Моё “счастливое советское детство” было по-настоящему – счастливым, потому что пришлось на самый благополучный, самый сытый и самый мирный период в жизни моей великой страны. Страны, которая за двадцать лет до моего рождения одержала победу в величайшей войне в истории человечества, свою самую великую победу. Позднее, когда моя великая страна прекратила своё существование, этот период в её жизни назвали – “периодом застоя”, подразумевая под этим, что-то не очень хорошее или, даже – очень плохое. Тем не менее, хорошего в моём счастливом советском детстве, как и в детстве миллионов моих сверстников, было намного больше, чем плохого. Но, в данной публикации я намерен рассказать об одном, не самом важном и, не самом значительном элементе советской реальности, мимо которого, тем не менее, и захочешь – не пройдёшь. Это, тот самый “национальный вопрос”, которого, как и “секса” в СССР – не было...
Рассказ 1. Про детство начавшееся в стране национальной стерильности.
Моё счастливое советское детство началось вдали от Родины, в зарубежной советской миссии, в одной из африканских стран, где проходил службу отец. Началось, не в том смысле, что я там родился, а в том, что там я начал осознавать себя, как личность. Со мной это случилось на четвёртом году жизни. Тогда мой мир имел чёткую национальную дифференциацию. Обитатели советской миссии были “своими”, все окружающие – “чужими”. “Своих” было – немного. Настолько – немного, что всех “своих” мы – дети знали в лицо, а многих и – по именам. Все “свои” говорили на своём – русском языке, все “чужие” – на чужом – французском. “Чужих”, наоборот – было очень много, и они имели дополнительную дифференциацию: негры, которых называли “конголезцами” и белые, которых называли “французами”. “Свои” – дополнительной дифференциации не имели. Вернее, о наличии дополнительных опций у “своих”, нам – детям работников посольства, дипмиссии и торгпредства знать не полагалось. Мы, и – не знали…
Наличие дополнительных опций у “своих” стало неожиданным открытием по возвращении в СССР. Родители купили телевизор. Некоторые передачи, даже детские, выходят на странном языке, очень похожем на “свой”. Но, это какой-то “чудно́й свой”.
Родители объясняют:
- Это украинский язык. А передачи на нём показывают, потому что есть люди, которые на нём разговаривают.
На вопрос:
- А где живут эти люди? – отвечают:
- На Украине, наверное.
- А мы где живём?
- Мы – в Крыму.
Неожиданность: в симферопольской школе, куда нас с братом отдали учиться, кроме “своего” – русского, почему-то изучается “ чудно́й свой” – украинский язык. Для нас – детей, которые никогда не сталкивались с использованием этого языка в реальной жизни, необходимость его изучения вызывает закономерный вопрос:
- Зачем?
В африканской стране наши родители посещали курсы французского и это было понятно. Живя там, где все общаются на “чужом” языке, умение объясниться бывает жизненно необходимо. Зачем учить язык, которым никто вокруг не пользуется, реально – непонятно. Хорошо ещё, что этот язык совсем не сложный и больше похож на испорченный русский, чем на иностранный. Среди сверстников брата, изучающих его уже 3-й год, популярна шутка: «Скажи по-украински: девочка, копьё, благодарю».
С первого раза шутку понимают только дети хорошо знакомые с ненормативной лексикой. Для нас с братом, как детей военнослужащего изучение украинского – необязательная опция...
Живя в Симферополе, каждый год всей семьёй ездим в Воронеж, где живёт мамина родня. Кроме “даров благодатной крымской природы”: персиков, черешни, винограда, всякий раз везём ещё и “дары симферопольских гастрономов”: несколько замороженных куриц, палочку - другую колбаски, пару баночек сгущёнки и растворимый кофе. Это делается, во-первых, для того чтобы наше недельное пребывание в гостях не стало обузой для бабушки с дедом, а во-вторых, потому что в Симферополе всё это можно купить в гастрономе, а в Воронеже приходится – “доставать”…
Здесь в Воронеже, моё детское ухо, улавливает отличие местного го́вора от привычного – симферопольского. Местные растягивают звук “а” и делают на нём ударение, кажется даже в тех словах, где ударение приходится на другие слоги. Более никаких отличий от симферопольской реальности: те же интересы, те же игры. Здесь же, вблизи Воронежа, нас ждёт неожиданное открытие. Отец – заядлый рыболов, повёз нас с братом на какой-то водоём. В отсутствие клёва, мы отправились прогуляться по окрестностям и повстречали местных пацанов, разговаривающих между собой, как нам тогда показалось, на украинском языке. На самом деле, это был южнорусский разговорный диалект, именуемый “суржик”, которым и поныне активно пользуется сельское население южных областей Российской Федерации...
В один из отпусков, погостив в Воронеже, мы отправляемся в Новочебоксарск, где живут родные отца: его мама и сестра. Как выяснилось, это очень далеко – на Волге в Чувашской АССР. Го́вор местных жителей отличается от воронежского. Вместо звука “а”, местные тянут и делают ударение на звуке “о”. Не припомню, чтоб при общении с тамошними сверстниками в какой-либо форме возник пресловутый национальный вопрос. При первом знакомстве, обычно спрашивают: Откуда приехали? – мы просто отвечаем: Из Симферополя, детализируя: Это в Крыму, – когда требуются пояснения. Услышать в Новочебоксарске чувашскую речь нам так и не довелось. Единственной “национальной особенностью”, которую удалось повстречать стали дорожные указатели с названиями населённых пунктов. Цыганкасы, Асакасы – это названия каких то сёл или деревень, которые память сохранила до сегодняшних дней…
Интересно, что с поездкой в Новочебоксарск детское сознание связало слово “хохол”. Это слово было брошено отцом в сердцах и относилось к мужу сестры – дяде Николаю с которым у отца, мягко говоря, не сложились отношения. Дядя Николай проводил свой досуг, пропивая “заработанное непосильным трудом”, при этом ухитряясь прихватить заработанное женой и хорошенько взъерошить пенсию тёщи. Напившись, он изнурял близких бесконечными жалобами на беспросветность своей жизни и на тех, кто, по его мнению, в этом виноват. По его выходило: в том, что он пропивает практически всё, что зарабатывает, а его семью, на свою скромную пенсию, содержит тёща, виноват кто угодно, кроме него самого. Замечание, сделанное отцом, зять парировал, предложив тому, забрать к себе мать, а “если такой умный”, то ещё и сестру с ребёнком. После этого, при слове “хохол” моё сознание долго воспроизводило образ дяди Николая – сильно-пьющего неудачника...
Конечно, учась в советской школе, невозможно было не знать о существовании советских республик, числом – пятнадцать.
Но картинка из “БукВаря” с изображением детей в национальных костюмах, была всего лишь – картинкой. А рассказ учителя о “братских советских народах”, был всего лишь – рассказом и не давал никакого представления о том, чем отличаются и отличаются ли, вообще: латыши от литовцев, таджики от узбеков, армяне от азербайджанцев… Ни в школе, ни во дворе, а именно дворы были подлинной школой жизни, не приходилось сталкиваться ни с какими проявлениями национальных различий. Ощущение абсолютной национальной стерильности слегка разбавляли передачи на украинском языке, выходящие на одном из двух, существовавших телеканалов и магнитофонная запись песни «Кругом одни евреи» запрещённого Аркадия Северного...
Далее будет: