У дома Малявиных собирался народ. Не то чтобы народ, но мужики, в общем. Бабам-то некогда по сходкам ходить, время к вечеру, кому щи варить, кому козу доить. Да и не женское это дело – клад искать. А Иван Терентьич Малявин, хозяин, стало быть, именно этим сегодня целый день и занимался. Вчера ещё приехал он из города, где два дня сидел в архивах, и с порога заявил жене:
- Нюрка! Скоро разбогатеем с тобой, вот только клад найду.
Нюрка (по паспорту Анна Гермагеновна) молча покрутила пальцем у виска и бухнула на стол чугунную сковородку с жарёхой: пока её непутёвый муженёк ерундой занимался, она с утра за грибами сходила, целый горбовик домой принесла, перебрала да перемыла каждый грибочек, что засолила, а что зажарила с картошкой да лучком на ужин. Терентьич наелся и лёг спать, наказав жене разбудить его засветло.
Утром Нюрка и не подумала будить мужа, а занялась привычными своими делами: на сегодня у неё была запланирована прополка грядок с огородной мелочью. Терентьич, проснувшийся ближе к обеду, выскочил на крыльцо в одних подштанниках и заголосил:
- Просил же разбудить, едрит твою налево! Ох, непутёвая ты дженщина, Нюрка! И как с такой бестолочью всю-то жизню живу!
Анна Гермагеновна разогнула уставшую спину, уткнула кулаки в бока и громко «приласкала» мужа в ответ:
- Ай от бестолочи слышу! Богааач тоже мне нашёлся! Клааад он, видите-ли найдёт! Пенсию завтрева принесут – вот и клад тебе! Иди вон, суп грей!
Торопливо поедая наваристые щи с тушёнкой, Тереньтич вразумлял супругу:
- Ты, Нюрка, подумай, подумай своими мозгами куриными, рази ж бумаги старинные врать будут? Точно тебе говорю, зарыл Волокитин деньги во дворе где-то! Я в архивах его письмо нашёл, он батраку своёму, Терентию, батьке моему, стал быть, написал, что под деревом искать надоть.
- Под каким деревом-то? Ни одного у нас нету.
- Так сёдня нету, а тогда было!
- Ну а где было-то? Чё теперь, весь двор перекапывать?!
- А чё, если надо, и весь перекопаю! – Тереньтич гордо выкатил тощую грудь.
- Да лучше б ты забор поправил, не то свалится скоро, людя́м на смех!
- Какой забор, Нюрка, я ж тебе о богатстве толкую, о зо-ло-те!
Анна Гермагеновна горестно махнула рукой и, схватив хозяйственную сумку, ушла из дома, громко хлопнув дверью: в сельпо привезли сахар, нужно было отовариться, а то без варенья останутся на зиму.
Терентьич вышел во двор и огляделся. Смутные опасения его всё же терзали – двор не маленький, а в документах, которые он в городском архиве нашёл, был только один ориентир – дерево. Всю жизнь он прожил в этом доме, всё детство провёл на этом дворе – не было здесь никогда деревьев. Одно не вызывало сомнений, что дом этот когда-то принадлежал раскулаченному после революции зажиточному крестьянину Егорке Волокитину, на которого Терентий Малявин с юных лет батрачил. Егорка от революции сбежал, а Малявиным Советская власть от щедрот душевных отдала половину дома, поселив во вторую половину нищего Заныку, сделавшегося вдруг важной птицей – коммунистом.
Маленький Ванька Малявин, сидя во время праздников под столом, часто слышал разговоры мужиков, разгорячённых отменным первачом, о том, что де Волокитин бежал впопыхах и не мог богатство своё увезти, что закопал он его, непременно закопал где-то поблизости! На что отец всегда отвечал: «Ну где, где? Во дворе? Так вон, гляньте, в огородах всё, пахано-перепахано! Нету тут никакого золота». А Ванька, даже уже став Иваном Терентьевичем, а затем и просто Терентьичем, всё мечтал найти легендарный, маловероятный, но такой желанный клад.
Терентьич тряхнул головой и отправился в сарай за лопатой. Решив идти, так сказать, напролом, он поплевал на руки и начал копать от угла забора – упрямства ему было не занимать, он действительно был готов перекопать весь двор, чтобы уж либо найти, о чём грезил ночами, либо убедиться в правоте жены и разочароваться в своей мечте. Глубину поисков он давно определил: будет рыть на свой рост – а росту ему отмеряно метр восемьдесят два - глубже вряд ли кто-то клад закопает.
Терентьич ушёл в землю уже по пояс, когда вдруг услышал:
- Бог в помощь, что ль…
Над ним возвышался попыхивающий папироской Захарка Лепин. Терентьич кивнул и продолжил работать.
- Решился, значит… - Захарка задумчиво наблюдал за вылетающими из ямы кусками земли. – Может, помочь?
Теретьич круто замотал головой, сам, мол. О его мечте знали давно и все в округе. Ну, мужики у них в посёлке понимающие, если товарищ помощи не просит или от помощи отказывается, значит, так тому и быть – негоже в душу к человеку лезть, дело значит такое, личное.
