В будке механика факультетского кинозала сотрудники историко-филологического устроили шахматный клуб. Доценты и профессора зачастую срывали лекции, не в силах вынырнуть из бушующей ярости игровых баталий. Это было демократическое сообщество, но с претензией на системную селективность: откровенные слабаки беспардонно, невзирая на научные степени, выдворялись в более низкие по статусу chess-конторы… Куда-то туда, на педагогику, физкультуру или вообще на подотделение. Правда, люди, игравшие на уровне первого разряда и выше, сюда почти не ходили.
Единственным человеком, обладавшим правами приглашённого почётного гостя, был Муса́ Деку́ев. Несмотря на то, что факт передвижения коня буквой «г» был одной из значимых вершин его шахматных знаний, языковед являлся завсегдатаем клуба и не подлежал изгнанию как один из «Трёх богатырей». Двое других из этой могучей кучки – Зейту́н Кангау́ров и Ками́ль Амза́тов – идеально вписывались в постоянный контингент кинобудки. Можно сказать, в значительной мере составляли его эталонную основу.
Попытки Мусы поучаствовать в турнирах резко пресекались Камилем. Он утверждал, что не согласен деклассировать себя, как шахматист, и вообще – обильно и разнообразно издевался над товарищем. «Пусть идёт к спортсменам, учится, – бессердечно говорил Амзатов – здесь всякая интеллектуальная шантрапа не дышит!». И Декуев, даже будучи уникально незлобливым человеком, как выяснилось, вынашивал планы мести.
Она оказалась жестока и финансово тяжела для Амзатова. В один малопримечательный день Муса навязал спор Камилю, и они, в присутствии нескольких свидетелей, сели за доску. Одна партия из десяти, взятая слабейшей стороной, делала её победителем. Ставкой был визит в ресторан «Эльбрус», визит в сопровождении трёх лиц, указанных триумфатором.
Камиль проиграл первую же партию. Позорно и безнадёжно – получив совершенно неожиданный мат каким-то худосочным конём. Несмотря на весь свой аристократизм, Амзатов был очень азартен. Однако его предложение продолжить серию, осталось брезгливо отклонённым Декуевым. Он заявил об отсутствии достойной мотивации в недопустимо оскорбительной форме. «Я тебе чики-пуки сделал? Ресторан уже мой. Чего ещё играть, с тобой, бедолагой? – хамски констатировал Муса, пренебрежительно глядя на поверженного соперника.
Камиль начал торг. Декуев снизошёл. С утроением приза за ещё одну забранную партию, каковая случилась в течение шестнадцати ходов. Дальнейшее было предсказуемо и фантастично одновременно. В этот день Муса полностью обеспечил свою годичную развлекательную программу. Он выиграл все десять схваток. С учётом прогрессивного повышения ставок новоявленный Капабланка имел более шестидесяти походов в «Эльбрус».
Кошмаром Амзатова был стиль этих побед. Муса, в общественном мнении факультета доросший лишь до звания шахматной жертвы, просто уничтожал его. Так старый, много повидавший, покрытый боевыми шрамами кот-крысятник давит недельного мышонка. Атаки с жертвами тяжёлых фигур и даже ферзя, неудержимые пешечные проходы, маты конём и слоном… Всё это сопровождалось однообразными и нудными апелляциями к ставшим ненавистными «чикам-пукам». Их Декуев поминал при каждом локальном успехе и всуе.
На самом деле отнюдь не внезапно прорезавшийся шахматный гений Декуева ввёл Камиля в глубокую депрессию. Муса воспользовался полной открытостью «Трёх богатырей» друг другу. Только близкие Амзатову люди знали, что к этому времени историк практически лишился слуха. Болезнь прогрессировала у него несколько лет. Аппарат не использовался по причине исключительной стеснительности. Кроме того, он был очень чутким человеком с высокой скоростью мышления, так что, за эти годы научился не только читать по губам – по взглядам, брошенным встречными людьми, понимал, что кто-то окликает его сзади. Но Муса Декуев, естественно, обладал полной информацией.
Он вошёл в сговор с замдеканом факультета – одним из тех, кто редко появлялся в кинобудке. Если такое происходило, Руслан Ару́сов играл, дав крупную фору. В зависимости от силы соперника снимал с доски либо ладью, либо ферзя. Все десять приснопамятных партий Русик простоял за спиной Камиля. Единственное, что оставалось делать Мусе – надувать щёки, приставлять ладонь ко лбу, хмуриться и ходить по прямым указаниям сообщника. Впрочем, таковыми оказались все присутствующие. Ни единожды не возмутившись творящимся обманом, они по-детски непосредственно радовались мимическому и цветовому богатству лица Амзатова. И его неподражаемому исполнению народных устойчивых выражений.
Коварство Декуева так и не раскрылось бы, однако есть хорошая балкарская поговорка: «Тот, кто идёт и находит – начинает бежать». Пользуйся Муса результатами спора размеренно и постепенно – еженедельных «Эльбрусов» хватило бы, как уже говорилось, на год с лишним. Но он через некоторое время повысил частоту посещений этого заведения. Потом ещё раз. И ещё.
Поняв, что фонд походов в ресторан истощается неожиданно быстро, Декуев заключил долговременный договор с заместителем декана. Руслан не мог противиться бывшему преподавателю, и Муса гарантировал высокое качество своей игры. Потом начал периодически приставать к Камилю, подстрекая к пари. Тот, опасаясь новых финансовых обвалов, сначала отказывался, но одна фраза стала для него фатальной, её он адекватно не воспринимал: «Что? Боишься чики-пуки?». В этот период всем стал понятен высокий уровень лингвистической компетентности сотрудника кафедры языкознания: доцент научился так выстраивать это, в принципе, безобидное предложение, так обогащать интонационно, артикуляционно и мелодически, что вспыльчивый Амзатов был обречён.
Это продолжалось несколько месяцев. И вот, наконец, истерзанный и обескровленный постоянными проигрышами, Камиль опустился до расспросов в нижних шахматных лигах. Упырь иногда подвизался там. Страдальца интересовало – заметил ли кто-нибудь прогресс в игре мучителя. По всем сведеньям, Муса продолжал беспомощно сдавать партии тем, для кого Амзатов был шахматным владыкой, подобным, минимум, Батыю – с головой, достающей до звёзд и сапогами, попирающими чрево Вселенной.
Анализ и сопоставление фактов не длились – они промелькнули. В одно прекрасное для исторической науки и отвратительное для советского языкознания утро последовала очередная провокация. Камиль в ответ потребовал двойной ва-банк. Пресыщенный неограниченной роскошью последнего полугодия, Декуев погряз в беспечности и инфантилизме. Подозрительный афронт Амзатова он списал на помутнение разума вконец отчаявшегося лузера. И, надо признать, со стороны всё именно так и выглядело.
Но, сев за шахматную доску, Камиль внезапно откинулся на спинку стула, – чего давно не делал – вольготно потянулся и плотоядно улыбнулся Мусе. «Хе-хе, – отчётливо произнёс он и вонзил стальной взор в глаза противника, съёжившегося от внезапных воспоминаний о наказаниях глубокого детства – Как ты там говоришь? Чики-пуки?».
В кинобудке дохнуло леденящей стужей. Свидетели утверждают, что летавшие вокруг засиженного плафона мухи мгновенно околели и рухнули им на головы. Арусов, привычно устроившийся за спиной Камиля, быстро просчитал складывающуюся позицию. Заложив руки в карманы и фривольно посвистывая, он независимо двинулся к выходу из помещения. Номер не прошёл – историк тоже помнил Руслана Хатали́евича студентом.
Тут же был составлен полный список всех уже совершённых и планируемых посещений ресторана «Эльбрус». При удвоении кадастр достиг ста восьмидесяти двух позиций. Вместе со штрафными санкциями, наложенными на заместителя декана, общее количество увеселительных мероприятий, составивших майоратное право Камиля, выразилось в двухстах двенадцати единицах. После этого Арусов был изгнан с турнирной площадки – «не только Русика, его пиджака здесь не будет!» – и Амзатов зловеще медленно повернулся к впадающему в ступор Мусе. Началось избиение.
В этом месте можно было бы поставить точку. Однако есть и другая версия описания скрытых пружин и причин этих событий. Поговаривают, что все они были инспирированы Кангау́ровым. Являясь заведующим кафедрой, профессором и достаточно успешным писателем, он, якобы, в большинстве случаев оплачивал ресторанные счета всей компании. В конце концов, это ему надоело, и была разработана операция по погружению в долговую яму Камиля Амзатова. А затем, убедившись в неблагодарности Мусы, начавшего использовать выигранные бонусы абсолютно самостийно, Зейтун устроил реверс ситуации, вновь обеспечив себе бесплатный досуг.
Всё это происходило ещё в Советском Союзе и даже не при Горбачёве. Правду сейчас знает только Муса, однако для него тайны друзей святы. Но, хотя известно, что эти трое денег между собой не считали, признаем – участие «Бачамы́» во всех перипетиях дела возможно. «Бачама́» в переводе с балкарского означает «вождь» – так называли Кангаурова. Он мог спасти Камиля, даже пойдя на нарушение тончайшего внутреннего баланса их триумвирата. Декуев удивительно добродушный и флегматичный человек. Сцепиться с ним невозможно. С Амзатовым же Зейтун ссорился не менее двух раз в день. Подавленный друг, неспособный на перепалку, угнетал его… Да, такое может быть. Только эти двое тоже ничего не расскажут – где-то там, за перевалом, сварливо перебраниваясь, играют в шахматы, высокомерно наплевав на любые интриги.