А.Дэвис "Автобиография" (М.: "Прогресс", 1978г. стр. 31-45)
Р а зд е л I
ЗАПАДНЯ
Рога бегущей лани
разорвут сеть западни...
9 августа 1970 года.
Мне кажется, я поблагодарила ее, но точно не помню. Вероятно, я просто молча взяла парик, когда она, сунув руку в хозяйственную сумку, достала его оттуда и протянула мне. В моей руке он казался испуганным зверьком. Я скрывалась от полиции, скорбела о смерти человека, которого любила. Нас было только двое — я и Хелен. Два дня назад в ее доме, расположенном на холме в районе Эхо-Парк в Лос-Анджелесе, я узнала о схватке в здании суда графства Марин и смерти моего друга Джонатана Джексона. До этого я никогда не слышала о существовании Рачелла Маджи, Джеймса Макклейна и Уильяма Кристмаса — трех заключенных тюрьмы Сан-Квентин, вместе с Джонатаном участвовавших в схватке, в результате которой он, Макклейн и Уильям Кристмас были убиты.
Но в тот вечер мне казалось, что я знала их очень давно...
Я вошла в ванную комнату и встала перед зеркалом, пытаясь заправить волосы под тугую резинку парика.
Руки меня не слушались — словно чужие, они метались вокруг головы, а мысли блуждали вовсе далеко. Когда наконец я взглянула в зеркало, чтобы проверить, не осталось ли поверх парика прядей волос, на меня смотрело чужое лицо — с таким выражением боли, напряжения и неуверенности, что я не узнавала себя. Фальшивые черные кудри налезали на морщинистый лоб и красные, распухшие от слез глаза. Я выглядела жутко и нелепо. Стащила с головы парик, швырнула его на пол и в сердцах ударила кулаком по раковине. Но что ей сделается — холодной, белой, непроницаемой. Снова я натянула парик на голову. Нужно было выглядеть естественной и не вызвать подозрений у заправщика на бензоколонке, когда нам придется заливать баки. И нельзя было привлекать внимание других водителей, когда на перекрестках мы будем ожидать зеленый свет. Я не должна ничем выделяться на фоне повседневной, обычной жизни Лос-Анджелеса.
Я сказала Хелен, что мы выйдем, как только стемнеет. Но день неохотно уступал место ночи. Мы молча ждали. Нас скрывали опущенные шторы, и мы прислушивались к шуму улицы, проникавшему через приоткрытую дверь балкона. Каждый раз, когда замедлял ход, или останавливался автомобиль, пли под окнами раздавались звуки шагов, я, затаив дыхание, думала о том, не слишком ли мы тянем — вдруг уже опоздали...
Хелен говорила мало. Она была спокойна и не пыталась отвлечь меня бессмыслепной болтовней. Так было лучше. В душе я благодарила ее за то, что она пробыла со мной все эти дни.
Не знаю, сколько мы просидели в полутьме, пока Хелен, нарушив молчание, не сказала, что, наверное, темнее уже на улице не будет. Настало время уходить. Впервые с тех пор, как мы узнали, что полиция охотится за мной, я вышла из укрытия. Было гораздо темнее, чем я думала, но не настолько, чтобы заглушить ощущение полной беззащитности.
На улице к чувству горя и гнева, переполнявшему меня, прибавился и страх. Явный, неудержимый, элементарный страх — я могла сравнить его лишь с тем ощущением ужаса, какое испытываешь в детстве, когда тебя оставляют в темноте. Когда рядом с тобой сидит что-то, не передаваемое никакими словами, оно почти касается тебя, хотя и не дотрагивается, и постоянно готово напасть.
И когда отец или мать спрашивали, что же меня так пугает, мои объяснения обычно были нелепыми, глупыми.
Сейчас это «что-то» двигалось за мной по пятам, но оно было реально, объяснимо. Воображение подсказывало картины нападения, и они не были абстрактными: мне мерещились пулеметы, вырывающееся из их стволов пламя и как окружают нас с Хелен...
Тело Джонатана лежало на горячем асфальте стоянки для автомобилей у городского центра графства Марин.
Я видела на экране телевизора, как его связанного вытаскивали из полицейского фургона.
