Ну, как говорил Кутейкин, «начнём благословясь» разговор о «Женитьбе Белугина».
К вступительной статье я получила очень интересный комментарий: «Спасибо, конечно, всем соавторам за "скелеты", на основе которых гений драматургии создал прекрасные "тела"». И вот эти самые «тела», на мой взгляд, очень интересны, потому что дают возможность увидеть купечество несколько в ином ракурсе, чем в других пьесах.
Семейство Белугиных представлено авторами в перечне действующих лиц очень подробно. Глава семьи Гаврила Пантелеич – «богатый купец, фабрикант, лет 55-ти; живёт постоянно на фабрике, верстах в шестидесяти от Москвы, изредка приезжает в Москву к сыну». Что за фабрика у Белугиных? Потом Андрей скажет: «Бегать по корпусам то в ткацкую, то в лоботорию… Да и в красильне, промежду чанами, вертеться во фраке-то — оно не очень способно». Красильню будет поминать и старик Белугин – похоже, что у них большая и хорошо поставленная мануфактура, на которой работают «и немцы и англичане». Невольно вспомнишь знаменитую династию Морозовых…
При этом Гаврила Пантелеич, в отличие от того же Гордея Торцова, не скрывает своего происхождения, а, напротив, гордится им. Возмущённый непочтением сына к фамильным портретам, он напомнит: «А кто, Андрей, нам с тобой деньги-то дал? откуда все эти шёлки да бархаты, и кто нам эти палаты выстроил?.. А каково было наживать-то ему? Ведь он в лапотках в Москву-то пришёл, на себе воду возил, недоедал, недосыпал, и под дождём, и на морозе… Коли ты труды его ни во что ставишь, так хоть за ум-то почти! Ума-то в этой голове было не то, что у нас с тобой!»
Ещё одна важная деталь: другой персонаж пьесы, приятель молодого Белугина Василий Сыромятов, - «молодой, богатый фабрикант, сосед старика Белугина по фабрикам», сестра которого будет рассказывать о своей жизни: «У нас знакомство большое, иностранцев много, англичан; у них жены — такие музыкантши. Все газеты получаем, журналы». И от моды не отстают: «Мы из Парижа выписываем. От нас туда постоянно ездят, редкий месяц оказии не бывает; как что новое, сейчас и получаем. Мне одних шляпок с дюжину привезли — любую надевай». Судя по всему, и у Белугиных подобная обстановка. Согласитесь, что «тёмным царством» здесь и не пахнет.
Однако, как мы помним, Мокий Пармёныч Кнуров тоже и газеты читал, и в Париж ездил, оставаясь в душе всё тем же страшным самодуром. А что здесь? С одной стороны, старик Белугин очень строг с женой («Настасья, аль ты приказ забыла?» - «Молчу, молчу, Гаврила Пантелеич, только что сердце моё надрывается») и она подчас действует тайком от него: «Коли это мой старик, так ты не сказывай, что я здесь», «Ведь гроза надо мной: украдкой Андрюша, к вам взошла-то; а то не велел: строго-настрого приказывал, чтоб не смела. Теперь отдохнуть лёг — так я сюда: сердце-то уж очень рвалось».
Но если вспомнить знаменитый монолог Кулигина о «жестоких нравах», его рассказ, как купцы «своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых!», то мы увидим здесь совсем иную картину. Вот Гаврила Пантелеич рассуждает о семейной жизни: «Без любви да без согласия, мол, что уж! А чтоб надо по закону: да боится и да любит жена мужа своего! К примеру, вот мы с Настасьей Петровной тридцать лет прожили, а этой музыки, чтоб караул кричать, не бывало. Выругаешь её когда под горячую руку — смолчит; после уж разве выговорит, если не по резонту обида. Ну, и измены какой друг другу — это уж избави и храни заступница! Я — топор, она — пила на этот счет, если б что!»
Но вот сын проявляет недозволенную вольность – отказывается жениться на уже сговорённой невесте. Отец, естественно, расстроен и разгневан (и на жену, которая пытается как-то защитить сына, тоже): «Парня лечить надо, а мы с тобой смотрим!.. На ногах человек, с виду-то как и быть следует, а какой бред у него!..», «Полоумная!.. Вас обоих вместе на цепь-то посадить!.. Тут видимое дело: человека надо скорей водой… ушата два вылить, а она его расспрашивает… бобы с ним разводит!.. Да когда ж эдакие одержимые сами понимают, что они с ума сошли!.. Их и уговаривать нечего… а просто вязать…»
И поначалу распоряжается вполне в духе какого-нибудь Дикого или Торцова: «А коли так, разговор у нас с тобой короткий будет: выкинь ты сейчас всё это из головы — и брось!.. Невеста у тебя есть, и другой не будет. А этих твоих променадов я и знать не хочу, ты бы стыдился про них и говорить родителям!.. А чтоб поскорей конец всему этому сделать — на будущей неделе у нас свадьба будет! Вот тебе и сказ!» - «Там уж как вам угодно, а только той свадьбе не бывать-с!» - «Как так? воле родительской противиться, закон попирать!.. или уж нынче власть родительская ничего не значит?..»
