– Мы выходим, – сообщил пилот, – отсчет до финиша минус десять секунд.
Одинцов сглотнул, надеясь, что никто не обернется и не заметит его волнения, – но нет, и капитан, и оба пилота, и штурман сидели, вперив взгляды либо в объемы рабочих экранов, либо в непроницаемо-черный панорамный иллюминатор.
– Зеро, – сказал пилот. – Финиш.
Корабль чуть вздрогнул, выпадая в обычное пространство.
– О Господи, – прошептал Одинцов.
Весь панорамный иллюминатор заняла огромная сфера планеты. Мутно-желтый, невероятно большой шар был разрисован коричневыми полосами атмосферных течений. Гратон.
В южном полушарии растущей на экранах планеты было видно медленно вращающееся огромное пятно, более светлое, чем окружающий фон. Туда, в пятно, и устремился корабль.
– До цели двадцать тысяч, – сообщил пилот. – Сигнал «белый».
– Что значит «белый»? – поинтересовался Одинцов.
Никто не ответил. После короткой паузы, когда Одинцов уже собирался повторить вопрос, заговорил капитан:
– Это значит, что все чисто и на станции нас ждут.
– А сама станция? – спросил Одинцов. – Где она? На орбите?
Капитан наконец соизволил обернуться. Губы его растянулись в улыбке, обнажив крупные зубы.
– Увидите, – сказал он.
* * *
Гратон. Огромная планета, в четыре раза превосходящая по размерам Юпитер, планета, окруженная кольцами кометного льда и свитой спутников, два из которых больше Земли. Одна из самых загадочных планет в пространстве, контролируемом людьми. Мир бешеной атмосферы, гигантских давлений и сверхнизких температур.
Легкий корабль безжалостно мотало, словно невидимая гигантская рука ухватила его за хвост и трясла, как детскую погремушку. Потрескивали переборки, скрипели привязные ремни, гулко бухали дюзы противотяги, не дававшие кораблю сорваться в бешеный водоворот атмосферных течений.
Одинцов вцепился в подлокотники кресла, с трудом сдерживая тошноту. Завтрак, съеденный часом ранее, настойчиво просился наружу. Знал ведь – не стоит есть перед прибытием. Так нет, не удержался. Вот и мучайся теперь…
Корабль мчался сквозь мутные облака, пробивался сквозь густые, плотные поля мельчайших ледяных кристаллов – словно в тумане, нельзя было угадать ни верха, ни низа.
Вдруг облачная завеса расступилась и исчезла, вой ветра, пронизывавший корабль, резко стих – они вышли в «спокойный» горизонт. Облачная «шуба» вокруг Гратона имела много тысяч километров в толщину, и на дно метанового океана проникнуть возможности не было – человеческая технология пока пасовала перед такой задачей, и даже сверхзащищенные бомбовые зонды расплющивались чудовищным давлением еще в средних слоях. Но верхние слои атмосферы планеты-гиганта были изучены относительно неплохо. В частности, люди знали, что в атмосфере имеются сменяющие друг друга «горизонты». Часть из них – это слои облаков, несущиеся с огромной скоростью, обычно в разных направлениях. Другая часть – это спокойные слои, безветренные и тихие.
Именно в таком слое, или горизонте, находился сейчас корабль. Густые облака, похожие на желтую вату, были видны и сверху, и снизу. По нижнему облачному горизонту скользила размытая тень корабля. Отовсюду лился какой-то неживой приглушенный свет, в котором лица людей казались восковыми.
– Это Пятно, – сказал капитан, – по сути дела, огромный ураган. Диаметр – примерно пятнадцать тысяч километров, представляете? Мы сейчас в самом его центре – в «глазу».
Станция находится именно здесь, потому что это самое тихое место на планете. Хотя и здесь в «бешеные» горизонты лучше не соваться. А вообще очень удачное место, Синдикату повезло, что Пятно есть. Правда, никто не знает, как оно появилось…
Одинцов чуть слышно фыркнул. Не знает… Скорее, не хочет знать.
– Вижу станцию, – сообщил пилот, словно отрабатывал маневр на тренировочном автомате. – Иду на сближение. До стыковки – четыре минуты.
Сбрасывая скорость, корабль приближался к большой металлической полусфере. Купол был желтым с коричневатыми разводами и очень точно имитировал небо планеты, поэтому Одинцов не сразу заметил станцию. Из плоской нижней части полусферы выдавались серые металлические цилиндры разного размера и диаметра, а главное – широкие заборники-ловушки атмосферного газа, который станция перерабатывала в термоядерное топливо. На массивных фермах были вынесены четыре решетки гравитационных отражателей – именно они удерживали огромное сооружение в атмосфере Гратона.