Но вот наблюдать в такой ситуации не возбраняется, поэтому Лепин присел на перевёрнутое ведро и запыхтел, выдувая папиросный дым из ноздрей. Вскоре к нему присоседился Макар Мазутный, затем явился егозистый Прошка с дальнего конца посёлка, а там уж подтянулись и Виталий Степанович, бухгалтер в отпуске, и молодой, всё время безработный Колян, и Степан Меркулов, и тракторист Василий из дома напротив… В общем, когда Анна Гермагеновна притащила домой десять кг сахара (по пять в каждой руке), её двор кишмя кишел мужиками в трениках, майках и кирзачах – как-никак была суббота, все, так сказать, по-домашнему оделись.
Терентьич устало сидел на краю ямы, отдыхал. Это был только первый шаг, всего одна такая небольшая, но глубокая (метр восемьдесят два примерно) яма, а сколько их ещё придётся выкопать?! В этой клада не было.
Когда Терентьич вылез, ему заботливо поднесли уже подкуренную папироску, которую он принял с благодарностью дрожащими руками. Несколько затяжек сделал при полном молчании. Тишину нарушил Захарка:
- Слышь, Иван, покумекать надо, чего ж так надрываться-то…
- Чё кумекать? – переспросил туповатый Прошка.
- Поразмыслить, где лучше копать.
- И то, - подхватил Колян и загыгыкал – а то помрёшь, Тереньтич, от перенапряга!
- Типун тебе на язык, - воскликнул суеверный бухгалтер, а Захарка спросил:
- Чё ты там про оринтиры говорил?
- Да чё оринтиры, - пыхнул дымом в небо Терентьич, - под деревом, грит, закопал.
Мужики сочувственно закивали головами – где ж взять дерево это. Василий вдруг пихнул Терентьича в плечо, да так, что тот чуть в яму не слетел:
- А у деда Пальто спрашивали? Ему ж лет под сто, должо́н помнить.
Что тут началось! Все разом заговорили, загомонили! И как они сразу об этом не подумали?! Ай да Васька, ай да … тракторист! Чего молчал-то, раньше бы сказал! Васька зарделся, сам смущённый своей догадливостью, Терентьич смотрел на всех повеселевшим взглядом, а Виталий Степанович уже гнал со двора Коляна, наказывая ему быть повежливей с дедом Пальто и аккуратненько уговорить его прийти на двор к Малявиным.
Самый старый житель посёлка – дед Пальто – с рождения звался Михайловым Михаилом Михайловичем, а прозвище своё он получил лет тридцать назад, когда приобрёл по дешёвке у заезжего городского синее пальто с блестящими пуговицами. Пальто это дед с тех пор носит круглый год: зимой застёгивая на все (до сих пор сохранившиеся!) пуговицы, весной и осенью – молодцевато распахнув на груди, а летом – внакидку. Не смотря на многие годы – через пару лет столетие намечается – дед Пальто удивлял всех живостью и харизмой: ходил без палки, хоть и согнувшись в три погибели, был в курсе всех поселковых событий, любил давать советы и отличался прекрасной памятью. Однажды вспомнил, как Стёпка Меркулов, будучи пацанёнком, наложил в штаны, когда на него со двора Иванько́вых гусь выскочил. Степан тогда деда чуть не прибил, мужики отстояли, да сами потом долго подсмеивались над Меркуловым, пока он паре-тройке дружков по шее не накостылял.
Дед Пальто явился скоро – Колян по пути к себе домой заскочил, велосипед взял и доставил деда с ветерком. Дед в распахнутом, бывшем когда-то синем, пальто прошествовал во двор, остановился на тротуаре и, прищурив глаза, взглянул на честнóе собрание:
- Ну?
Захар Лепин, как самый уважаемый дедом соотечественник (дед любил рассудительных и хозяйственных мужиков) выступил вперёд и спросил:
- Слушай, дед, а когда в этом доме ещё Волокитины жили, тебе сколь годков было?
- Не помню, - дед по-прежнему щурился хитровато.
- А ты бывал тогда во дворе здесь?
- Ну, бывал, а чего надоть-то?
- А здесь деревья какие были?
- Было. Одно. Большое такое. Спилили потом, а пень выкорчевали, твой батька, Вась, трахтуром и тянул.
- Где? Стояло где? Покажь, дед! – раздались нетерпеливые, возбуждённые возгласы. Сквозь толпу мужиков протиснулся Терентьич и встал пред дедом с лопатой в руке и грозным видом. Возгласы утихли, а дед Пальто скукожился – струхнул, видать. Но Терентьич о злом не помышлял, заговорил просительно:
- Дед, а дед, где дерево стояло? С меня магарыч, если вспомнишь! Чесслово, даже если клад не найду, магарыч поставлю!
