Фольклор русских Башкортостана характеризуется в основном теми же особенностями, что и традиционное общерусское народное творчество всей России. В нем гармонично сосуществуют, за исключением драматического, лирический и эпический роды устной словесности, а также разные формы обрядовой поэзии, как календарной, так и семейной. Последние как консервативные виды народного искусства, завезенные переселенцами из разных великорусских губерний Центральной России в XVIII в., записывались преимущественно в «лежащих на отшибе» старинных русских деревнях республики, население которых занималось скотоводством и землепашеством, что способствовало их лучшей сохранности.
Зимние календарные праздники начинались святочно-новогодними или рождественскими обрядами. Это прежде всего гадания о будущем и о судьбе. Среди них выделяются гадания на зеркале, на кольце, на зерне, в бане и хлеву. На ночь девушки складывали под кроватью «колодец» из щепок. Кто во сне придет напиться из этого колодца, того и жди как будущего суженого. Иногда они клали под подушку пояс, чтобы приснился жених, а то туда же клали кольцо, приговаривая: «Суженый, ряженый, приди ко мне наряженный» (Благоварский, Кушнаренковский р-ны).
Накануне рождества молодежью, обходившей дома односельчан с пожеланием богатства хозяевам, исполнялись величальные, заклинательные и поздравительные песни – колядки, овсени, таусени, реже – виноградья (в русских селах и деревнях Благоварского, Гафурийского и Кугарчинского р-нов). Постепенно песни-колядки забывались, вместо взрослых и молодежи стали ходить по домам дети, которые просто здоровались с домочадцами, поздравляли их с праздниками, а хозяева одаривали их конфетами, печеньем, пирогами, мелкими монетами. Иногда поздравляющие рассыпали по полу зерно, приговаривая: «Чтоб жито родилось, чтоб скотина водилась». Такой языческий колорит приобретали и масленичные обряды воскресного «прощеного дня», связанного с культом предков: молодые просили прощения у старших (родителей, братьев, сестер), последние благословляли их, иногда иконой. В некоторых районах Башкортостана функции колядок получили величания, исполнявшиеся ранее только на свадьбах, которые поются теперь под окнами дома или в самом доме невесты. Ослабевает календарная приуроченность некоторых обычаев и обрядовых действий, особенно озорных, проказных, шутливых. Колядовщики подшучивали над хозяевами, которые не спешили с подношениями за поздравления или скупились на дары. Им посвящались сатирические величания.
Особенно заметному разрушению подвергаются масленичные обряды и песни. Они сокращаются, приобретая повсюду развлекательный характер. Например, в Кушнаренковском районе еще лет шестьдесят назад стали праздновать масленицу не с понедельника, как это было заведено исстари, а несколько раньше, с пятницы. Толпами собирались слушать пение пьяного петуха, которого перед этим поили водкой. В воскресенье запрягали лошадей и везли на санях попавшихся по дороге прохожих купать в реке или просто катались на тройке. Излюбленной забавой было катание с гор на санках. Такие потехи, как взятие снежного городка и кулачные бои, в русских селах у нас не были приняты. В южных районах республики (Кумертауский, Мелеузовский, Федоровский) в последний день масленицы вечером жгли костры, стараясь, чтобы они горели как можно дольше и жарче. В 40-е годы сжигали чучело Масленицы, теперь его заменяют пуком соломы, привязанным к шесту. Молодежь скачет через костры, но ритуальный характер этого обряда люстрационно-очистительной магии у нас забыт и, можно сказать, утрачен безвозвратно. В огонь бросали старые колеса (традиционный символ солнца) от телег, в последние годы – изношенные автопокрышки, их в горящем виде с гиканьем и криками скатывали с гор. 9 марта – в день Сорока мучеников, называемый в народе сороки, – пекли печенье или пряники в виде фигурок жаворонков, обращались к птицам с призывами и закличками поскорее вернуться на родину и на крыльях принести весну (отголосок древних архаичных воззрений, согласно которым чем скорее прилетят птицы, тем быстрее наступит весна, установятся погожие дни, созреют озимые и дадут богатый урожай, – превратное представление и истолкование причинно-следственной обусловленности явлений природы и смены времен года, а также погодно-климатических факторов на земле). В Альшеевском районе до недавнего времени исполнялись песни, посвященные вербному воскресенью, в Кугарчинском – семицкой неделе и троице, т.н. «зеленым святкам». Адресованные природе, птицам (особенно жаворонкам и куликам), которые прилетают с девятью замками, замыкают на них зиму, отпирают весну, теплое лето, дают людям и живности еду и корм, эти песни получили название веснянок.