Наконец корабль, заглушив двигатели, приблизился к станции и ткнулся носом в гармошку стыковочного узла.
– Ну что ж, – сказал капитан, поворачиваясь к Одинцову. – Добро пожаловать на Гратон.
* * *
– Меня зовут Фрэнк, – краснолицый, почти квадратный здоровяк в потертой зеленой куртке протянул Одинцову широкую, жесткую как доска ладонь. – Я тут главный.
– А я…
– Олег Одинцов, – перебил гостя Фрэнк. – Я уже в курсе. Куратор от Синдиката уже сообщил, что к нам прибывает лучший «свободный охотник».
За спиной послышался гул и шипение – доставивший Одинцова корабль отстыковался от станции.
– Эй, потише. Какой еще «свободный охотник»? – усмехнулся Одинцов. – Неровен час, услышат комитетчики.
– Комитетчики? – Фрэнк чуть не поперхнулся, а потом гулко расхохотался. – Имперская безопасность – здесь. Смешно… Хорошо, а кто же тогда, если не охотник?
– Считай, что специалист по выживанию.
– Ладно, – сказал Фрэнк. – Пошли, покажу твою комнату… специалист по выживанию…
Сделав еще пару поворотов, они остановились перед пластиковой дверью. Фрэнк вытащил из кармана ключ-карту, сунул в замок и, когда дверь отскочила в сторону, протянул карточку Одинцову:
– Располагайся.
Одинцов вошел в каюту, поставил в угол две сумки с вещами.
– Через два часа обед, – сообщил Фрэнк. – Я за тобой зайду, в салоне познакомишься с нашими… хм-м… сотрудниками.
Дверь закрылась.
Одинцов подошел к широкому окну, забранному толстой плитой кварцевого стекла, прижался к прохладной поверхности, по-детски расплющив нос. Что ж, вот он и на Гратоне.
* * *
В дверь постучали.
– Сейчас, – Одинцов поправил воротник свободной рубашки и коснулся замка.
На пороге стоял Фрэнк.
– Пора обедать, – сказал он.
Спустившись по узкой лестнице, они прошли по короткой круглой трубе коридора, в стенах которого виднелись кольца компрессионных переборок, и вышли в небольшой ярко освещенный салон.
За столом, уставленным тарелками, судками, чашками, мисочками и стаканами, сидели пять человек. Ближе всех ко входу расположился рыхловатый огненно-рыжий парень в легкой куртке, за обе щеки уписывавший овощное рагу. Напротив него поглощал рыбу огромный афро в черной футболке и камуфляжных штанах. Чуть поодаль от негра о чем-то негромко спорили крепкий мужчина лет сорока пяти, которого Одинцов почему-то сразу окрестил «полковником», и худосочный морщинистый субъект. Между репликами они успевали закидывать в рот мелкие тефтели, запивая их томатным соком. Наконец, дальше всех от входа расположилась темноволосая женщина в рубашке цвета хаки с подвернутыми выше локтей рукавами. Она лениво ковырялась вилкой в салате.
– Господа… – сказал Фрэнк, входя в салон, потом посмотрел на женщину и добавил: – …и дамы. Представляю вам нашего гостя, который поможет решить возникшую проблему…
– Ну наконец-то! – рыжий бросил вилку. – Наконец-то кто-то уделает этого чертова левиафана! А то наша охрана не мычит и не телится…
– Ты бы помолчал, – негромко сказал «полковник» и повернулся, меряя Одинцова оценивающим взглядом.
Тем временем Фрэнк начал представлять своих немногочисленных подчиненных.
– Это Патрик, – он хлопнул по плечу рыжего, – обслуживание кораблей.
– Очень приятно, – Патрик утер губы правой рукой и протянул ее Одинцову, демонстрируя пренебрежение манерами.
– Это Чак, – Фрэнк указал на негра, – специалист по реакторам.
«Полковник» действительно оказался бывшим военным: бывшим пилотом истребителя в дивизионе «Крылатый Тигр» имперских Военно-Космических сил. Звали его Александр, хотя сам пилот предпочитал сокращенное Алекс. Его собеседник, худосочный Кристиан, был смотрителем станции – следил за компрессионной безопасностью и исправностью систем.
– А это Марта, – представил Фрэнк женщину, – компьютеры и медицинское обслуживание.
– Неужели здесь работает так мало людей? – вскинул брови Одинцов.
– Нет конечно. Еще около двух десятков человек работает внизу, в комплексе синтеза.
– Просто мы не очень близко общаемся с работниками, правда, Фрэнк? – со странной интонацией сказала женщина, с неожиданной силой в тонких длинных пальцах пожимая Одинцову руку.
