Недавно, разбирая на даче семейный архив, давно лежавший на чердаке в коробках, я наткнулся на воспоминания моего деда Бориса Ивановича В****ва (по некоторым соображениям фамилию раскрывать не стану), записанные им самим незадолго до его ухода из жизни. С тех пор десять с половиной страниц машинописного текста не дают мне покоя. Не знаю, хотел ли бы дед, чтобы его краткое жизнеописание стало доступным кому-то, кроме его детей и внуков, - думаю, что да. Помню, что он собирался внести в своё повествование больше подробностей, но не успел, к величайшему сожалению.
Понимаю, что, скорее всего, мало кому будет интересно читать эти записки, и тем не менее, это свидетельство человека, прожившего почти весь ХХ век, прошедшего нелёгкие испытания, не сломавшегося под давлением различного рода неоднозначных условий и обстоятельств и оставшегося скромным и порядочным. Поэтому я, отдавая себе отчёт в полной неизвестности и, практически, недоступности моего канала широкой публике, считаю необходимым исполнить свой долг перед памятью деда, которого очень любил, и дать весьма призрачный, но всё же шанс его труду не пропасть совсем уж даром, опубликовав текст хотя бы здесь (корректорская правка минимальная)...
Детство и юность
Жизнь пролетела как мотылёк, и не всё было так просто.
Родился я в деревне Починок 1 августа 1917 года, почти в день Бориса и Глеба по церковному календарю (4 августа), поэтому и нарекли Борисом. В километре от деревни находилась шикарная по тем временам церковь, в которой меня крестили. К сожалению, церкви этой не суждено было устоять: как рассказывали, её разрушили в годы Великой Отечественной войны (я сам на родной земле не был с 1938 года). Рядом с церковью в одноэтажном деревянном доме располагалась Великосельская четырёхлетняя школа, в которой я учился, и которая была так поименована по названию села Великое, расположенного в полукилометре от нашей деревни. На одной площади со школой находился двухэтажный деревянный дом, к котором раньше жил священник, а после национализации разместился Великосельский Совет. На втором этаже помещалась библиотека, которой заведовал инвалид гражданской войны однорукий Ионыч. Он-то и обеспечивал интересовавшихся политической литературой (в то время издавалось много брошюр о "врагах народа": троцкистах, зиновьевцах-бухаринцах-каменевцах), благодаря которой я становился политически грамотным, что и определило в дальнейшем моё отношение к политике.
Теперь подробнее о моей деревне Починок. Деревня располагалась в глубинке, километрах 45 от станции Кадуй Северной железной дороги, которая связывала большие города: Ленинград, Череповец, Вологду и Архангельск - в 70 километрах от ближайшего города Череповца. Здесь же, у станции, раскинулся большой посёлок Тёплое - районный центр. До 1934 года деревня относилась к Ленинградской области, позже к Вологодской, а когда ещё раньше существовали губернии - к Череповецкой, и назывались мы "черепане". От Кадуя до деревни можно было добраться по просёлочной дороге в направлении действовавшего монастыря (названия уже не помню). Однажды по дороге из Кадуя домой из любопытства я заглянул в монастырь и обнаружил там музыкальный инструмент - орган, немного поиграл на нём и удалился, никем не замеченный.
В деревне было около 50 домов. Располагались они в два посада, посреди пролегала дорога, очень грязная в дождливую погоду, как и во всех деревнях в округе. Посреди деревни стояла часовня, и от неё в обе стороны расходились небольшие переулки с двумя-тремя домами в каждом и дорога в поля, простиравшиеся метров на 400-500 за деревней и сменявшиеся мелколесьем, и к речке Казара, что текла от деревни в двух километрах к востоку. На берегах Казары косили сено, которым и кормили зимой лошадей, коров и овец, а на плотине стояла водяная мельница, и мельником был деревенский мужик. Рядом с плотиной, по мостику можно было перейти на левый берег реки и, пройдя километра три по большому, похожему на тайгу лесу, оказаться на берегу другой реки - Кумсары, где также летом косили сено, а зимой на дровнях вывозили в деревню. После уборки сена, ближе к осени, на берегах Казары пасли лошадей, которых выпускали вольно табунами. Коровы паслись вокруг полей поближе к деревне.
В деревне у нас было две избы вдоль дороги. Одна почти сгнила, и на её месте построили новую. Мне довелось покрывать её крышу дранкой.
В жилом доме с большой русской печью вдоль стен стояли деревянные скамейки. Стульев и диванов тогда и в помине не было. Кроватей не было тоже, но были так называемые полати, расположенные как антресоли над входной дверью. На них расстилались набитые сеном матрасы, а подушками служили наволочки, набитые мягкой "пелявой" (шелухой, полученной от обмолота овса). В качестве одеял использовали всё, что попадалось под руку: обычно пальто или овчиные шубы. Иногда спали на русской печи.
Старый дом с новым соединялись "мостиком" - сенями, по одну сторону которых было крыльцо с входной дверью с улицы, с другой - ступеньки во внутренний дворик, где находились хлев для коров, стойло для лошадей и как бы второй этаж, где хранилось сено, которое через проём сбрасывалось им на корм. Кстати, сено являлось и хранителем тепла в сетях.
В новом доме были отгорожены кухня, прихожая и горница, в которой обедали. Была и небольшая печь, топившаяся вечером для обогрева обоих помещений, так как к концу дня большая печь остывала, и становилось неуютно...