Вообще-то ее звали Леной. Нийя – это…
Нийя – это лысая девушка из кинофильма в двух сериях «Через тернии к звездам» по сценарию Кира Булычева. Нийю создали на отдаленной умирающей планете из человеческой биомассы. Биомасса варилась в котлах, пузырилась, вздымалась буграми и пыталась вырваться наружу, вскидываясь над котлами частями человеческих тел. Вот из такого варева возникла Нийя.
Планета умирала, безумный ученый штамповал лысых девушек – средоточение мудрости и естества, а мерзкий карлик по имени Туранчокс – повелитель планеты – монотонно бубнил в громкоговоритель:
– Иди на «Астру»! Нийя, иди на «Астру»!
И загипнотизированная Нийя шла на «Астру».
«Астра» – корабль добрых землян, которые прилетели спасать умирающую планету. Злой карлик посылал туда Нийю, чтобы уничтожить наших собратьев.
Но добро побеждало.
После просмотра фильма классный руководитель Зоя Михайловна устроила с нами его обсуждение. Мы учились тогда классе в пятом. Она водила нас в кино каждую неделю и классный час посвящала разбору фильмов. Она была советской интеллигенткой-киноманкой.
– Нийя – хорошая, – сказал Миша Добродеев. – Она за наших.
– Фильм мне очень понравился, – заверил ребят Саша Агареев. – Я люблю про космические корабли!
– Из бластеров стреляли, – вспоминал содержание Вадим Варламов, – карлик бегал. Еще раз посмотреть хочется!
– Я ничего не поняла, – честно призналась Таня Федосеева. – Да и страшно очень.
– А я по Булычеву еще мультипликационный фильм видел, – хвастался я своей эрудицией, – «Тайна третьей планеты». Там тоже нехило.
– И я смотрел! И я смотрела! – кричали мои одноклассники.
Зоя Михайловна радовалась, что доставила нам удовольствие. Она была хорошей женщиной и вроде бы даже любила детей. По крайней мере, сейчас мне вспоминается о ней исключительно приятное. То есть почти ничего.
– Ну, а что сама Нийя думает? – лукаво улыбнулась Зоя Михайловна, глядя на новенькую девочку, которую посадили за парту со мной.
Класс взорвался хохотом. Лена пришла к нам всего неделю назад, пришла практически лысой. По причине какой-то странной болезни ее постригли наголо, и лишь робкий ежик слегка отросших волос украшал в тот момент ее черепушку. Впрочем, сама Лена не стеснялась своей лысины и не носила никаких головных уборов. Все эти дни мы смотрели на нее настороженно, в ней было что-то не то, что-то не наше, что-то не детское, чуждое. Она держалась очень по-взрослому и разговаривала очень умно, и глаза у нее были очень внимательные и пронзительные – под их взглядом становилось неуютно. Мы были дружным классом, но с Леной за эту неделю никому, кроме, пожалуй, меня, сдружиться не удалось. Она отпугивала не только своей лысиной.
Класс смеялся, и Зоя Михайловна поняла, что допустила педагогическую ошибку. Разозлившись на себя за то, что обидела в присутствии одноклассников девочку, она замахала на нас руками и закричала:
– Ну-ка тихо все, тихо! Пошутить уж нельзя.
Ничуть не смутившись учительской шутки, Лена-Нийя поднялась с места и начала говорить о фильме.
– Нийя чрезвычайно трагический персонаж, – зазвучал ее надтреснутый и какой-то звенящий голос. – Представьте, что вам однажды скажут, что вы не человек, что у вас нет папы и мамы, что вас вылепили из биомассы, что вы всего лишь функция для осуществления чьих-то планов. Я теряюсь, ставя себя на ее место, – говорила лысая девочка Лена. – Я в полной растерянности. Я одна в целой Вселенной, я оказываюсь в чужом и неизвестном мне мире, я не помню своего прошлого. И лишь какой-то пугающий голос, – вздохнула она, преодолев этим вздохом мгновение трагичного молчания, – бубнит в твоей голове одну и ту же фразу: «Иди на «Астру»! «Иди на «Астру»! «Иди на «Астру»!..
– Иди на «Астру», Нийя! – крикнул Миша Добродеев.
Класс снова взорвался смехом.
С этого дня все стали называть Лену Нийей.
Лишь я продолжал звать ее Леной.
– Игорь, – тихо зовет меня Лена на уроке истории, – ты слушаешь «AC/DC»?
– Конечно! – киваю я в ответ.
– А «Judas Priest»?
– Моя любимая группа, – скалю я зубы.
– Приходи ко мне домой, – щурит глаза Лена, – послушаем.
– А где ты живешь?
Оказывается, что живет она в соседнем доме.
