-строители – в другом. Девушки посреди зала кружились. Точнее, сумочки девичьи – в центре, а девушки – вокруг. Все прилично. Все как всегда. Потом ребята, робея и тщательно скрывая застенчивость за бравадой и выпитой за клубом самогонкой, начнут подходить к девчатам. Начнутся танцы-обжиманцы. А потом – драки между местными и приезжими.
В этот раз местные с опаской приглядывались к городским. Обычно субтильные студенты не представляли для крепких деревенских парней никакой угрозы. Дал пару раз по уху – хилый соперник – лапы вверх. А в этот раз ребята подобрались какие-то больно здоровые. Слух прошел – учащиеся физкультурного техникума. Эти ведь могут и вдарить. К таким с кондачка не подкатишь.
И как назло, девочки в зале – высший сорт. Особенно молоденькая Нинка. Всю свою жизнь росла голенастой крикухой, на щенка борзой похожей, а в последний год округлилась вся, выровнялась, глаза на лице откуда-то появились, волосы распушились, нос длинный куда-то запропал… Самая красивая на танцах!
Парни Нинку, конечно, сфотографировали. Пару раз за клуб выпить «смелой воды» сбегали. То с одной стороны кто-то шагнул в сторону Нины, то с другой.
- Нина, Нина, смотри, - хихикнула подружка Таня, - они вокруг тебя какие кольца нарезают!
Нине лестно. Прям подарок на день рождения! Никогда она себя так победительно не чувствовала. На танцы родители не пускали, а в школе на нее и не смотрели особо. Все с ясельных горшков друг друга знали. Привыкли. А тут и одноклассники зашевелились. Даже Мишка Горохов, любовь всей Нининой жизни, гордец и задавала, и то заволновался! Затоптался в углу.
Но в этот раз Нина не стала причиной вселенской драки городских против деревенских. А потому что в зал широким шагом зашел… морячок! Натурально – морячок! Молодой, бравый, грудь колесом, высоченный, плечистый, белозубый! Девушки сомлели! Никогда такого молодца в реальной жизни не видали. Только на плакатах. А на плакатах их рисовали так, будто не человек живой, а богатырь с былинных сказок: соколиная бровь дугой, губы алые неулыбчивые, косая сажень в плечах и бескозырка набекрень.
Вот, вплывает этот морячок, и к девушкам в круг. И такого он дал жару! Никого не обидел, никого вниманием не обделил. «Яблочко отплясывать не стал» - не та обстановка, а вот модный современный танец – ах! И даже форма морская не помешала – будто для таких модных танцев и придумана!
Медляк начался – он Нину – хвать! Губы морячка близко-близко, одеколоном пахнет, грудь, как железо, и сердце – тук – тук – тук. Здоровое сердце, спокойное, морское. У Нины пересохло во рту, язык к небу прилип. Слова сказать не может, только сердце его слышит, а больше ничего. Танец закончился, морячок каблуками щелкнул, головой кивнул.
- После танцев жду вас у клуба.
И ушел. Нина смотрит: деревенские с городскими двумя змейками из клуба выползли. Ох, батюшки, сейчас на одного человека навалятся, и… Что будет, что будет!
А ничего такого и не было: через некоторое время городские с деревенскими обратно в зал заползли: у кого нос расплющен, у кого губы разбиты, у кого под глазом фонарь сияет. Но в общем – целые. Правда, пьяные в стельку. Мишка Горохов к Нине подкатил:
- Не связывайся с ним! Ему что, поматросит и бросит! А я тебя всю жизнь любить буду, дура!
За дуру Нина крепко обиделась.
- Сам дурак! Мне день рождения, между прочим! – и убежала из клуба.
Морячок стоит. Немного тельник надорван. Немного бровь рассечена. Но улыбается. Видно – рад. Нина к нему:
- Вас избили?
Тот хохочет.
- Не на того напали. Хорохорились маленько для форсу. Литр самогонки увидали – мировую выпили, лучшие друзья! Где живешь, красавица? Провожу.
Ну и проводил… Ста метров не прошли, а уже целовались. А потом в роще… В роще… И стыдно, и сладко вспоминать.
- У меня отпуск закончился. Завтра на службу. Ты меня жди. Сватов пришлю, - шептал морячок Нине на ухо.
А Нина верила. Дура молодая.
Он исчез. А она стала ждать. Обещался. Но сваты так и не приехали за Ниной. Зато пузо на нос полезло. Вот тебе, Нина, и танцы! От такого обмана она чуть умом не тронулась. И стыдно как – с первым встречным… Мама в крик, в слезы. Подружки нос воротят. Парни местные похохатывают!
