«Тётка Анна, та что приезжала - прибывала набегами - к нам иногда, любила называть моего отца Шурка. Вот, прям любила!
Она оглядывала ближние окрестности цепким взором, деловито вкусно прицокивала и, будто вспоминая что-то давнее, почти выкрикивала: «Шурка! А помнишь..» И дальше шли витиеватые - как деревенские люди умеют - фразы.
О бывшей их общей жизни, о многочисленном семействе, о реалиях существования в прошлом веке, да ещё и не в городе. Она умело и скромно выплетала свою нить разговора. Отец слушал её - старшая обожаемая сестра - и становился простым мальчиком из тульской деревни. Девятым в семье и одним из четырёх детей ставшим и взрослым - прочие померли в младенчестве и не позже отрочества.
Она - тётка сухая, рослая, «косая сажень!».. может, потому и выжила.. Не помнила, что папа мой - большой чин. Один - уже из четырёх - получивший высшее образование. Да в Питере, в юридическом институте. Достигший своим горбом, умом, порядочностью и усердием высот больших. Но не превратившийся в чинушу и зазнайку. Он тётку любил по сю пору и слушался. Она плохого не пожелает! Слушался тем самым мальчуганом, потерявшим во время наступления немцев под Москвой - сразу! - и мать и ногу, по бедро. В одиннадцать-то лет.. Не озлобившимся, не опустившимся. Ненавидящим зло и любителей пожалеть. Они в друг друге души не чаяли - жаль жили на расстоянии. И виделись редко..
Но когда она являлась - с баулами и прямолинейными намёками на долгое пребывание.. мать, аж ахала, мысленно! - всё начинало вертеться вокруг неё. И их с отцом братско-сестринской любви. Она отодвигала матушку от плиты - периодически - и готовила своё что-то. Сытное, простое и помнимое папой из детства. Она привносила в дом наш - холодноватый.. / Родители - начальство. Это - отдельная, незнакомая многим история. Не очень весёлая.. / Праздник - слегка наивного сельского свойства, но от этого не менее искренний и горячий. Коловерть, зачинаемая ею, продолжалась все дни нашествия. Мы не тогда садились ужинать, не так проводили вечера и выходные. Она сбивала - нарушала - весь наведённый издавна порядок. И ей никто не мешал - некому!
Ань у нас в семействе оказалось в избытке. Ещё моя бабушка по материнской линии была Анна. Впрочем, отец сестрицу называл Нюша. Иногда, при большом почтении Анна. Я в его глазах виделась иначе - Анна, когда официально. В обычной жизни - различные формы имени. И никогда по-деревенски - Нюра. Я не была для него простым ребёнком..
Устав - утомившись донельзя крахами и разрушениями налаженного режима и элементов быта - от гостевания, к концу обещанных недель мы ждали отъезда тёткиного. Мы с матушкой - грех сказать. Но отец ненормированно работал и от сестриного самоуправства не страдал.
Уезжала она - как и появлялась в наших буднях - всегда с ответными подарками. И разнообразными покупками для своих домочадцев. Клялась, что вскоре приедет снова. Тем вызывая у матери лёгкий ступор. Целовала меня в щёки и приветливо журила: «Люби папку!» А как его не любить! И исчезала на несколько лет. В семье воцарялся прежний лад..
Она меня любила, как любят отпрыска любимого же брата. Как ветвь - похожую и однокоренную. И хоть ни на кого из родителей я никогда не походила, она видела во мне что-то надёжное. Отцовское.. И как бы передоверяла мне его..
Они ушли с разницей в пару лет. Оба болели.. Мы с мамой не сообщали в далёкий маленький городок, что папы уже нет. Для неё - тётки с несгибаемой волей и нежным сердцем - он всё ещё оставался живым.. Я вспоминаю их и плачу.. И слышу, как издали: «Шурка! А вот я тебе теперь скажу..»»