– А еще у меня совсем новая группа есть, – продолжает зазывать меня Лена. – «Iron Maiden» называется.
– Что играют? – я опускаю руку под парту и трогаю Лену за коленку.
Глаза ее становятся еще уже, еще лукавее, мою руку она не убирает.
– Металл! – восклицает она шепотом. – Классно рубают.
Я поднимаюсь по коленке выше. Лена не останавливает движение руки и даже слегка раздвигает ноги, чтобы мои пальцы могли протиснуться к самой промежности.
– Наверное, – радуюсь я только что придуманной шутке и своему пикантному положению, – на твоей планете все слушают только металл.
Лена хихикает.
– Наверное, – кивает она.
– Иди на «Астру»! – стараясь сдерживать голос в пределах шепотных децибел, рычу я, как вокалист металлической группы. – О-о-о е-е-е, иди на «Астру»!
Теплая и доступная промежность – вот она. Я шевелю пальцами и сквозь колготки чувствую сочное, податливое мясо. Прирумяненная Лена равномерно дышит, облизывает губы и безотрывно смотрит на меня. Я обхватываю промежность всей ладонью, движение слишком резкое, предатель-стул скрипит подо мной и заставляет отвлечься учительницу.
– Средний ряд, последняя парта! – зычно восклицает она. – Что у вас там за возня?!
Лена жила в однокомнатной квартире, довольно затхлой и ветхой. В комнате стоял диван, трельяж и старый-престарый платяной шкаф.
Сейчас мне вспоминается, что она ничего не говорила про родителей.
Мы слушали на поцарапанном и обшарпанном катушечнике «Iron Maiden» и тискались. Я тогда еще не умел целоваться, а вот Лена, судя по всему, была опытнее. По крайней мере, старалась казаться таковой. Она открывала рот, высовывала наружу язык и с таким угрожающим видом приближалась ко мне.
Я брезговал ее рта, языка и той влаги, что несли они с собой. А потому отворачивался в сторону. Лена досадливо морщилась на меня, но, видимо, понимала мою глупость и незрелость.
– Дурачок, – бормотала она. – На нашей планете все любят целоваться.
– Чего же ты оттуда улетела? – нашелся что ответить я. – Целовалась бы да целовалась.
Лена улыбалась. Улыбалась и, обняв меня, прижималась ко мне плотно-плотно.
– Ты умненький, – заглядывала она в мои глаза. – Поэтому и нравишься мне. Может быть, из тебя даже получится какой-то толк. В отличие от остальной биомассы в твоем классе.
Она опускала руку на мои брюки и поглаживала через ткань мою набухшую плоть. Я отдергивал ее ладонь – мне было неловко, что меня щупает девчонка.
– Нет, все же ты дурачок, – говорила Лена, отстраняясь. – Хотя нет, не дурачок. Просто маленький еще.
Бассейн составлял всего десять метров в длину, но зато здесь имелась вышка. С вышки нас раз за разом сгонял какой-то туповатый мужик – работник оздоровительного центра, который наши школьные шефы, производственное объединение «Оргтехносинтез» (вроде бы так они назывались), разрешали посещать один раз в неделю. Снаружи бассейн представлял собой какое-то аляповато построенное строение, походившее на склад, но внутреннее помещение радовало глаз. Кроме бассейна, здесь имелись сауна и бильярдная. В бильярдную нас не пускали, зато был открыт доступ в сауну. Наш класс ходил купаться по четвергам. Вроде бы это было бесплатно.
На вышку мы все же забирались и с отчаянными воплями ныряли в воду. Высота ее составляла метра два – вполне прилично. Когда я впервые взобрался на вышку, то поразился тому, каким маленьким показался отсюда бассейн. Сердечко предательски сжалось от страха. Я все же рискнул шагнуть в эту отдаленную голубенькую субстанцию и, вынырнув через бесконечно долгое мгновение, счастливый, в лихорадочной трясучке поплыл к бортику. Работник центра тут же выскочил из подсобки и глазами стал отыскивать нарушителя дисциплины. Сделать это в кутерьме из почти тридцати тел было сложно.
– Если кто-то еще раз заберется на вышку, – проорал он, – все тут же отправятся по домам.
Класс притих, но лишь на минуту. До тех пор, пока мужик не скрылся из вида.
– Молодец! – услышал я голос Лены. – Решился все-таки.
Она сидела на скамейке в купальном костюме и резиновой шапочке и с легкой улыбкой смотрела на меня.
– Ничего сложного, – мотнул я головой. – Ты чего не купаешься?
– Я окунулась, – отозвалась Лена. – С меня достаточно.
– Приходить сюда ради того, чтобы один раз окунуться? – недоуменно взирал я на нее. – Одна ты не купаешься.
– Мне и здесь хорошо. На моей планете не любят купаться. Я лучше на тебя полюбуюсь.