Фрэнк скорчил гримасу и потянулся к миске с салатом.
«Тот еще гадюшник», – подумал Одинцов.
* * *
– И какие планы насчет организации охоты? – Алекс откинулся в кресле.
– Дело будет непростым, я так понимаю, – Одинцов отставил в сторону бокал с соком. – Первым делом я бы хотел осмотреть истребитель.
– Да уж ясно, что непростым, – фыркнул Алекс. – Я просил у Синдиката помощи – а что они делают? Присылают одного человека!
– Мало?
– А то! Знаешь, сколько истребителей участвовало в каждом вылете, когда на левиафанов охотились? Не меньше десятка. Но даже при десяти истребителях гарантии успеха нет! Как мне здесь одному справиться?
– Нам двоим, – поправил его Одинцов.
– Двое – это ровно в пять раз меньше, чем нужно. У двух машин боекомплекта даже близко не хватит для того, чтобы свалить левиафана. Эх, вот если бы его тактической ядерной боеголовкой шарахнуть…
– Угу… Был один такой гений – восемьдесят лет назад, во время первых охот. Ольгерд Густавссон, миллионер из Нейтральной Зоны. Его отговаривали, но он с пятидесяти километров всадил в левиафана ракету с пятикилотонной боеголовкой. Ну, чтобы уж наверняка.
– И что?
– И все. Он забыл про специфику местных условий – состав атмосферы, давление, наличие водородных «пузырей»… В общем, ракета взорвалась, запустив цепную реакцию атмосферного водорода – хорошо, что локальную. Мощность атмосферного взрыва составила этак мегатонн семьдесят: это уже с корабля, висевшего в точке Лагранжа, подсчитали, очень приблизительно. А ближе живых свидетелей не осталось – как и самого Густавссона. Кстати, именно после этого взрыва и возникло Пятно, в котором сейчас ваша станция висит.
Алекс даже потряс головой от удивления.
– Кто бы мог подумать…
– Вот именно, – Одинцов поднял палец. – Именно подумать. Как я понимаю, историей охот на левиафана никто особенно не интересовался?
– Я и так знаю, что двумя истребителями ничего не добьешься. Десять машин надо, а лучше пятнадцать.
– А еще лучше – вывести на орбиту крейсер, чтобы он дал по левиафану залп главным калибром, да? Только тогда о присутствии Синдиката в системе узнает последняя собака и сюда нагрянет эскадра быстрого реагирования Комитета Имперской Безопасности, которая от станции атома на атоме не оставит. В том-то и дело, что все нужно исполнить как можно тише и аккуратнее. И способ сделать это есть.
– Ну и какой же? – саркастически улыбнулся Алекс.
– Имя Евгения Горского о чем-нибудь говорит? Вижу, что нет. Это был лучший охотник своего времени. Так вот, проанализировав каждую задокументированную охоту на левиафанов, он определил единственное уязвимое место этих созданий. Удар должен быть хирургически точным – но тогда не нужно ни крейсеров на орбите, ни эскадрилий истребителей. Вот только…
– Вот только что?
– Левиафан генерирует сильное электромагнитное поле в радиусе километра – некоторые ученые считают, что левиафаны могут таким образом общаться, вот только проверить это невозможно. Это поле выжигает всю электронику в головках самонаведения ракет, так что бить надо неуправляемыми ракетами… Хотя, если бы против твари сработали самонаводящиеся ракеты, какой смысл был бы приглашать меня? Тут бы и Патрик управился.
Впрочем, у Одинцова был и другой резон встретиться с левиафаном один на один. Во всех охотах, которые он устраивал, звери имели равные с охотником шансы. Можно называть это причудой или глупостью, но Одинцов никогда не пользовался на охоте никакими техническими ухищрениями – только старый добрый карабин да нож за голенищем. Пуля и разум против зубов и инстинктов – что ни говори, честный расклад.
И хотя тут, на Гратоне, карабином не управиться, Одинцов хотел по возможности уравнять шансы. Он выйдет против чудовищного зверя один на один. И пусть судьба решит, на чьей стороне ей быть.
– Так что предлагаю разделить роли, – сказал Одинцов. – Я подберусь снизу и дам залп. Глазомер хороший, так что, думаю, все получится. Ну а почетная обязанность отвлекать левиафана поручается тебе. Только надо быть осторожнее.
– В каком смысле?
– Левиафан не только огромный, но еще и отнюдь не беззащитный. Когда они путешествуют в «бешеных» горизонтах, их тела накапливают колоссальный заряд статического электричества. Время от времени они это напряжение сбрасывают – прежние охотники фиксировали разряд в сотни тысяч вольт. Сами понимаете – если истребитель под такую молнию попадет, не спасет никакая защита…
В комнату вкатился задыхающийся от бега Патрик.
– Левиафан! – выдохнул он. – Левиафан близко!
* * *
– Вот это громадина, – прошептал Одинцов.
Оптический умножитель, повинуясь командам с панели управления, послушно увеличивал изображение.
Левиафан действительно был огромен. Чудовищный темно-коричневый диск диаметром в четырнадцать с половиной километров и толщиной в центральной части в три тысячи метров, окаймленный бахромой коротких отростков, медленно плыл в «спокойном» горизонте, приближаясь к станции. С нижней части у левиафана свешивалась густая «борода» из щупальцев длиной не меньше двух диаметров гиганта. В этой спутанной массе что-то иногда коротко взблескивало, словно там играли солнечные зайчики. Концы щупальцев левиафана скрывались в «бешеном» горизонте, как будто огромное создание что-то вылавливало в стремительно несущихся облаках.
– Что-то слишком близко он подобрался… – Патрик, расположившийся за пультом, накинул на голову стяжку виртуального прицела, обхватил пальцами облитую губчатой резиной рукоятку управления. – Надо гнать, а то снесет еще станцию, чего доброго.
Сумрачное небо косо перечеркнула расплывающаяся белая полоса, и совсем рядом со щупальцами левиафана вспух пузырь бледно-голубого, с желтыми прожилками, огня. Потом сверкнула еще одна вспышка, и еще одна… Но левиафан продолжал двигаться вперед, словно не замечая разрывов.
– Проклятье, – сказал Патрик. – Этак он и в нас врежется!
Еще три ракеты, оставив за собой бледные хвосты инверсионных следов, метнулись в сторону гигантского чудовища – теперь Патрик целил прямо в спутанную массу щупальцев. Сверкнули вспышки разрывов, в стороны полетели какие-то куски, – щупальца начали быстро сокращаться, а сам левиафан круто отвернул в сторону и поплыл на восток. Он делался все меньше и меньше, пока, наконец, не скрылся в облаках.
– Кислородные ракеты, – пояснил Патрик, повернувшись к Одинцову. – Сто литров жидкого кислорода испаряется зарядом боеголовки, смешивается с атмосферным метаном, и пробивается искра. Помогает, конечно, вот только с каждым разом отгонять его становится все труднее и труднее – всего две недели назад, когда он напал в первый раз, хватило одного выстрела, а теперь – сами видите. Сколько ракет в него ни сажай – без толку. Хорошо, что вы здесь, а то через несколько дней эта тварь доберется до нас.
Одинцов молчал. Он смотрел в быстро темнеющее небо, где исчезло огромное животное – самое огромное животное в Галактике.
* * *
Держа под мышкой пластиковую коробку с ужином и саморазогревающуюся банку с какао – есть в салоне ему отчего-то не хотелось, – Одинцов возился с замком.
Наконец дверь открылась, и он уже собрался шагнуть в каюту, как от стены в полутемном коридоре отделилась смутно различимая фигура. Неясный силуэт приблизился, вступил в пятно света от потолочного плафона. Марта.
– Добрый вечер, – кивнул Одинцов, разглядывая женщину.
Она ему нравилась: чувствовалась в ней какая-то независимость. А еще она обладала какой-то странной, почти колдовской притягательностью, которая не имеет ничего общего с красотой – хотя и красотой Марта вовсе не была обделена – и ради которой мужчины всегда были готовы идти на невероятные безумства.
Марта несколько секунд смотрела Одинцову прямо в глаза, снизу вверх – она была ниже его примерно на полголовы, но Одинцов не замечал разницы в росте. Что-то бешеное, почти первобытное таилось в этих чуть прищуренных прозрачно-зеленых глазах – и вот оно рванулось наружу…
…Позже, когда они расслабленно лежали на сбившейся постели, Марта, приподнявшись на локте, неожиданно спросила:
– Ну и как тебе на станции?
Одинцов ожидал любого вопроса – от «Тебе понравилось?» до «Есть ли у тебя жена?», но только не такого. Словно они не лежат рядом друг с другом, остывая от бешеного накала страсти, а сидят в салоне, разговаривая на отвлеченную, никому не интересную тему – как обычно и происходит, когда два малознакомых человека, оказываясь рядом, начинают говорить ни о чем, просто для того, чтобы не тяготиться молчанием.
Одинцов устроился поудобнее.
– Ничего, – сказал он. – Признаться, даже лучше, чем я ожидал.
Получилось двусмысленно, но Марта этого словно не заметила.
– Почему ты согласился убить левиафана?
Одинцов вздохнул. Где-то глубоко внутри ворохнулось раздражение. Говорить с людьми на такие темы он не любил.
– Это моя работа, – сказал он. – Просто работа – не хуже и не лучше, чем у всех остальных.
Марта хмыкнула.
– Хочешь сказать, твоя работа тебе не нравится? И неужели тебе не интересно узнать, что такое левиафаны? Все остальные твари, на которых ты охотился, все эти зубастые и когтистые чудовища – такого добра навалом на любой планете. А левиафанов нет больше нигде…
Одинцов поморщился и с трудом поборол желание отодвинуться.
– Ты случайно не активист «зеленых»? Надоели уже своими воплями о защите животных… Может быть, прикажешь и мяса не есть?
– При чем здесь мя… - вскинулась было Марта, но Одинцов жестко перебил ее:
– Левиафан угрожает людям. Меня наняли убить его. Все очень просто.
– Я думала, ты все же человек, – прошипела Марта. – А ты…
Она сделала угрожающий жест, и Одинцов перехватил ее руку.
– А это что еще за…
Он резко поднял руку женщины вверх, разглядывая расположенные треугольником совершенно одинаковые волдырики на внутренней стороне плеча. С первого взгляда их можно было принять за родинки, но Одинцов, интересовавшийся историей, мог отличить родинки от генетических меток.
– Ну конечно же… Ты из Измененных? «Рабыня»? Из тех, что сумели спастись во время восстания, да?
– Войны, – глухо сказала Марта. – Это было не восстание, а Война. Отпусти руку, больно.
– Ладно, пусть Война. Надо же, никогда не видел Измененных, да к тому же «рабыню любви». Зато ясно, почему ты такая… хм-м, искусная.
Марта принадлежит к первому поколению потомков генетических мутантов, которых Содружество выращивало на планете-питомнике Джарран. Четверть века назад, незадолго до войны между Империей и Содружеством, на Джарране произошло восстание, которое подняли люди, претерпевшие генетическое усовершенствование, – Измененные. Конечно, повстанцы, даже усовершенствованные бойцы, просто не смогли противостоять орбитальным бомбардировкам, которые произвело военное руководство Содружества, и большая часть Измененных погибла. Но некоторое их количество, в основном женщины и дети, сумело бежать, затерявшись в глубинах космоса и рассеявшись по многим населенным мирам.
– А ведь ты попала в западню, – насмешливо сказал Одинцов, внимательно наблюдая за Мартой, которая перебралась в изножье постели, – ты это понимаешь? Я не представляю, как тебя до сих пор не раскололи люди Синдиката, но стоит мне только сказать, что ты Измененная, тебе придет конец. Просто потому, что очень многие захотят получить те деньги, которые Содружество обещает за каждого Измененного – живого или мертвого.
– Ты не сделаешь этого.
Марта мягким рывком метнулась вперед, но для Одинцова это не было неожиданностью. Он перехватил вытянутую вперед руку женщины, в которой холодно блестел неизвестно откуда возникший нож, и сжал запястье. Серебристой рыбкой нож скользнул в ворс ковра.
– Конечно, не сделаю, – сказал Одинцов, ослабляя захват. – Не потому что мне не нужны деньги Содружества, а потому что я просто не хочу этого делать. Уяснила?
Марта через силу кивнула.
– Вот так-то лучше, – усмехнулся Одинцов. – Но это не все.
Марта насторожилась.
– А чего ты хочешь?
– Мне нужно кое-что выяснить, – сказал Одинцов. – И ты мне в этом поможешь.
Женщина промолчала. Наверняка ей хотелось послать Одинцова подальше, но сделать этого она не могла – стоило Олегу хотя бы намекнуть обитателям станции на то, кем является Марта на самом деле, ей действительно было бы несдобровать. Потому что, сколько бы ни платил Синдикат, Содружество за голову Измененного заплатит намного больше.
– Что Синдикат производит здесь?
Марта выдержала паузу.
– Тебе действительно хочется это знать? Может быть, господину охотнику будет удобнее просто сделать свою работу, получить деньги и отправится восвояси?
– Я уважаю твое чувство юмора, – сказал Одинцов, – но не стоит шутить, когда разговор идет о серьезных вещах.
– Синдикат производит здесь термоядерное горючее для своих кораблей. Планета удаленная, здесь редко кто бывает. А самое главное – в атмосфере достаточно веществ, необходимых для…
– Я знаком с технологией производства термоядерного топлива, – перебил ее Одинцов. – Но я видел на одном из нижних ярусов пластиковые контейнеры, подготовленные к отправке. В них явно не топливо. Что это?
– Ты сам хотел это узнать, – криво улыбнулась Марта. – Это «стардаст».
– Конечно, – выдохнул Одинцов, – синтетические наркотики…
«А чего ты ожидал? – спросил себя Одинцов. – Что они производят здесь детские игрушки?»
– Я могу идти? – спросила Марта.
– Что? А, ну конечно… – чуть рассеянно сказал Одинцов и открыл дверь.
Марта выскользнула в коридор.
Дверь закрылась. Одинцов поправил простыни, лег на постель, закинув руки за голову и глядя в потолок.
Может быть, зря он связался с этим заказом? Конечно, Синдикат платит чертовски большие деньги, но… Тем более что охота будет с сюрпризами.
В заметках Горского Одинцов встретил странные рассуждения о феномене, который охотник назвал Взглядом. Горский писал, что во время охоты он словно на некоторое время потерял сознание, но при этом сохранял полный контроль над истребителем. Ничего внятного про Взгляд Горский так и не написал, ограничившись словами о том, что Взгляд может свети с ума, и именно поэтому Одинцов немного нервничал. Правда, получалось, что этот самый Взгляд угрожает человеку только в непосредственной близости от гигантского животного, – но ведь Одинцову как раз и предстояло выйти на дистанцию кинжального огня…
Может ли быть, что левиафаны действительно обладают какой-то странной способностью воздействовать на человеческий разум?
Одинцов поежился.
Что ж, вскоре он это узнает.
* * *
– Делай, как я, – раздался в наушниках голос Алекса.
Голос отчасти заглушался треском помех – связь на Гратоне вообще была проблемой, и относительно качественную передачу можно было обеспечить только в пределах прямой видимости. А на станции пилотов вообще не слышали.
Летевший впереди-справа истребитель резко ушел в сторону и сорвался в крутое пике. Дюзы его горели ярким бело-голубым пламенем.
Одинцов коротким толчком штурвала бросил машину вслед за ведущим. Оба истребителя мчались к нижнему «бешеному» горизонту. Свист рассекаемой атмосферы становился все громче, корпус начал мелко вибрировать.
Машина Алекса нырнула в клубящиеся желтые облака, скрывшись из виду, – но система наведения продолжала «держать» истребитель ведущего, отмечая его положение красным маркером на нашлемном визоре.
Истребитель трясло – Одинцов никогда не думал, что бывают такие ветры. Казалось, что тряска пронизывает машину до самого последнего винтика, словно истребитель оказался на вибростенде, – и даже зная о многократном запасе прочности, который имеют боевые машины, Одинцов всерьез опасался поломки. И что тогда? Катапультироваться – и падать в «капсуле выживания», все глубже погружаясь в атмосферу до тех пор, пока чудовищное давление не сомнет ее стенки, как жестянку?
Но Алекс знал возможности машин – через несколько секунд его истребитель перешел на горизонтальный полет, а потом задрал нос и свечой устремился вверх. Одинцов последовал за ним.
Однако червячок беспокойства продолжал грызть его еще некоторое время – до тех пор, пока оба истребителя не вышли в «спокойный» горизонт и не взяли курс на станцию.
Вскоре впереди показался ее желто-коричневый купол.
– Что ж, – сказал Алекс, – навыки пилотирования у тебя отличные.
Автоматы уже начали готовиться к стыковке, когда в наушники Одинцова ворвался голос Алекса:
– Левиафан!
– Где? – Одинцов покрутил головой, но в виртуальном поле зрения не появилось никаких отметок.
– Включи детектор массы, – ответил Алекс. – Теперь видишь?
– Он в «бешеном» горизонте, – пробормотал Одинцов, разглядывая большую желтую засветку. – Кажется, идет наверх, да?
– Попробуем перехватить? – не отвечая на вопрос, предложил Алекс; в голосе его слышалось волнение.
– Да! – почти выкрикнул Одинцов.
Заложив крутой вираж, истребители рванулись к цели.
Что ж, теперь надо подобраться к левиафану снизу – чтобы поразить его прямо в «точку Горского», небольшое темное пятно на брюхе. Других уязвимых мест у левиафана не было.
Тем временем далеко впереди в желтых облаках возникло большое серовато-коричневое тело левиафана. Он медленно поднимался все выше и выше – словно из желтого океана рождался огромный остров.
Неожиданно с направляющих истребителя Алекса сорвалась ракета и, оставляя за собой длинный белый хвост, понеслась вперед. Через несколько секунд она взорвалась под самыми кончиками длинных щупальцев гиганта, и те, словно ошпаренные, подтянулись вверх, а сам левиафан ускорил подъем, – Алекс лишь выгнал тварь наверх.
Ну что ж… Берегись, самая большая тварь в Галактике! Одинцов откинул заглушку с кнопки пуска ракет. Еще совсем немного, несколько десятков километров, несколько секунд полета, и…
Истребитель помчался вниз, чтобы поднырнуть под гигантское существо, – но левиафан, словно почувствовав неладное, начал буквально падать в «бешеный» горизонт. Казалось невероятным, что это огромное создание может перемещаться с такой быстротой.