Что было бы дальше в доме у какого-нибудь Тит Титыча? Несомненно, бурная сцена с родительскими проклятьями, а дальше – либо изгнание непокорного с лишением наследства, либо покаяние раскаявшегося отпрыска. А здесь? Узнав, что сын собирается ехать «руки просить», отец горестно вопрошает: «Что ж нам теперь, родителям-то, как быть?.. Что делать нам подобает, на его безумие глядя?..» И сам же отвечает: «Вот первое: не умела ты своим бабьим, сорочьим языком вразумить свое детище, так прикуси твой язык — и молчать тебе навеки!.. [и не раз и не два о приказе молчать напомнит!] А второе… Второе-то: бери икону… Будь над ним Господне и наше благословение!.. Пущай по крайности, коли он будет после плакаться, так на себя… а не на нас!.. Давай икону!..»
И в дальнейшем мы увидим, что, хотя брак сына не доставляет радости его отцу (он станет предсказывать: «Ничего… гонку она ему даст!.. По всей видимости, я так думаю: друга себе заведёт она, а друг этот самый после сзади мужа будет рожки ему строить, носы наставлять… Чёртушка, мол, ты, чёртушка, спасибо тебе! Поишь, кормишь жену-то для чужих»), вмешиваться в его дела он не станет, предпочитая покинуть неугодное общество («А вот что: не пора ли гостям ко дворам?.. А коли нам здесь делать нечего, коли мне не по душе! Чего ещё, угощенья, что ли, ждать хочешь? Не видывала!..»)
А потом, в сцене с сыном, зазвучит так долго скрываемая боль из-за временных расхождений: «Погляди на себя хорошенько, то ли ты делаешь-то? Ты, может, думаешь, что родители-то — звери, что они к детям всё с сердцем да с грозой; так нет, брат, и тоскуют по вас иногда, бывает, что и до слёз…» И увидим мы, что, несмотря на разногласия, в этой семье все отношения строятся не на страхе, как это часто бывает в пьесах Островского, а на взаимопонимании и взаимной любви: «Позвольте-с! Что же так со слезами уходить, будто я вас обидел? Ведь я ваш сын-то; нужды нет, что я хожу во фраке, а и во мне тоже этой дикости довольно, достаточно. Вы меня за самое сердце задели, а я — русский человек: в таком разе могу все, что для меня дорогого, сейчас пополам да надвое. Скажите одно ласковое слово, так всё брошу и не то что конторщиком или машинистом — кочегаром у вас на фабрике буду». – «Ну, ну, Бог с тобой! Родня мы, родня, вижу».
И в финале пьесы, когда отношения сына и невестки, наконец, уладятся (разумеется, к этому моменту я ещё вернусь), он хоть и не выскажет прямо своего мнения (даже жену, ответившую на вопрос сына «Так взять, что ли?» восклицанием «Бери, Андрюша, бери!», осадит традиционным уже «Молчи! забыла, что тебе сказано!»), но явно будет доволен, и именно это довольство спрячется под заключительным диалогом стариков: «Батюшка Гаврила Пантелеич, плакать-то можно?» - «Плачь себе на здоровье!»
Жена его держится всё время «на вторых ролях», однако мы видим её любовь к сыну, стремление помочь ему. Вспомним её расспросы и уговоры: «А эту-то ты знаешь ли? Какой характер у неё? да ещё будет ли любить-то тебя?.. (Скороговоркой.) А как зовут-то её?..» - «Еленой». – «Что ж? ничего, имя хорошее! да подумай, Андрюша, дело большое, вековое!..»
А затем будет полное непонимание, как можно мужу и жене жить «врозь»: «Да ведь муж-то и жена — одно, какие ж тут две половины? Коли Бог сочетал воедино, на что же пополам-то делить?» И видим мы не Кабаниху или подобную ей самодурку, а просто любящую мать, желающую, чтобы в жизни сына всё сложилось как можно лучше. И, наверное, она просто очень счастлива, когда на её всё-таки несколько ехидный вопрос о поездке на фабрику «Да как же вам там жить-то будет? Ведь у нас в доме двух половин нету…» невестка ответит: «Ах, не беспокойтесь, и не нужно совсем!»
А потом мы неожиданно поймём, что темнота и дикость – это вовсе не о купцах, а о тех, кто мнит себя стоящими на недосягаемой высоте…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь