- писал тв своем предсмертном письме начальник Томского горотдела НКВД Иван Овчинников,
"...Я успокаивал себя тем, что Москве видней, значит, так нужно, а не иначе, и, получив приказ: “В атаку на врага”, был подхвачен стихией и несся вместе с другими, как несутся командиры и бойцы в последней решительной атаке, не сознавая точно, куда, почему и зачем они несутся.
Как и в атаке, сознание мне говорило, что в этот момент отступать или замедлять движение – измена и меня свои же пристрелят.
Да, суровое, трагическое было время…".
Кто-то посчитал, что в Томске аресту и расстрелу в период руководства горотделом Овчинникова были подвергнуты 3% и 2.66 % человек соответственно от общего числа жителей города (145 тыс. жителей на 1939 г.).
Он был арестован в июле 1939 г., содержался под следствием в г. Новосибирске.
Письмо, фрагменты которого я вам процитировал, в общем то, довольно стандартное. Овчинников, как и большинство других репрессированных чекистов рассказывает, что был лишь исполнителем.
От других похожих писем это отличается тем, что в нем описан нетипичный для «механики» работы чекистской мясорубки эпизод.
Овчинникова, кроме прочего, обвинили в необоснованном репрессировании работников партийно-советского аппарата Томска.
Опровергая это обвинение, Овчинников пишет:
Партийно-советские кадры – это, как я понимаю, люди ни в чем не скомпрометированные, занимающие те или иные руководящие должности в партийно-советском аппарате. Но ведь томские члены ВКП(б) – с партбилетом на руках арестованы всего несколько человек, все с санкции УНКВД по вполне обоснованным материалам.
Только один СПРИНГИС арестован не с санкции УНКВД, а по требованию передовой статьи газеты “Советская Сибирь” (см. мое показание). Все остальные по правотроцкистским элементам арестованы как бывшие члены ВКП(б), исключенные за троцкизм или за связи с троцкистами, сняты с работы горкомом, райкомами и крайкомами ВКП(б). При этом большая часть их арестована по прямому личному указанию МАЛЬЦЕВА. На всех этих бывших членов ВКП(б) имелся какой-то материал, их изобличающий, о чем и показал свидетель КОРКИН.
В отличие от всех других городов СССР, в Томске не был арестован ни один секретарь парткома, ни один работник и член райкома, ни один (за исключением СПРИНГИСА) член и работник горкома ВКП(б), ни один руководящий работник райсоветов и горсовета (за исключением заместителя председателя горсовета, высланного из Ленинграда в связи с убийством С.М. КИРОВА).
Где же это избиение партийно-советских кадров, когда арестованы были исключенные из ВКП(б) и снятые с работы до ареста?
Интересно, что этот Спрингис Роберт Яковлевич, о котором пишет Овчинников, брат другого Спрингиса - Карла Яковлевича, представление о котором есть у большинства из Вас.
Карл Яковлевич явился прототипом Отто Яновича Калдина, героя недавно экранизированного романа Олега Куваева «Территория».
В 1938 году в разгар национальных операций и он стал фигурантом показаний своего однокурсника по рабфаку.
Долгое пребывание в геолого-разведывательных партиях уберегло его от участи закончить жизнь у расстрельной стенки латышским шпионом.
Может, не у «расстрельной стенки», а в «бане», где, вероятнее всего, закончилась жизнь его брата Роберта.
Такой способ приведения в исполнение расстрельных приговоров использовался в Новосибирске.
Его описал в своих воспоминаниях «НКВД изнутри. Записки чекиста» Шрейдер Михаил Павлович.
«Карасик конфиденциально добавил, что он и другие работники угрозыска неоднократно принимали участие в приведении в исполнение смертных приговоров, выносимых особой «тройкой» под председательством Горбача. Ежедневно десятки, а иногда и сотни заключенных вызывались из камер будто бы помыться, раздевались в предбаннике, а когда входили в «баню» — их тут же расстреливали».
Несостоявшийся шпион стал первооткрывателем рудных месторождений Колымы, доктором геолого-минералогических наук, первым директором ВНИИМорГео, деканом географического факультета Латвийского государственного университета, действительный членом Академии наук Латвийской ССР (1959).
Роберт Яковлевич, вот он, выбрал себе стезю попроще.
Закончив в Москве комуниверситет национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского он на пике своей карьеры стал секретарем горкома комсомола г. Томска.
30 июля 1937 в газете «Большевистская смена» (органе Запсибкрайкома и Новосибирского горкома ВЛКСМ) была опубликована передовая статья, в которой было указано, что секретарь Томского горкома ВЛКСМ Роберт Спрингис «проводил явно враждебную работу в организации, возглавлял враждебные настроения в вопросах материального положения студенчества, срывал политическое воспитание молодежи, отвлекал организацию от борьбы с врагами народа». На следующий день, 31 июля 1937 Спрингиса арестовали. В этот же день он был исключен из членов ВКП(б). Справку на арест составили и подписали сотрудники Томского ГО НКВД оперуполномоченный 4 отд. младший лейтенант ГБ Меринов, его шеф, начальник 4 отд. лейтенант ГБ Лихачевский. Утвердил её начальник Томского горотдела капитан ГБ Овчинников. После ареста Р. Спрингис был этапирован для следствия в Новосибирскую тюрьму НКВД. 1 августа 1937 с разоблачительными статьями в его отношении вышли газеты: та же «Большевистская смена», а также томская газета «Красное знамя» со статьей «Разгромить вражескую агентуру в комсомоле». 2 и 6 августа газета «Красное знамя» вновь вспомнила о вражеской деятельности Спрингиса. Еще до вынесения приговора 5 августа 1937 на состоявшемся VI пленуме Томского горкома комсомола его ещё раз гневно заклеймили, а также заклеймили его жену как недостаточно активно осуждавшую своего мужа. 3 сентября 1937 она также была арестована.
Теперь я предложу читателю, прежде чем продолжить чтение статьи, задуматься над тем, как мог вредить родине секретарь городской комсомольской организации, а потом сопоставить свою фантазию с фантазией следствия.
Спрингис рассказал на допросе, что установки на вредительство он получал от Зав. краевого отдела народного образования Никулькова, и конкретизировал по настоянию следователя какие именно.
«Задания и установки НИКУЛЬКОВА, которые я от него получал, в основном сводились к тому, чтобы оторвать комсомольскую организацию от партии и очередных задач соц.строительства и готовить комсомольцев и несоюзной учащейся молодежи новые кадры контрреволюционной организации.
Как участнику организации НИКУЛЬКОВ поручил мне практически провести следующее: 1. Ликвидировать политическую учебу комсомольцев и студенческой молодежи вообще, путем развала штата пропагандистов, привлечения к руководству школами и кружками политучебы политически безграмотных и соц. чуждых людей, сосредоточив всю работу комсомольской организации на академической учебе и культурном провождении времени, в форме вечеров самодеятельности, танцев и организации художественных школ. 2. Прекратить изгнание из комсомола лиц, скрывших свое происхождение, из соц. чуждой среды и связи с ней при вступлении в ВЛКСМ. Одновременно развернуть работу по приему в комсомольскую организацию классово чуждого и другого антисоветского элемента. 3. Производить обработку политически неустойчивых и соц. чуждой молодежи для привлечения новых членов в нашу контрреволюционную организацию.
В соответствии с полученными мною от НИКУЛЬКОВА, МАШКИНА и ПАНТЮХОВА указаниями, я сделал следующее: 1. Лично сам завалил учет у комсомольцев физ.-технич. института, где я являлся руководителем полит. кружка, и давал установки на срыв политучебы другим пропагандистам. 2. Возглавлял саботаж по выполнению новой программы ЦК ВЛКСМ, по изучению истории партии, игнорировал и не проводил в жизнь решения пленума ЦК ВЛКСМ об обязательном привлечении к пропагандистской работе руководящих комсомольских работников. 3. Скрыл от комсомольцев решение Пленума Горкома ВКП/б/ о поднятии политической активности и бдительности комсомольцев. 4. Развалил работу Пленума Горкома ВЛКСМ, созыв которого я оттягивал в течение 9 месяцев. 5. Длительно и планомерно разваливал колхозные организации ВЛКСМ, не давал им никаких установок по работе, не посылал в помощь руководящих комсомольских работников из города. До июня месяца 1937 года ни разу не созывал для инструктажа секретарей деревенских организаций ВЛКСМ, не давал им никаких указаний. Работа их никогда не обсуждалась на Бюро Горкома ВЛКСМ и на собрании комсомольского актива. 6. Засоряя комсомольскую организацию выходцами из классово чуждой среды, и другими антисоветскими элементами, путем приема их в ВЛКСМ и оставления их в рядах комсомола в случае разоблачения первичными организациями».
А еще Спрингис, разоружившись перед партией и народом, сознался, что...
Я действительно получал задания от членов нашей организации МАШКИНА (бывший секретарь Горкома ВЛКСМ, осужден за к/р работу в 1936 году) создавать боевые террористические группы из к/р части студенческой молодежи, привлекая для этого наиболее озлобленных против ВКП/б/ и сов. власти лиц».
Он рассказал следователю, что создал террористические группы: в электротехникуме, на рабфаке МЭКа, в Мукомольном элеваторном институте, в мединституте, в стоматологическом институте, в учебно-экономическом техникуме и в средней школе № 9.
Читатель, конечно, не ставит под сомнение то, что ни одного террористического акта эта армия малолетних террористов не совершила только потому, что чекисты вовремя их обезвредили.
В деле есть еще один показательный нюанс, который иллюстрирует, насколько чекисты не парились, готовя документы для военной коллегии верховного суда СССР.
На сайте Томского областного краеведческого музея размещены документы из дела Р. Спрингиса. Вот эти.
В справке – обосновании на арест Спрингис указан участником контрреволюционной троцкистской организации, а в постановлении о предъявлении обвинения - участником контрреволюционной террористической, диверсионной, повстанческой организации «правых».
Расстояние между троцкистами и "правыми", на самом деле, дальше чем Явлинский от Зюганова теперь.
В обвинительном заключении фамилия Спрингиса упоминается только в шапке. Оно (заключение) никак не пересекается с показаниями Спрингса и, наоборот, приговор никак не пересекается с фабулой преступления, описанной в обвинительном заключении. Это не помешало военной коллегии верховного суда СССР в составе одного корвоенюриста и двух диввоенюристов приговорить Спрингиса к высшей мере уголовного наказания расстрелу.
Диву даешься от таких решений диввоенюристов.
Хотя, чекисты, судя по всему, вообще ни о чем не парились.
В октябре 1937 года в Ленинске-Кузнецком были расстреляны 369 человек, часть их тел даже не удосужились толком захоронить. Как показал бывший начальник УНКВД по Новосибирской области Григорий ГОРБАЧ,
«приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой-то человек натолкнулся на место, где был обнаружен труп».
Начальник Ленинского ГО НКВД НСО Золотарь за этот косяк получил «пятеру».
Но до звонка Золотарь не досидел: в январе 1942 года он был освобожден по особому ходатайству наркома БЕРИИ и отправлен в распоряжение СУДОПЛАТОВА.
Во время войны Золотарь командовал партизанскими отрядами в Ленинградской, Минской и Вилейской областях, был командиром соединения партизанских отрядов в Польше и Чехословакии.
Но это совсем другая история. А эта история началась с вот чего.
Статья о погроме чекистами с ведома Сталина в 1938 году коллектива ученых-баллистиков в НИИ математики и механики Томского государственного университета натолкнула одного из читателей на правильную, в общем-то, мысль, что основная вина за творящее в это время в стране беззаконие, по своему содержанию – вредительское для экономики и обороноспособности страны, лежит на Сталине лично.
Этой мысли читатель испугался и предпринял попытку отмахнуться от нее, укорив меня в сознательном замалчивании судьбы чекистов, участвовавших в процессе, позже репрессированных.
К сожалению, приговора Горбачу в открытом доступе нет.
Статья, посвященная Горбачу в википедии, содержит, на первый взгляд, противоречивую информацию.
В первом абзаце написано, что Горбач:
«Расстрелян в 1939 году. Признан судом фальсификатором и нарушителем законности».
А ниже, что он:
«арестован по обвинению в «участии в антисоветском к.-р. заговоре в органах НКВД и подготовке государственного переворота».
На самом деле, как мне представляется очевидным, никакого противоречия здесь нет.
Сталин, который лично контролировал и направлял уголовные дела в отношении столь высокопоставленных чиновников, использовал приговоры в качестве элемента идеологической пропаганды.
Во-первых: обвинив начальников региональных управлений НКВД в фальсификации дел, он перекладывал на них вину за организованное им преступное деяние, которое позже получило название «большой террор».
Во-вторых: он не упускал ни малейшей возможности измазать грязью внутреннюю оппозицию, пристегивая ее ко всем делам о терроризме и вредительстве.
Но. Возникал некий диссонанс. Сталин по средствам советской печати рассказывал полуголодному населению страны о колоссальных успехах социалистического строительства, и становилось непонятным, откуда на фоне блестящих советских достижений берется почва для столь обширной оппозиции.
Поэтому, в-третьих: любое дело о вредительствах и терроризме он выводил на внешнего врага.
Почему он? Основания сделать такой вывод мне дают обстоятельства, описанные мной в статье "Сталинская методичка для чекистов | михаил прягаев | Дзен"
И, ведь, и сегодня есть те, которые во всю эту «лабуду» святого Сталина верят.