Алекс среагировал мгновенно: вторая ракета пузырем огня лопнула под левиафаном, но тот, вздрогнув, продолжал снижаться. Густые, блещущие яркими зайчиками щупальца погрузились в мчащиеся облака.
Истребитель Одинцова мчался вниз, но «бешеный» горизонт был уже слишком близко, и времени на атаку просто не оставалось. Истребитель был уже совсем рядом с гигантским животным.
За фонарем кабины возникла темная серо-коричневая масса, усаженная по окоему множеством извивающихся щупальцев. Истребитель мчался мимо шевелящейся стены из губчатой плоти, исчерченной огромными складками, покрытыми странным белесым налетом, похожим на мох… Левиафан промелькнул мимо и исчез, скрывшись в желтых облаках.
* * *
Прошло уже двенадцать дней с того момента, как Одинцов прибыл на Гратон. Левиафан не появлялся рядом со станцией уже несколько суток, поэтому приходилось ограничиваться тренировочными полетами, готовясь к тому моменту, когда в сетке прицела появится желанная цель. Уж тогда-то он успеет выпустить ракеты, чтобы увидеть, как рушится в метановый океан атмосферы Гратона самая большая тварь в Галактике…
Сидя в салоне, Одинцов размеренно жевал, отправляя в рот ложку за ложкой душистую белковую кашу. Чуть поодаль хрустела печеньем Марта – с той ночи она не перекинулась с Одинцовым ни одним словом и даже не глядела в его сторону.
Одинцов потянулся за кофейником, когда включился коммуникатор.
– Левиафан, – коротко сказал Патрик.
Одинцова и Алекса словно вихрем вынесло из-за стола.
Несколько минут спустя истребители с ревом вырвались из колодцев стартовых катапульт.
– Даю пеленг, – послышался в наушниках голос Патрика.
Системы наведения истребителей, используя наводку со станции и слабый сигнал детекторов массы, обнаружили левиафана практически сразу. Огромный остров плоти медленно плыл в середине «спокойного» горизонта.
Одинцов отстегнул дыхательную маску, откинул обрезиненный респиратор, проигнорировав возмущенный писк компьютера.
– Сейчас полетаем, – пробормотал он, бросая машину в пике.
Алекс следовал чуть сзади, взяв на себя роль ведомого.
Через несколько ударов бешено бьющегося сердца Одинцов потянул штурвал на себя, задирая нос машины. Тонко запели динамические поглотители, компенсируя чрезмерную перегрузку, – но все равно Одинцов чувствовал себя так, словно на грудь ему взобрался медведь или кто-то положил парочку мешков с песком.
– Отвлекай, – скомандовал он Алексу. – Только осторожнее, не подставься под разряд. Я выстрелю и уйду вправо на форсаже…
Истребитель мчался почти вертикально вверх.
На этот раз левиафану было не уйти. Одинцов уже видел впереди себя бахрому нижних щупальцев гиганта, а далеко за ними, почти на пределе видимости, маячило темное пятнышко – именно туда и должны ударить ракеты.
Несколько раз дрогнули щупальца, по ним пробежали призрачные голубые огни – и неожиданно длинный витой отросток, торчащий из тела левиафана, словно хвост у ската, окутался белыми сполохами.
– Молниями играет, – прокомментировал происходящее Алекс. – Похоже, и впрямь…
Он не успел договорить – слепящий белый жгут разряда ударил в его истребитель, и машина взорвалась.
На миг Одинцову показалось, что он видит фигурку пилота, падающую вниз, – но это только показалось, потому что рассмотреть что-либо в клубящемся шаре пламени было невозможно.
Одинцова откинул заглушку и коснулся кнопки пуска ракет…
И потерял сознание.
* * *
…Миллиарды лет назад, когда вселенная еще только родилась, в ней не было ничего – ни планет, ни звезд, ни галактик. Лишь пыль была рассеяна в новорожденной пустоте. Много времени прошло, прежде чем эта пыль соединилась, давая начало маленьким шарикам планет и огненным горнилам солнц. И еще тысячи веков должны были минуть, прежде чем в мутных первобытных океанах молодых миров возникла жизнь – вернее, лишь ее зародыши.
Но Разум уже существовал во Вселенной. Неведомая игра слепых сил природы породила его в то время, когда Вселенная еще только начала расширяться. Существа, отличные от всякой иной жизни, стали первыми обитателями нового мироздания.