Я оттолкнулся от бортика и поплыл к центру водоема. Вокруг меня плескались и визжали одноклассники.
– Наконец-то эта инопланетянка сифилисная вылезла, – услышал я голос.
Говорил Саша Агареев.
– Точно! – согласился с ним другой голос, обладателем которого был Вадим Варламов. – Такая противная. Строит из себя че-то.
– А почему это она сифилисная? – подплыл я к ним.
– Ну а кто еще? – отозвался Агареев. – Просто так, что ли, ее налысо подстригли?
– Она уже не лысая, – защищал я Лену.
– Да какая разница! – поморщился Варламов. – Сука и есть сука. Что не спросишь ее, морщится все время. «Тебе это знать не надо, биомасса!» Овца!
– А ты что ее защищаешь? – подозрительно смотрел мне в глаза Агареев. – Подруга, что ли, твоя?
– Ну правильно, – фыркнул Варламов, – они же за одной партой сидят. Уже подцепил сифилис?
Они дружно заржали.
Я бросил лихорадочный взгляд в сторону Лены. Она смотрела на меня настороженно, словно слышала наш разговор, хотя среди всего шума слышать его вряд ли могла.
– Да ладно, пацаны, че вы, – пробормотал я. – На фиг она мне нужна, дура эта.
Раз в месяц, а порой и чаще, Зоя Михайловна устраивала нам чаепития. Все приносили сладости, кто-нибудь – магнитофон, мы заваривали чай и после небольшой чайной церемонии начинали танцевать. Точнее беситься, потому что танцами наши телодвижения назвать было сложно.
– Потанцуем? – подходит ко мне Лена.
– Давай, – робко соглашаюсь я, оглядываясь по сторонам.
Мы обнимаемся и под медленный танец, звучащий из хриплых магнитофонных динамиков, начинаем топтаться в центре класса. Танец вдвоем – шаг неординарный и вызывающий. Присвистывая и корча гримасы, одноклассники пялятся на нас.
– Чего не заходишь? – спрашивает меня Лена. – Музыку бы послушали, покувыркались.
Меня пугает ее открытость. В ней что-то подозрительное, настораживающее. Я вспоминаю, как мы целовались, и от этого воспоминания мне то ли стыдно, то ли страшно. Она готова принять меня всего, всего без остатка, я же даже частично не принимаю ее. Что-то сдерживает меня. Может, нечто, таящееся в глубинах, а может, взгляды одноклассников.
– Времени нет, – отвечаю я, стараясь не смотреть ей в глаза.
– А, – понимающе вздергивает носик Лена. – Ты заходи, не стесняйся. Я всегда тебе рада. Ты хороший.
– Игорь с сифилисной танцует… – слышу я доносящийся со всех сторон шепот. – Тоже «сифой» стать захотел.
Песня в самом разгаре. Я освобождаюсь от Лениных рук.
– В туалет сгоняю, – говорю я.
Когда я возвращаюсь в класс, Лены здесь уже нет. Толпа пацанов, воспользовавшись отлучкой Зои Михайловны, зажимает на парте Таньку Федосееву. Девочки стоят в противоположном углу и осуждающе-игриво наблюдают за сценой. Танька лежит на парте, ее щупают десятки рук, она смеется, визжит и пытается брыкаться.
Я понимаю, что не должен отставать от коллектива, кидаюсь в толпу и вместе со всеми тяну свои ладони к Танькиному телу.
Урок математики не начинался. Мы сидели по партам, ждали учительницу. Она не появлялась. После пятиминутного ожидания класс посетила восторженная мысль, что урока не будет. Все завертелись, заговорили, радостно зашумели.
– Эй, Нийя! – крикнул Миша Добродеев.
Лена повернулась на голос.
– Иди на «Астру»! – заорал Добродеев и плюнул в Лену через трубку жеваной бумажкой.
Бумажка попала ей в глаз. Лена дернулась и закрыла лицо рукой. Бумажка застряла в ресницах, она выковыривала ее, морщилась и что-то неслышно шептала.
– Иди на «Астру»! – плюнул в нее с другого ряда Саша Агареев.
Липкая, пропитанная слюнями бумажка повисла на Лениной щеке. Она смахнула ее нервным взмахом руки.
– Иди на «Астру», Нийя! – вскочив со своего места и подбежав к Лене вплотную, направил в нее свой жеванный патрон Вадим Варламов.
Бумажные снаряды полетели в нее со всех сторон.
– Иди на «Астру», сифилитичка! – кричали мои одноклассники, выплевывая на нее вырванные из тетрадей клочки бумаги.
– Иди на «Астру», уродина!
Они летели и залепляли ей лицо. Лена уже перестала защищаться от них.
– На «Астру»!!!