В свои семнадцать лет он уже повидал больше жестокостей, чем другим выпадет за всю жизнь. С семи лет тюремные решетки и ненавистные охранники стояли между ним и его старшим братом Джорджем. А у меня хватило ума как-то спросить его, почему он так редко улыбается.
Дорога от Эхо-Парка до районов вокруг Вест-Адамса, где живут черные, мне хорошо известна. Я проезжала здесь множество раз. Но сегодня путь казался незнакомым, полным неожиданных опасностей. И вообще моя жизнь теперь стала жизнью беглянки, преследуемой неотвязными кошмарами. Любой незнакомец мог оказаться переодетым агентом с собаками-ищейками, ждущими где-то рядом в кустах лишь команды хозяина к нападению.
Быть в бегах — значит не поддаваться истерике, уметь отличить ложную опасность, созданную воображением, от реальных признаков того, что враг рядом. Приходилось учиться избегать встречи с ним. Это трудно, но возможно.
Тысячи моих предков, как и я, ждали ночной тьмы, которая скроет следы, полагались на помощь преданного друга, чувствовали, как и я, что зубы ищеек вот-вот вопьются в пятки.
Все просто: нужно было лишь достойно следовать их примеру.
Обстоятельства, в результате которых я оказалась в положении загнанного зверя, отличались, быть может, большей сложностью, но и только.
Два года назад Студенческий координационный комитет* устраивал вечер с целью сбора средств.
___________
* Студенческий координационный комитет ненасильственных
действий (СККНД) — молодежная организация, первоначально созданная как временный орган по координации действий студенческих руководителей «сидячих демонстраций». В октябре 1960 г. на конференции в городе Атланте СККНД был объявлен постоянной организацией. Поначалу он придерживался тактики ненасильственных действий, пытаясь бороться против расовой сегрегации и дискриминации методом убеждения масс, морально-этического осуждения расизма. Влияние идеологии «черного национализма» на борьбу студентов за гражданские права черных привело к Выдвижению лозунга «Власть - чёрным», который провозгласил Лидер СККНД Стокли Кармайкл. Вначале этот лозунг означал, что черные должны самостоятельно решать свою судьбу, но на деле он нередко выливался в «крайние» эмоции, в левачество, в полное отрицание необходимости объединения с белыми участниками движения за освобождение. Под давлением С. Кармайкла СККНД занял позицию, которая повлекла за собой отход от нее белой молодежи, к ослаблению организации, к сепаратистским тенденциям
и, в конечном счете, к её развалу.
_______________
Сразу после него полиция ворвалась на Бронсон-стрит в квартиру Франклина и Кендры Александер, коммунистов, моих очень близких друзей; у них собралось несколько человек.
Конфисковав деньги, оружие, полиция арестовала всех присутствовавших и предъявила им обвинение в вооруженном ограблении.
Как только обнаружилось, что один из револьверов зарегистрирован на мое имя, меня вызвали на допрос. Но тогда обвинения были отведены судом, и после нескольких суток, проведенных в тюрьме, все арестованные освобождены, а оружие возвращено владельцам.
Тот же самый автоматический револьвер калибра 0,38, который полиция Лос-Анджелеса с такой неохотой возвратила мне два года назад, использовали во время схватки в здании суда и теперь им завладели власти графства Марин. Судья, председательствовавший на процессе Джеймса Макклейна, был убит, а окружной прокурор, выступавший в качестве обвинителя, ранен. Еще до того, как Франклин сообщил мне, что полиция рыщет вокруг моего дома, я знала, что они будут охотиться за мной. В течение последних месяцев я практически занималась только тем, что помогала организации массового движения за освобождение «соледадских братьев» * — Джорджа, брата Джонатана, а также Джона Клатчетта и Флита Драмго, которым предстоял суд по сфабрикованному обвинению в убийстве в тюрьме Соледад.
_____________
* «Соледадские братья». Так называют трёх молодых чёрных узников тюрьмы Соледад (исп. "одиночество") в Калифорнии - Джорджа Джексона (старшего брата Джонатана Джексона), Флита Драмго и Джона Клатчетта. После беспорядка в тюрьме им в феврале 1970 г. предъявили обвинение в преднамеренном убийстве надзирателя.