Традиционный семейный обрядовый фольклор, как и другие виды русского устного творчества, проник в Башкортостан вместе с переселенцами из великорусских и малорусских (украинских) губерний начиная с XVII в. Наиболее впечатляющей и запоминающейся среди всего его богатства и многообразия предстает свадебная обрядовая поэзия, которая хорошо сохранилась в русских населенных пунктах Кумертауского, Мелеузовского, Зилаирского, Зианчуринского и Баймакского районов. В ней отчетливо выделяются также циклы словесно-музыкальных произведений, которые сопровождают наиболее значительные ритуалы и церемонии: сватовство, благословение, выкуп косы или «красной красоты» невесты, «поиски ярки», «блинки» и др. Если в общерусской обрядности в знак несогласия на брак некогда кто-то со стороны невесты выносил и клал в повозку или телегу сватов тыкву, то в Кумертауском районе невеста свою готовность выйти замуж выражала тем, что зажигала две свечи, поставленные у иконы. Она же по обычаю, перенятому, пожалуй, у украинцев, в том же Кумертауском и Федоровском районах, правда, не в день сватовства, а во время выкупа невесты повязывала дружку вышитым рушником, а жениху доставался вышитый платочек, который дарили подруги невесты. После этого сваха повязывает дружку полотенцем, а жениху в петлицу пиджака прикалывает белый цветок. Также хорошо сохранились действа, несущие магические функции: жениха с невестой сажают на вывернутый шерстью наружу тулуп, «чтоб было детинок, как в тулупе шерстинок», осыпают хмелем и зерном, они в обязательном порядке купаются-моются в бане, на другой день свадьбы гости обливаются водой у колодца и т.д. Зато уже не исполняются несущие древний магический смысл «обрядовая баня» и «прощание с кра´сотой», хотя в памяти отдельных представителей старшего поколения сохранились русские банные («баенные») причеты. Плясать и слишком веселиться жениху и невесте не полагалось, наоборот, последняя должна была, даже если с радостью шла замуж за любимого, всем своим видом изображать безысходную печаль от расставания с родной семьей, и это закрепилось в поговорке: «Не наплачется за столом, наплачется за столбом» (т.е. в сарае).
Главные фигуры русской свадьбы – это дружка, сват, сваха, хозяин, т.е. мальчик, продающий косу невесты, подруг жениха, пристяжки, банницы – подружки невесты, ряженые и т.п. Теперь в связи с выпадением из обрядового цикла ряда эпизодов постепенно забываются образы тысяцкого, вежливого (колдуна), лагунника (возницы, сопровождавшего молодых под венец в церковь) и плакальщицы. Словом, календарная и семейная обрядность и поэзия уходят в прошлое, остаются лишь отдельные развлекательные их элементы и фрагменты.
Наиболее разнообразную и глубокую по охвату действительности часть собранных среди русского населения материалов составляют сказки. Они неизменно основываются на необычайном вымысле с богатым идейно-эстетическим содержанием. Это подлинная сокровищница духовной культуры народа, в которой ярко проявляется единство древнего и современного, национального и интернационального, индивидуального и коллективного в устном творчестве.