Огромные и величественные, они странствовали по Вселенной, постигая ее тайны, и видели, как из первородного Хаоса возникали планеты и солнца, как огромные звездные острова галактик начинали свое движение через океан вселенской тьмы, как рождалась жизнь в прежде пустых мирах. Они хранили память о том, как сотни и тысячи цивилизаций проходили путь от зарождения до упадка, как одни расы создавали могущественные звездные державы, а другие прозябали в тусклом свете одинокого солнца. О том, как созидание и разрушение шли рука об руку среди звезд, как великие войны повергали в ничто галактические державы и как эти державы возрождались из пепла сожженных планет…
Они помогали молодым расам в познании тайн Вселенной и видели, как разумные, преодолев пору расцвета, неизбежно приходят к своему упадку. Они зажигали светочи знания во Вселенной, но спустя тысячи лет все приходилось начинать сначала, ибо время не щадило никого. И только сами они, пережившие всех своих учеников, казались неподвластными времени. Казалось, что они будут существовать всегда.
Но ничто не бывает вечным. Спустя миллионы и миллиарды лет их осталось совсем немного. И последние из них, устав от вечных странствий по Вселенной, укрылись от кипящего жизнью мироздания на планете, затерянной на окраине одной из бесчисленных галактик, мечтая только об одном – о покое.
Миллионы лет провели они здесь, никем не тревожимые.
Но однажды на Гратон, в мир левиафанов, пришли люди.
* * *
Одинцов очнулся. Холодная испарина выступила на лбу, из носа и ушей сочилась кровь, в глазах плыли цветные круги… Он чувствовал себя совершенно разбитым.
Но страшнее всего было то, что привидевшееся ему не было сном или галлюцинацией.
Огромное тело левиафана приближалось, заслоняя обзор. Медленно шевелились щупальца, в их гуще что-то коротко взблескивало… Все видение заняло лишь долю секунды.
Гигант не двигался, словно давая маленькому комочку плоти возможность решить свою судьбу.
Красный маркер прицела лихорадочно мигал, сообщая, что цель захвачена и ракеты готовы поразить ее.
Одинцов вывернул штурвал вправо, и истребитель устремился прочь.
Одинцов почти плакал. Левиафаны оказались не только самыми большими, но и самыми древними созданиями во Вселенной. Чего, какого бесценного знания люди лишились, убивая их?
Нужно рассказать правду, чтобы люди узнали, какое зло творится в облаках Гратона. А самое важное – там, глубоко внизу, под тысячекилометровой толщей атмосферы, среди гигантских шпилей твердого как сталь водородного льда, в своих защитных коконах спят зародыши левиафанов – последнее поколение бывших властелинов космоса. И если страж будет убит, зародыши не выживут.
Но Синдикат не оставит левиафана в покое и не уйдет с Гратона. Если оставить все как есть, последний левиафан обречен.
На горизонте показалась полусфера станции, едва заметная в сгущающихся сумерках. Сейчас они спросят его: «Вас можно поздравить с трофеем?» Или: «Куда делся Алекс?» Но их не будет интересовать, что такое левиафан…
Горский предположил, что Взгляд может свети с ума.
Что ж, ТАКОЕ откровение способно свести с ума кого угодно.
Но ведь им плевать! Плевать на то, что…
– Что случилось? – раздался голос в наушниках; из-за треска и шипения Одинцов не разобрал, кто говорит, Фрэнк или Патрик. – Где Алекс?
* * *
– О черт, – Патрик рывком повернулся к остальным. – Он не выстрелил по левиафану. Сигнала от истребителя Алекса нет, а Одинцов прет прямо на нас!
– Мы успеем его сбить? – Чак переводил полные ужаса глаза с монитора на Фрэнка и обратно.
Марта, стоявшая в углу салона, тихо прошептала: «Только не промахнись…»
* * *
Оставляя за собой расплывающийся хвост инверсионного следа, ракета мгновенно преодолела разделяющее истребитель и станцию расстояние и врезалась в решетку отражателя.
Вспух шар багрового пламени с черными и желтыми прожилками, в стороны полетели обломки… Полусфера станции чуть накренилась, удерживаясь на трех уцелевших отражателях.
Вторая – последняя – ракета разорвала на части вторую басовито гудящую решетку. Но станция, потерявшая две опорные точки, продолжала висеть в облаках.
Внезапно тонкий пурпурный луч проколол атмосферу совсем рядом с истребителем. Одинцов рванул штурвал, бросая машину влево, – но следующий импульс прошил корпус.
С трудом удерживая машину, Одинцов развернул ее в сторону станции и включил форсаж. Словно пришпоренная лошадь, истребитель рванулся вперед.
Когда истребитель горящим болидом врезался в решетку отражателя, обрушивая станцию вниз, Одинцов улыбался.
Автор: Денис Лапицкий
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!