21 августа 1971 г. Джордж Джексон был зверски убит прямо в тюремном дворе якобы «при попытке к бегству». Двух оставшихся в живых «соледадских братьев» судили в ноябре 1971 - марте 1972 гг. Сфабрикованное властями обвинение позорно провалилось:
Флит Драмго и Джон Клатчетт были признаны полностью невиновными.
______________
Незадолго до этого меня уволили с преподавательской работы в Калифорнийском университете губернатор Рональд Рейган *
____________
* Рональд Рейган — политический деятель реакционного направления.
Был актером кино и телевидения, спортивным комментатором;
затем, занявшись политикой, сумел стать губернатором
штата Калифорния. Отличался крайне жестокими репрессиями
по отношению к прогрессивным течениям, в том числе — движению
черных за освобождение.
_____________
и попечители университета на том основании, что я являлась членом коммунистической партии. Стало ясно как день — они сыграют на том, что принадлежащее мне оружие использовалось во время схватки в суде графства Марин, и постараются снова нанести удар.
Когда наступило 9 августа, агенты (кто они были — из полиции Лос-Анджелеса или ФБР?) сновали, как растревоженные осы, вокруг Кендры, Франклина и Таму, моей соседки по комнате. Остальные члены моей партийной ячейки, клуба Че Гевары** — Лумумбы ***
______________
** Че Гевара [Гевара де ла Серна Эрнесто, Че (1928—1967)] —
легендарный революционер, один из руководителей Кубинской
революции 1959 г., майор революционной армии. Весной 1965 г.
покинул Кубу с целью непосредственного участия в революционной
борьбе. Стал организатором партизанского движения в Боливии.
Созданный им отряд в октябре 1967 г. был окружен и разбит
правительственными войсками, которым активно помогала
американская военщина. Че Гевара был ранен, захвачен в плен,
а затем убит.
*** Лумумба, Патрис Эмери (1925—1961) — выдающийся деятель
африканского освободительного движения, национальный герой
Конго. Злодейски убит в Катанге агентами империализма.
______________
и Комитета защиты «соледадских братьев» сказали Франклину, что и они под наблюдением. Добираясь в тот день до квартиры Хелен и Тима в Эхо-Парке, Франклин потратил несколько часов, чтобы избавиться от полицейского «хвоста». Он менял маршруты, прятался, пересаживался из одной машины в другую, на пустынных улицах входил в парадные и уходил через черный ход. Он не рисковал лишний раз выходить на улицу, чтобы связаться со мной. Такая попытка могла ему дорого стоить.
Но если бы начались повальные обыски, то и квартира Хелен и Тима стала бы небезопасной.
Я знала их не один год, и, хотя они не являлись членами какой-либо организации, участвующей в нашем движении, у них была репутация людей радикальных взглядов. Рано или поздно их имена попали бы на заметку полиции. Нам оставалось одно — быстро и незаметно уходить.
Квартира, куда направили нас с Хелен, находилась на тихой, уединенной улице в районе Уэст-Адамс. Это был двухэтажный дом, окруженный красивой оградой и цветником.
Неловко распрощавшись с Хелен, я вышла из машины, неуверенно нажала кнопку звонка, А что, если мы перепутали номер дома и заехали не туда? С нетерпением ожидая, когда откроется дверь, я думала о людях, которым сейчас вверю свою судьбу, о том, кто они такие и как воспримут мое появление. О них я знала только одно: хозяйку зовут Хэтти, ее мужа — Джон и оба они — черные американцы, симпатизирующие нашему движению. Но все оказалось просто. Мон новые хозяева не стали меня ни о чем расспрашивать, вообще обошлись без всяких светских формальностей. Они спокойно пригласили меня в дом и встретили с той сердечностью и преданной дружбой, какая бывает только между самыми близкими людьми.
Даже подчинили мне свой распорядок. Ради моей безопасности Хэтти и Джон договорились между собой, что кто-то из них все время будет дома. Они извинились перед друзьями, обычно бывавшими у них, но сделали это так, чтобы никто не узнал, что я нахожусь у них.
Через несколько дней я пришла в себя и вздохнула немного свободнее, насколько это вообще было возможно в подобных обстоятельствах. Кажется, теперь наконец я могу закрыть ночью глаза хоть на несколько часов, и меня не будут при этом мучить кошмарные видения того, что произошло в графстве Марин. Я даже стала привыкать К старой железной кровати в столовой, убиравшейся на ночь в стенку. И заставляла себя, сосредоточив внимание, слушать смешные истории Хэтти о начале ее карьеры эстрадной актрисы, о том, как она пробивалась через все барьеры дискриминации, чтобы осуществить мечту жизни - стать танцовщицей.