Во второй половине XX в. фольклористами БГУ наряду с разными жанрами устной прозы, не говоря уже о песенных, записана не одна сотня подлинно народных сказок, выявлены прекрасные их носители и исполнители. Многие из них выступают как настоящие эпики, бережно хранящие традиционный народный стиль волшебной сказки и в то же время каждый раз вносящие в текст те или иные изменения (М.А. Игнатьев из д. Кирябинка Учалинского района), реалистические эпизоды, детали, чем осовременивают и приближают повествование к нашей действительности (П.И. Сютин из г.Благовещенска), придают авантюрно-волшебным сюжетам бытовой и сатирический колорит (А.И. Седухин из с. Карлыханово Белокатайского района), уподобляют традиционную фантастическую сказку и стилистическую ее обрядность бытовой (Ф.И. Абрамов из д. Симкино Бирского района), иногда растягивают один текст на несколько часов, вводя новые эпизоды и по-разному их сочетая (Н.И. Баталов из д. Ивано-Кувалат Зилаирского района), дают тщательную психологическую мотивировку поступков положительных героев и иронизируют над отрицательными персонажами (П.Е. Нефедьева из с. Кананикольского Зилаирского района). Для новой эпохи стало характерным постепенное вытеснение из народного репертуара фантастических сказок бытовыми, которые также изменяются под влиянием обновляющейся жизни. Это отчетливо просматривается в обстановке современной действительности, в которой происходят события сказок, рассказываемых В.А. Рыжкиным из пос. Ишля Белорецкого района. До недавнего времени достаточно широкое распространение имело весьма полноценное усвоение репертуара старшего поколения представителями последующих, в основном по линии родства, что способствовало сохранению и продолжению, если не развитию, лучших традиций мастеров сказочного искусства. Ярчайшим, теперь уже все более редко встречающимся примером подобной преемственности можно считать случай с тогда еще восемнадцатилетним Иваном Ниловым из д. Кузьминовка Кугарчинского района, который почти без изъятий перенял и, ничуть не искажая первоосновы и сути сказок своей 90-летней прабабушки В.И. Ниловой, «жившей тогда в соседней Гусевке, и в то же время не без собственной творческой интерпретации пересказывал их участникам фольклорной экспедиции университета 60-х годов прошлого столетия. Этот по-настоящему увлеченный сказочными героями юноша, наделенный к тому же даром импровизации и игрой фантазии, гармонично сочетает незыблемость основы традиционного сюжета со строго взвешенными собственными новациями. Не менее искусно рассказывал авантюрно-бытовые сказки и семиклассник Иван Литовченко, дополняя жестами и мимикой речь героев, превращая тексты сказок в безупречно построенные диалоги.
Среди местного населения встречаются довольно часто представители иноязычных народов, которые превосходно рассказывают сказки как на родном, а еще лучше на русском языках (школьница Зайтуна Рызванова, башкир М.З. Мухитдинов, татарин Г. Хайбуллин и др.), что свидетельствует о достаточно высокой степени интенсивности взаимодействия сказок разных народов. Собранные за последнее полстолетие студентами и преподавателями БГУ сказки в значительной степени отражают современное состояние русской сказочной традиции в Башкортостане, где она угасает медленнее, чем в других регионах, и живет более заметной, можно сказать, активной творческой жизнью. Более всего это свойственно сказкам бытовым и сатирическим. И в наши дни они продолжают привлекать внимание своей мудростью, яркой социальной устремленностью, поэтичностью и красотой языка.
Высокое поэтическое совершенство и редкостное эстетическое наслаждение, которое доставляют созданные сказкой прекрасные художественные образы, позволили ей, как ни одному другому виду народного искусства, пережить долгие века и тысячелетия едва ли не всех социально-экономических формаций, выпавших на долю человечества, и сохранить свою неувядаемую красоту и неодолимую силу притяжения вплоть до наших дней.
Наша республика с ее неповторимо яркой и красивой природой богата локальными преданиями и легендами, приуроченными к отдельным горам, рекам, озерам и другим объектам внешнего мира. Не менее знаменита она своими историческими преданиями, обусловленными бурными событиями, которые на протяжении веков сотрясали жизнь не только коренных, но и пришлых племен и народностей. Так что эти два жанра стали самой массовой формой устной прозы. Как писал в свое время Н.В. Шелгунову М.Л. Михайлов, «нет такой речки, нет такой горы, про которую не существовало бы легенды или песни» («Башкирия в русской литературе». Т. 1. Уфа, 1961. С. 341).
Понятно, что в большинстве своем эти произведения устной словесности имеют башкирское происхождение. Принятая в науке дифференциация, или классификация, на топонимические и исторические весьма условна и относительна, т.к. одни и те же песни и легенды, образно-поэтически воссоздавая картины природы той или иной конкретной местности, в то же время живо воспроизводят яркие детали минувших событий. В отличие от сказок они не обладают устойчивой художественной формой и особой сложившийся обрядностью повествования. Сюда следует отнести также события, связанные с добровольным вхождением Башкортостана в Московское государство, расхищением башкирских земель, строительством на них горных заводов, восстаниями и выступлениями башкир против колонизационной политики царизма, с образами беглецов и благородных разбойников и т.д. Типичная особенность местных песни и легенды в силу исторически сложившихся условий состоит в том, что они бытуют и в башкирской, и в русской народной среде, особенно среди населения разнонациональных районов, прежде всего горнозаводских, по территории которых прокатилась волна Крестьянского восстания 1773 – 1775 годов. Так, например, в с. Иргизла Бурзянского района все местные старинные предания знают и рассказывают не только башкиры, но и русские, в том числе и о восстании Пугачева. Тем более, последние хорошо владеют башкирским языком.
Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Борис Ахметшин