Я сидел на своем месте, не поворачивая головы, и делал вид, что читаю учебник по математике. Впрочем, почему делал? Я на самом деле его читал. Я хорошо учился, математика всегда шла у меня на пять.
Больше всего в эти мгновения мне не хотелось встретиться глазами с Леной.
– Биомасса! – глухо выкрикнула она, закинула учебник с тетрадью и пеналом в портфель и выбежала из класса.
Вдогонку ей раздались свист и улюлюканье.
– Беги за женой! – крикнул мне кто-то.
– Иди в жопу, – огрызнулся я.
Какая-то усталость. Быть может, раздражение.
– Привет, – говорит мне Нийя.
– Здрасьте, – отвечаю я.
Легкая усмешка. Усмешка ли? Лишь движение уголками губ.
– Как дела? – спрашивает она.
– Зашибись.
– А…
Стоять и ждать реакции. Презрение. Что еще, кроме презрения?
– Погуляем?
– Не хочется что-то, – морщусь я.
– Да ты не думай, я не в обиде, – она смотрит искренне-искренне. – Правильно делаешь, что не вмешиваешься. А то бы и тебе досталось.
Нарыв лопается. Вот так просто: сначала мутно-белесый нарост наливается, тяжелеет, зудит, а потом – раз, и все. Лишь слегка надавить достаточно.
– Что тебе надо? – взрываюсь я. – Что тебе от меня надо?!
Взгляд. Долгий такой, пронзительный. Непонимающий – ну да.
– Я не знал тебя и знать не желаю! – голос дрожит, вибрирует; что-то странное в нем.
– Я… – срывается с губ Нийи.
– Отстань от меня, не нужна ты мне! Знать тебя не хочу, неужели не понятно?!
Фон светлый. Все же светлый. И такая чудная, прелестная пляска пятен. Одно, второе, десятое… Сливаются, словно в калейдоскопе. Кружатся, жгут. Беспокойные.
– Иди на «Астру»! – ору я что есть мочи.
Раз-два-три, раз-два-три. Влево-вправо, вправо-влево. Амплитуда широка и свободна. Можно подниматься до предела и даже чуть выше. Там, за линией, совершенно новые познания.
– Иди на «Астру»! – я хочу, чтобы мой крик заполнил ее всю. Я чувствую, что у меня получается это.
Слюна. Мешает слюна. Бурление, во вращении радость и освобождение. Потоки уносятся, и хочется вслед. Одно мгновение, один крохотный миг. Влага, наполнение и взмах.
– Иди на «Астру», сука!!! – я выплевываю скопившуюся во рту слюну Нийе на лицо.
Она зажмуривается и замирает.
Мы стоим одни, и почему-то вокруг все белое. Я понимаю, что единственное, что вижу вокруг, – это молочно-белая пустота.
– Ты прав, – говорит тихо Нийя. – Надо улетать. Эта планета не для меня.
Раздается шум, он нарастает, он врезается в тело, он наполняет его своими фибрами. Большой и блестящий космический корабль возникает из молочной жижи, опускаясь с невидимых небес на невидимую поверхность. Я замечаю надпись на его борту: ASTRA. Шум невыносим, от него готовы лопнуть барабанные перепонки. Я затыкаю уши.
Вдруг все обрывается. Почти все. Шум затихает, и лишь с легким звуком, похожим на выдох, открывается люк корабля. В проеме появляются люди в серебристых костюмах, они приветливы и улыбчивы, они радостно машут руками.
– Нийя! – кричат они. – Забирайся! Скорее, скорее!
Нийя одаривает меня прощальным взглядом. Я понимаю все правильно – он такой отстраненный, уносящийся. Прощальный.
– Я хотела предложить тебе полететь со мной, на мою счастливую планету, но сейчас понимаю, что ты не заслуживаешь этого. Ты такая же биомасса, как остальные. Впрочем… – готовая уйти, она останавливается. – Ты нравился мне немного, Туранчокс.
Она подбегает к кораблю, и люди в серебристых костюмах помогают ей забраться внутрь. Гул рождается заново, нарастает, корабль срывается с места и уносится в глубины молочной пустоты. Я остаюсь один, хочется закрыть глаза, хочется забыться. Я чувствую облегчение.
Лену больше никто и никогда не видел. Никто даже не вспоминал о ней, словно ее не было вовсе.
* * *
Очередная бессонная ночь, их слишком много в последнее время. Я лежу на спине и разглядываю темную поверхность потолка. Рядом сопит жена, в соседней комнате ворочаются дети – сын и дочь. Я в очередной раз закрываю глаза и пытаюсь отогнать беспокойные мысли. Мысли не исчезают.
– Забери меня, «Астра»! – шепчу я в темноту.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Олег Лукошин