Дед Пальто окинул всех многозначительным взглядом, подбоченился и пошёл по двору вразвалку. Иногда он останавливался, взглядывал в определённое место сквозь калачиком согнутые пальцы, отрицательно качал головой и шёл дальше – сначала вдоль, потом поперёк, потом слева направо и обратно. После довольно долгого променада дед Пальто остановился и нахмурился – такое несуразное забытьё с ним случилось впервые! Его даже зло разобрало от такой несправедливости, он скинул с головы кепку, словно она мешала ему вспомнить, где же стояло то злополучное дерево. Мужики зашептались, а у Терентьича, ни с того ни с сего, глаз задёргался.
Вдруг дед Пальто взбрыкнул, отпнул многострадальную кепку и ринулся в другой конец двора, чуть не сбив с ног Анну Гермагеновну, направляющуюся в огород. Мужики во главе с Тереньтичем – за ним.
- Ёколо-мóколо! – возопил дед Пальто, выражая таким образом вселенскую радость. - Чё ж не там ищу-то! Я ж, это самое, малявка был совсем, кто ж меня во двор-то к богачам пустит за просто так, а мы-то, мелюзга, через лаз с поля пробирались и из-за угла подглядывали! А на дереве же качеля расписная висела, на ней волокитинские качались, а нам завидно было, аж до скорби!
Тут Дед Пальто остановился, повернулся к мужикам, что гуськом за ним шли, и прикрикнул повелительно:
- Цыть! Здеся стойте! – И пошёл в разведку.
Дед Пальто зашёл за угол дома и тут же высунул оттуда хитрую морду свою, огляделся внимательно из-под руки и вдруг закричал дребезжащим тенором:
-Там вона оно было, точно сказываю, тааам!
Дед Пальто бежал вслед за своим вытянутым вдаль пальцем, костлявым, с крупным, прокуренным до черноты, ногтем. Столпившиеся мужики во главе с Терентьичем заворожено смотрели туда, куда указывал этот перст – на широкий, обтянутый ситцем в коричневый крупный горох, зад Анны Гермагеновны, склонившейся над морквяной грядкой. Анна Гермагеновна, почуяв неладное, обернулась, увидела деда, с перекошенным лицом бегущего в её сторону, взвизгнула и бросилась от него прочь. Дед Пальто же, добежав до грядки, ткнул пальцем в самую её середину, и проговорил вдохновенно:
- Туточки рой!
Мужики заголосили, кто-то для проформы переспросил деда: «Тут что ли?», кто-то уже подталкивал Тереньтича, стоящего с нерешительным видом и лопатой наперевес. Терентьич замешкался на секундочек несколько, подумал было спровадить зрителей, да понял – не получится, и с размаху воткнул широкое лезвие лопаты прямо в густую поросль разросшейся морквы.
Анна Гермагеновна добежала до крыльца, с перепугу без проблем одолела три крутых ступеньки, распахнула дверь и оглянулась перед тем, как спрятаться в доме. Её взору предстала страшная в своей реальности картина: стадо мужиков топталось по её грядкам, вспахивая их тяжёлыми, ещё отцами железом подбитыми, подошвами кирзачей.
- Иррродыыы! – вскричала Анна Гермагеновна. - Чё ж вы делаете-тааа!
Она уж было собралась разогнать их коромыслом и даже спустилась на одну ступеньку, да мужики вдруг повернулись в её сторону, все как один насупились и замерли плотной стеночкой. Гермагеновна поняла, что эту броню ей не пробить, поэтому, причитая и охая, осталась на крыльце. А за спинами мужиков Терентьич рьяно махал лопатой.
Когда урожай морквы был загублен окончательно и бесповоротно, а из выкопанной ямы виднелась только блестевшая потом лысина Терентьича, в тишине, наполненной ожиданием и прерываемой еле слышными всхлипами с крыльца, раздался звук удачи - под лопатой звякнуло что-то железное, и звук этот эхом отозвался в головах всех собравшихся. Терентьич, дыша хрипло, с подвыванием, опустился на колени и принялся разгребать руками влажную, рыхлую землю. Вскоре его дрожащие руки уже счищали налипшую за десятилетия грязь с крышки небольшого сундучка, изукрашенного коваными узорами. Терентьич поднял сундучок и с натужным выдохом: «Йех!» выставил его на край ямы. Мужики как-то разом отступили на два шага, а потом и вовсе отошли подальше, скучковавшись у забора. Кладоискатель вылез из ямы и присел на корточки рядом со своей находкой. Замка на сундучке не было, но петли, конечно, заржавели, поэтому Тереньтичу пришлось напрячься, чтобы открыть крышку. Сундучок открылся со скрипом. В лучах заходящего солнца тускло, но так благородно блестели крупные золотые монеты с царским профилем на аверсе.
На крыльце, раскрыв рот и схватившись за грудь, под которой в волнении билось сердце, стояла бледная Анна Гермагеновна, а на развороченной грядке сидел Терентьич, размазывал по чумазому лицу счастливые слёзы и бормотал:
- Нашёл! Братцы мои разлюбезные! Нашёл!
Автор: Nadda
Источник: https://litclubbs.ru/articles/39299-klad.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: