Воистину чудесное установление судьбы простого латышского солдата Русской императорской армии рядового Спранцмана на фоне участи сотен его товарищей. Православные, лютеране, католики, мусульмане и даже иудеи – почти полтысячи воинов Резервного Ревельского егерского (затем пехотного) полка и Череповецкой №11 дружины Государственного подвижного ополчения за 19 месяцев Крымской войны погибли в Прибалтике за Россию – за Веру, Царя и Отечество, даже... не вступив в бой. Тиф, дизентерия, воспаление лёгких, холера косили ряды русских воинов, что, однако, нисколько не умаляет их ратного подвига. Ведь таковы были суровые реалии войн доиндустриальной эпохи для всех стран.
Балтийский корпус
170 лет назад, 4 (16) октября 1853 года, Турция объявила войну России, к которой потом на стороне первой 15 (27) марта 1854 года присоединились Великобритания и Франция, а 4 (16) марта 1855 года ещё и Сардиния. В историю эта война, длившаяся до 18 (30) марта 1856 года, вошла как Восточная (The Eastern War, La guerre d’Orient) или Крымская (Kırım Savaşı, The Crimean War, La guerre de Crimée, La guerra di Crimea). Впрочем, по факту война началась ещё 1 (13) июня 1853 года, когда российским правительством был издан меморандум о разрыве дипломатических отношений с Турцией, а 21 июня (3 июля) русские войска вступили в дунайские княжества Молдавию и Валахию, признанные мировым сообществом вассалы Османской империи, что и заставило султана отреагировать: потребовать вывода русских войск, а после отказа – воевать.
Основные боевые действия велись в Крыму, но также полыхало в Подунавье и на Кавказе. Кроме того, англо-французский флот атаковал Россию на Тихом океане, в Белом море и на Балтике, даже высаживая там десанты. Особо опасным считалось балтийское направление. По итогам войны русское военное руководство было весьма удивлено, что противник основные силы бросил на далёкий Крым, вместо того, чтобы высадить войска на берегах Финского залива и штурмовать Санкт-Петербург, что сделало бы поражение России безмерно унизительным, а не достойным, как это случилось по итогам неудачной, но героической обороны Севастополя. Однако во время войны планы противников, понятно, не были известны, а потому Россия вынуждена была держать войска на самых разных направлениях.
Для обороны побережья Лифляндии и Курляндии был сформирован специальный Балтийский корпус. В состав корпуса вошли 2-я пехотная дивизия, 1-я лёгкая кавалерийская дивизия и 2-я резервная пехотная дивизия. Последняя была образована очень просто: к четвёртым батальонам нескольких пехотных и егерских полков были присоединены их пятые и шестые резервные батальоны. И таким образом из каждого полка четырёхбатальонного (резервные не считались) состава появилось уже два полка трёхбатальонного состава. Почему резервные не считались? Потому что такие батальоны в мирное время были по численности где-то в четыре раза меньше обычных батальонов и занимались подготовкой рекрутов для своего полка. А во время войны за счёт дополнительных рекрутов и вызванных из бессрочных отпусков солдат (да, да, это только в плаксивой русской литературе рекрут на всю жизнь уходил из родной деревни, на деле всё было не столь мрачно) наращивал численность до полнокровного батальона.
Таким образом в декабре 1854 года 4-й, 5-й и 6-й батальоны Ревельского егерского полка были названы Резервным Ревельским егерским полком, командиром которого стал георгиевский кавалер подполковник Эдуард Борисович фон Рюль (1802-1855). Вместе с Резервным Эстляндским егерским полком он вошёл в состав 2-й бригады 2-й резервной пехотной дивизии Балтийского корпуса. Квартировались егеря в Лифляндии – в основном в городах Рига и Венден (Цесис) и их окрестностях.
Охотники русской армии
Егеря представляли собой лёгкую пехоту. По сравнению с обычной линейной в егеря набирались менее рослые, но более подвижные солдаты для действия рассыпным строем да на пересечённой местности. Снаряжение их поэтому было заметно облегчено. А так как стрелять приходилось не залпом, то больше внимания уделялось меткости стрельбы егерей. Не стоит забывать, что само название происходит от немецкого слова Jäger – охотник. Что интересно, слово «охотник» тоже употреблялось в армии, но чаще в значении «доброволец» – тот, кто охочь до какого опасного дела.
Униформа егеря русской армии на период Крымской войны состояла из фуражной шапки (фуражка, она же бескозырка), шинели, комплекта плечевых ремней, патронной и капсюльной сумки, ранца, рубахи, галстука, панталон фламского полотна и сапог. Егеря были вооружены дульнозарядными капсюльными ружьями.
Как выглядели егеря в Крымскую войну, что из себя представляла их одежда и снаряжение, можно увидеть в статье «История в костюмах. Егерь русской армии времен Крымской войны». Единственное отличие: цвет погон (красный, синий, белый и зелёный) у разных полков определялся его номером в дивизии. Так как ревельцы были третьим полком 2-й резервной пехотной дивизии, то погоны у них должны были быть, если не ошибаюсь, белыми.
Однако в Крымскую войну различия между линейной пехотой и егерями почти стёрлись, а роль лёгкой пехоты стали выполнять бойцы стрелковых батальонов, вооружённые нарезными ружьями. Посему 17 апреля 1856 года большинство егерских полков были переименованы в пехотные. И таким образом ревельские егеря стали уже солдатами Резервного Ревельского пехотного полка.
Ополченцы в помощь
В истории России широко известны народные ополчения эпохи Смутного времени и нашествия Бонапарта. Не забыты героические ополченцы 1941 года. Но мало кто помнит о ещё одном народном ополчении – о более чем 300 тысячах русских людей (преимущественно крестьян), выступивших на защиту Отечества во время Крымской войны.
В ходе Крымской войны, главным образом в обороне Севастополя, русские войска понесли серьёзные потери. Надо было кем-то заменить регулярные части на второстепенных направлениях и наполнить тылы действующих войск. 29 января (10 февраля) 1855 года вышел Манифест о создании ополчения, которое было названо Государственным и Подвижным. Это означало, что оно предназначалось не только для местной самообороны, и его дружины могли быть введены в бой за пределами губерний, в которых они формировались.
Таким образом 17 дружин из Новгородской и Тверской губерний были отправлены в Ригу и Динабург. Ко 2-й резервной пехотной дивизии были приданы новгородцы – по одной дружине к каждому полку. Соответственно вместе с ревельцами стали нести службу ратники Череповецкой №11 дружины, которой командовал полковник (и георгиевский кавалер Александр Андреевич?) Нарбут. Комплектовалась дружина, что ясно из названия, жителями Череповецкого уезда Новгородской губернии.
Ратники ополчения рвались в бой, но в нём побывали только курские дружины в Крыму да эпизодом одна санкт-петербургская под Выборгом. Русские генералы понимали, что этих плохо подготовленных и неграмотных в большинстве своём мужиков нельзя было «употребить в дело» против образованных европейских войск. А потому использовали их в качестве вспомогательных сил. Впрочем, это не уберегло ополченцев от значительных небоевых потерь. Да и в целом ополчение не оправдало тех надежд, которые на него возлагал автор манифеста, умерший через три недели после его публикации – император и самодержец всероссийский Николай I (1796-1855). Но нет вины ратников в том, что командование не сумело ими толково распорядиться. Они отозвались на призыв Отечества и готовы были отдать за него свои жизни. И отдали. Увы, не так, как предполагали. Но самое печальное, что память об их самопожертвовании совершенно исчезла в русском народе. А могилы пропали...
Церковь сберегла память
Действительно, очень мало могил героев Крымской войны сохранилось в Латвии. Тем не менее на помощь приходят архивы. Так, в Таллиннском городском архиве (Tallinna Linnaarhiiv) хранятся книги Рождество-богородицы-казанской церкви Резервного Ревельского егерского полка за 1855 и 1856 годы. Полковой священник Василий Колосов, также «исправляющий должность» благочинного 2-й резервной дивизии, занёс в них данные о 466 русских воинах, умерших в Крымскую войну в Лифляндии. Он записывал имена, отчества, фамилии умерших солдат, их звания, должности и места службы, возраст, причины смерти, даты смерти и места погребения. Эти сведения – бесценный кладезь информации как для составителей родословных, так и для исследователей военной истории. Итак, что мы можем узнать из этих метрических книг?
С марта 1855 года по сентябрь 1856 года умерли 466 русских воинов, которые служили в Резервном Ревельском егерском (затем пехотном) полку (362 солдата, 77,68% – здесь и далее от общего числа), Череповецкой №11 дружине Государственного подвижного ополчения (99 ратников, 21,245%), а также в 1-й артиллерийской бригаде 2-й резервной пехотной дивизии (четверо или 0,86%): один в батарейной №2 батарее (0,215%) и три в лёгкой №3 батарее (0,645%). Кроме того, у одного солдата место службы не указано (0,215%).
Офицерами были всего четверо умерших – меньше одного процента: 0,86%! При этом, всего один штаб-офицер (0,215%), зато какой: сам командир ревельцев подполковник фон Рюль. И три обер-офицера (0,645%): два штабс-капитана (0,43%) и один прапорщик (0,215%). Все они были егерями.
Остальные же (или 99,14%) были нижними чинами. Из них были 13 унтер-офицерами (2,795%): один фельдфебель (0,215%), один фейерверкер (0,215%) и 11 унтер-офицеров (2,365%). Остальные (96,345%) были рядовыми или их «аналоги»: собственно 341 рядовой (73,555%), два младших канонира (0,43%), один барабанщик (0,215%), один лазаретный служитель (0,215%), один кузнец (0,215%), два фурштата (обозных нестроевых, 0,43%) и 99 ратников (21,285%).
В среднем ежемесячно умирало 24-25 солдат. При этом самым смертоносным оказался август 1855 года, когда умерло 67 воинов (14,405%). Второе и третье места занимают февраль (39 или 8,385%) и январь (36 или 7,74%) следующего года. Зато меньше всего умерло в июле 1855 года – 10 бойцов (2,15%).
А вот средний возраст умерших составил, простите математическую (не)точность, 29,826 лет. У ополченцев этот возраст был несколько выше (36,838 лет), а у егерей – ниже (27,928 лет). А если вычесть из последних офицеров (чей средний возраст смерти составил 38 лет), то он ещё ниже – 27,816 лет. Больше всего умерших приходится на воинов в возрасте 25 лет (49 или 10,535%), 23 лет (39 или 8,385%) и 26 лет (37 или 7,955%). А всего по одному умершему (0,215%) пришлось на тех, кому исполнилось 19, 55 и 65 лет.
Что в имени тебе моём...
Национальность воинов тогда не указывалась, за основу идентичности брали вероисповедание. Впрочем, тут оно не указано, а православный священник посчитал за долг записать имена всех умерших, не забывая никого из инославных и иноверцев. Иногда он косвенно указывал на религию солдата, когда писал, кто совершил погребение, если не он: в 24 случаях хоронил пастор (значит, речь о протестантах), в трёх – ксёндз (значит, речь о католиках). Однако анализ имён показывает, что таковых гораздо больше. На мой взгляд, весьма вероятно, что, независимо от того, кто их хоронил, Карл Адамов сын Адамсон, Юган Янов сын Месс, Якуб Карла Лукста или Михель Ян Луй явно протестанты (большинство лютеране, но могли быть также реформаты и баптисты), а Веденикт Мартинов сын Войтепун, Юрий Матеушов Григойтис или Ксаверий Матфеев Юрша – католики. Конечно, это ненадёжный способ, да и в случае латышей не всегда ясно, где речь о протестанте, а когда о католике. Но другого предложить не могу.
Также в Русской императорской армии служили иудеи и мусульмане. Есть они и среди ревельцев. Мне кажется, что иудея было два. И если в отношении рядового Софолиума Ягодина я не совсем уверен, то вот рядовой Шигоша Аронович Файцел однозначно представитель этой древней аврамической религии. Мусульман же явно было пятеро рядовых егерей, их имена резко контрастируют с остальными: Мухамед Зян сын Габадулин, Заинула Габитулин сын Габитулин, Каибула Каибулин, Индрик Сафаров сын Сайфаров и Хаибула Губаев Губаев.
Стоит заодно отметить, что «погребение» понималось больше в смысле таинства – священнику было важно, кто исповедовал и отпевал умирающего, а не место, где его похоронили. Поэтому места захоронения более чем у половины неведомы: у 39 оно не указано вообще (8,385%), у 247 записано, что «неизвестно» (53,105%). Из тех же, у кого известно, это: по одному (0,215%) похоронено в Лембурге (Малпилс) и Кемпене (Темпьи), по восемь (1,72%) в Роннебурге (Рауна) и Мариенбурге (Алуксне), 48 упокоились в Риге (10,14%), а 114 – в Вендене (Цесис, 24,5%). При этом у погребённых в Риге только у четверти указано кладбище: 11 упокоились на Всехсвятском (ныне Тихий сад) и по одному на Покровском, Военном (Гарнизонное) Немецком (Большое, теперь парк) и Николаевском кладбищах. У остальных же 33 записано, что некое «Рижское кладбище», без конкретизации.
Идентификация Спранцмана
Кстати об именах. Ошибки и неполные сведения, увы, присутствуют. Так, имя и отчество подполковника фон Рюля, которых нет в церковной книге, устанавливаются по другим источникам. А вот у штабс-капитана Филипова их пока нигде не нашёл.
Далее, очевидно, что, например, имя Серпiонъ – это на самом деле Серапион, а фамилия Дьконовъ – это Дьяконов. Но пока подтверждающих источников нет, укажу всё, как в церковной книге. Оставлю также пока имя Юзефъ Nугарис (явно литовец Юозас Нугарис, хотя погребение совершил пастор; с другой стороны, есть ведь и литовские реформаты и даже лютеране, хотя про них мало кто знает), как есть – забавное смешение кириллицы с латиницей.
Найти же другие источники возможно. Вот, скажем, упомянуто, что 5 августа 1855 года от дизентерии умер рядовой Резервного Ревельского пехотного полка Вилумъ Якоба сынъ Странцманъ в возрасте 23 лет. А на самом деле его фамилия – Спранцман! Это лютеранин и лифляндский крестьянин Willum Jacobs Sohn Sprantzmann (Vilis Jēkaba dēls Sprancmanis в современной латышской орфографии), который родился в 1831 году (четвёртый сын в семье) на хуторе Leijes Dsenne Pawul под посёлком Пальцмар (Palzmar, ныне Палсмане) и батрачивший на хуторе Uhdrup.
Кстати, он был не единственным рекрутом из Спранцманов. Ещё в 1813 году солдатом стал его двоюродный дядя Jacob Jahns Sohn Sprantzmann, родившийся на том же хуторе в 1790 году. Не удивлюсь, если он принял участие в Заграничных походах, может, даже брал Париж. Но, увы, на родину он не вернулся. А в 1850 году был отдан в рекруты старший (не самый – третий в семье) брат егеря – Peter Jacobs Sohn Sprantzmann, родившийся в 1829 году. Так вон он вернулся со службы! Причём, вначале, похоже, только во временный отпуск, женившись в 1865 году на землячке (и их первая дочь родилась в казармах), но потом уже навсегда. Отслужил, получается, два десятка лет, но вернулся. А вот о младшем его брате (рекрутом стал в 1852 году) никаких сведений уже не было. И неизвестна была его судьба, пока не стали обработаны данные из православной церковной книги. Выходит, года три отслужил и умер, причём, не так уж далеко от дома – в родной Лифляндии (ныне Видземе).
Эх, добраться бы теперь ещё когда-нибудь до Российского государственного военно-исторического архива, вдруг и там что есть про него. И сколько ещё судеб можно будет установить, если обработать остальные метрические книги, собирая воедино сведения из самых разных источников!
В моей стране – холера, тиф и...
Самыми же интересным являются данные, от чего умирали русские воины. Надо сказать, что в обычных церковных книгах середины XIX века часто причину смерти записывали просто: «волею Божией» или, в лучшем случае, «натуральною болезнею». Тут же только у одного солдата (0,215%) причина смерти неизвестна. По остальным видно, что больше всего потерь солдаты Балтийского корпуса несли от различных инфекционных кишечно-лёгочных болезней. Слабонервным рекомендую пропустить данный абзац.
К слову, записывались болезни на русский лад. А потому помимо современных терминов в скобках указываю, как именно их величали в книге. При этом оговорюсь, что я сделал несколько допущений. Например, все лихорадки объединил в одну – непрерывную (febris continua), послабляющую (febris remittens), изнуряющую (febris hectica) и прочие горячки. Равно как не стал копаться в истинных причинах то изнурительного, то кровавого поноса, коими могли быть не только дизентерия, но и амебиаз, полипы, рак толстого кишечника, геморрой и иные напасти. Впрочем, и сам священник или доктора, с чьих слов он записал диагноз, не мудрствовали. Например, не конкретизированно, какой именно тиф был у болевших: сыпной, брюшной, возвратный?
Кстати, именно он занимает печальное первенство в причинах смерти егерей и ратников: 140 воинов (30,1%) сгубил тиф [от тифозной горячки, тифозной горячкой]. Второе место занимает дизентерия – 90 солдат и ополченцев (19,313%). Бронза досталась воспалению лёгких [воспалением лёгких, от воспаления лёгких]: 73 смерти (15,665%). За счёт туберкулёза [от чахотки] 54 умерших (11,588%). Всего на одну жертву меньше у лихорадки [изнурительной горячкой, от горячки, от лихорадки, от изнурительной лихорадки, послаблением, от послабления, от послабительной горячки, от слабости] – 53 покойника (11,373%). Далее идут холера [от холеры] и водянка [от водяной] с 26 (5,579%) и 11 (2,361%) умершими соответственно.
Следующие причины уже не столь распространённые. Так, энцефалит [от воспаления мозга] унёс жизни 5 (1,073) воинов. По два умерших (по 0,429%) приходятся на энтерит [от воспаления кишёк], инсульт [от апоплексического удара, от удара], гидроторакс [от грудной водяной] и гангренозный эрготизм [от Антонова огня]. Одного (0,215%) сгубил перитонит [от воспаления брюшных]. Да, ещё про четверых сказано, что они умерли скоропостижно (0,858%). Понимай, как хочешь, что имелось в виду. Может, инсульт, может, инфаркт – кто теперь установит?
Итак, вот списки: за 1855 год и за 1856 год.