Дела региональных начальников управлений НКВД, в том числе и Горбача, такие же фальсифицированные, как и те, которые раньше лепили они сами.
Это подтверждает и предсмертная записка другого фигуранта погрома ученых-баллистиков Томского университета начальника Томского горотдела НКВД Ивана Овчинникова.
В ней Овчинников отбрехивается от предъявленных ему обвинений и убедительно аргументирует, что в этой организованной преступной банде во главе со Сталиным был всего лишь исполнителем.
«Я прошу учесть, что эта массовая операция началась в Томске после приезда МИРОНОВА из Москвы, после проведения им оперсовещания, на котором он зачитывал постановление ЦК и сказал “лимиты”, что на этом совещании присутствовал ЭЙХЕ, который в то время был для нас маленьким божком; что ЭЙХЕ возглавлял тройку; что по линии союзной прокуратуры за подписью ВЫШИНСКОГО были аналогичные директивы; что упрощенный метод следствия не только был указан МИРОНОВЫМ, но и указан в директивах Союзной прокуратуры; что о лимитах знала прокуратуры; что в Томске большинство дел прокурор ПИЛЮШЕНКО рассматривал ранее [и] утверждал ранее, чем я (спросите ВЕЛИКАНОВА и ПУТИНЦЕВА); что весь ход операции в Томске был в точном соответствии с указаниями УНКВД, которые были показаны в порядке примера работой ГОЛУБЧИКА; что, следовательно, говорить об особо отягчающих мою вину обстоятельствах никак нельзя, если не ставить себе предвзятую цель – привести всю дробь нарушений революционной законности в Томске и районах Томского сектора к одному знаменателю – ко мне, и, сознательно обходя виновность следователей, сознательно игнорируя директивы Москвы и УНКВД того времени в целях наказания, в целях возмездия за нарушение рев. законности, продиктованное и показанное примером сверху, – принести меня одного в жертву».
Миронов, о котором пишет в своей предсмертной записке Овчинников приказом НКВД СССР от 4 апреля 1937 года был направлен во главе специальной оперативной группы работников НКВД в Сибирь и на Дальний Восток для «выявления и разгрома шпионско-вредительских троцкистских и иных групп на железных дорогах… и в армии».
Правда, уже 14 июня 1937 года Миронов был арестован, 29 августа 1938 года Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорён к смертной казни по ст. ст. 58-8 («террор»), 58-11 («участие в антисоветской к.-р организации в органах НКВД») УК РСФСР.
«МИРОНОВ – повествует в своей записке Овчинников - заявил, что нет и не может быть локальных контрреволюционных образований, все враждебные партии силы внутри стран – от эсеров, меньшевиков, кадетов, монархистов, б[ывших]/людей, кулаков и кончая агентурой иноразведок и троцкистов – все это слилось и составляет единый фронт, и поэтому в работе разговор может быть только о контрреволюционных организациях в масштабе СССР или, в крайнем случае, в масштабе края».
«Годами при ЯГОДЕ не разрабатывали троцкистов, не ориентировали на это, совершенно не ориентировали на разработку правых, до 1937 года не было на правых никаких разработок (что я и застал в Томске), а тут как с ума сошли, потребовали и стали кричать: «Давай правых!» И не только стали кричать, но и грозить – нам, районным работникам, в частности, мне.
Потребовали вырваться следствием на правотроцкистские организации и для этого арестовывать больше и путем допроса, без агентурных материалов, добиваться вскрытия правотроцкистских организаций».
Я понимаю свою ошибку в работе не хуже вас, но эта ошибка – не результат моей злой воли, она – продукт оперативного сознания, того проклятого времени.
Продукт московских и новосибирских установок, которые мне казались правильными, вернее, не имел права и смелости считать их неправильными, ибо таков был дух времени, воплощенный в знаменитых “ЕЖОВЫХ рукавицах”.
Далее Овчинников логично отмечает, что ответственность за фальсификацию дел с ним должны разделять, оперативный сотрудник, на основании материалов которого он согласовывал арест, следователь, ведший дело, прокурор, санкционировавший арест и передачу дела на рассмотрение тройки.
«Согласитесь, что в данном случае вы тоже выполняете директивы Москвы: привлечь к ответственности только начальственный состав, а следователей освободить от ответственности.
Но перед законом все равны, и нельзя прокуроров и следователей превращать в девочек, которых обманул злой обольститель – начальник ГО НКВД.
Согласитесь, что это тоже похоже на “Калужскую законность”».