А тут Мишка…
- Выходи за меня, Нина. Я тебя жалеть буду. Не бойся, ни одна скотина в твой адрес не вякнет.
Нина согласилась – Мишка чубом махнул и весь Нинин грех на себя взял. Ну, батя Нины его за этот чуб потрепал маленько, а потом за стол усадил. К вечеру уже до хрипа спорили, где надо будет новую избу ставить – пристройкой к родительскому дому присобачивать или на соседней улице. Так и вышла Нина Гороховой. Весной сыночек родился. Крупненький, здоровенький, на четыре сто потянул. Богатырь. Мишка встретил жену, ребенка на руки взял, затрясся, заплакал, неумело чмокнул младенца в бархатную щечку и навсегда считал своим собственным. Кровным.
Пристройку так и не сделали. Миша решил с семьей в город податься. Там хорошо платили на заводе и квартиры давали заводским. Витюшка в городе вырос, а Нина с Мишей тоже совсем городскими стали. Правда в деревню мотались каждые выходные, а когда родители померли, как на дачу ездили. Это уже к пенсии, когда Виктор своей семьей обзавелся, совсем осели в деревне.
Здесь Нина Мишеньку и похоронила. Рядом со свекровью, свекром, тестем и тещей. И для себя местечко приметила.
***
Давно Витюша вырос. А ведь сколько раз Нина нет-нет, а и губами задрожит: вылитый морячок. Быстренько отвернется, руку к груди прижмет, успокоится и дальше дышит. Ведь и у Мишки, поди такое было. Только Мишка мужиком был, ни за что не признавался.
Так что, ничего Нина Васильевна этому Ване не скажет. Пусть себе дальше улыбается. Какого черта его сюда занесло? Да уж, наверное, не из-за Нины. Он ведь тогда даже имени ее не спросил. Поматросил и бросил. Гад.
Витя с семьей приехал. Сообща картошку докопали. В подпол сбросили. Пару мешков – сыну, банки кое-какие, компоты, грибочки, ягодки. Неля, жена Витина, только ахала:
- Ой, мама, не съедим!
- Съедите, съедите, куда денетесь! Банки верните! – строжила невестку Нина Васильевна.
Торопит ребят. Нервничает. Сосед через забор смотрит. Застыл аж! Ох, да уезжайте же скорее! А Витя еще и обниматься полез, дуболом, потом в благодарностях рассыпался бы!
Как уехали, так Нина в дом юркнула, сидит и не дышит. Как мышь. А потом – стук в дверь. Ваню черт принес, все-таки. Не пускать. Ни за что. Да разве клятый Ваня отстанет? Стучит и стучит, как оглашенный. Нина открыла.
Стоит. Глаза в слезах. Всего трясет. Шепчет:
- Нашел! Нашел! Нашел!
- Чего нашел? С ума свихнулся, Иван Петрович.
А тот на лавку возле двери шмякнулся, еле дышит.
- Я тебя, Нина, узнал. Сразу узнал, хоть и годы прошли. Как такую красивую не узнать. Узнал, а глазам не верил. Как так – стоишь передо мной, живая и невредимая! Я тебя всю жизнь искал. Я этот поселок – вдоль и поперек. Задержали меня в рейсе тогда. Ситуация, понимаешь, случилась… Нельзя было, понимаешь…
А когда смог, сразу к тебе полетел! К дому твоему подхожу, стучусь. А мать твоя сказала, что ты давно замуж вышла. И злобно так на меня косится…
- Понятно, чего косилась мама! У меня муж, а тут дяденька какой-то нарисовался…- бормотала Нина Васильевна.
- А я все равно искал. А тебя нет. Уехала, говорили. Далеко. А я искал. И по всем городам, и селам. А тебя нет. Вернулся на северный флот. Так всю жизнь бобылем… А сюда тянуло. Вот. Приехал. А ты – вот она. И не узнаешь. И я не знаю, что делать. Вот и жил потихоньку, хоть рядышком. Чуял, что не простишь. А сегодня сына твоего увидал… Это же мой сын! Мой!
Нина Васильевна присела на лавочку рядышком.
- Да какой он твой, морячок. Его Миша покойный принял и вырастил. Не обижай хоть память мужа моего. Он ведь позор от меня отвел и любил Витьку как родного. Да он за родного его и считал. Не вороши это дело, Вань. Прошу тебя.
Иван Петрович присел перед Ниной Васильевной на колени, поцеловал ее руки и заплакал.
- Не надо плакать, Петрович, - Нина погладила мужчину по седым волосам, - знать, судьба у нас с тобой была такая. Поматросил, так вернулся же. Хоть поздно, да вернулся. Что же теперь. Ничего не поделаешь. Жизнь.
---
Автор рассказа: Анна Лебедева