Я была бы готова оставаться здесь, пока требуется, до лучших времен. Но за мной охотились все настойчивей.
Консервативный телекомментатор Джордж Путнэм, выступая в программе новостей по лос-анджелесскому телевидению, заявил, что меня разыскивают даже в Канаде.
Вероятно, следовало на какое-то время выехать из Калифорнии.
Мне стали ненавистны ночные переезды, необходимость постоянно маскироваться, жизнь украдкой, атмосфера тайны. Я знала, что в какой-то момент многим из нас придется перейти в подполье. Но все равно, когда такой момент наступил, я ненавидела своих преследователей ничуть не меньше.
Мой друг Дэвид Пойндекстер жил в Чикаго. Я давно не видела его, но была уверена, что он все бросит, чтобы мне помочь. Я собралась отправиться к нему одна, но неожиданно этому решительно воспротивилась Хэтти: она не могла допустить, чтобы я без нее поехала на поиски Дэвида. И откуда у нее бралось столько сил? И разве это была ее обязанность, разве ее собственной жизни не угрожала опасность?
Приготовления позади, мы отправились в путь. Всю ночь мы ехали на машине до Лас-Вегаса. Друзья попросили своего знакомого - пожилого черного мужчину, которого я прежде никогда не видела, - сопровождать нас. Все приоделись, а Хэтти выглядела совсем как в свои молодые годы, когда была танцовщицей, - двигалась она с поистине артистическим изяществом. В Лас-Вегасе, впервые с тех пор, как я перешла в подполье, меня окружила толпа, и каждый раз, когда какой-нибудь белый задерживал на нас взгляд дольше, чем это, как мне казалось, нужно, сердце ёкало: это шпик. Общеизвестно, что аэропорт О’Хэйр *
____________
* Аэропорт О’Хэйр — международный аэропорт в Чикаго, служит
важнейшим центром коммуникаций, связывающих США с
остальным миром.
____________
в Чикаго - объект усиленного наблюдения ЦРУ и ФБР. Мы с трудом продирались сквозь толпы в поисках Дэвида.
Его нигде не было, хотя он обязался встретить нас у входа.
Про себя я обзывала его всякими словами, хотя и думала, что, возможно, он и не виноват. А он действительно оказался не виноват. Письмо, посланное ему, было составлено настолько условным языком, что он подумал, будто я приеду прямо к нему на квартиру. В конце концов мы просто поехали к нему домой на такси.
Хэтти сразу же уехала, убедившись, что на квартире Дэвида я в безопасности и могу отсюда спокойно взирать на тихие воды озера Мичиган. Мне было радостно видеть друга, но я так привыкла к Хэтти, что расставалась с ней с чувством боли. На прощание мы обнялись, но я не стала благодарить ее. Что значат слова благодарности для того, кто рисковал своей жизнью ради меня!
У Дэвида — полный разгром: разгар ремонта, всюду беспорядок. Стены лишь кое-где оклеены обоями, мебель сдвинута посреди гостиной, картины, статуэтки и прочие вещицы свалены кое-как на кушетке.
Я уже успела забыть, что Дэвид любит поговорить. Он мог трещать не умолкая, шла ли речь о политике или о пятне на женской блузке. И сейчас он разразился таким потоком слов, что я ничего не могла толком понять. Мне даже пришлось попросить его повторить все снова, но чуть медленнее. Я разделась и сполоснула лицо холодной водой, потом мы прошли в кабинет и уселись на толстом голубом ковре среди книг, снятых с полок и разложенных по всему полу. Теперь мы могли обсудить положение. Дэвид никак не мог отменить завтрашнюю поездку на Запад, но сказал, что попытается кончить все дела побыстрее и вернуться как можно скорее.
Перспектива провести несколько дней в одиночестве была мне вполне по душе. Я могла за это время разобраться в своих чувствах, подумать о планах на ближайшие недели, прийти в себя. Все это как нельзя кстати.
Потом Дэвид представил меня Роберту Лохману, своему соседу по дому. Нужен был человек, которому я могла бы довериться и который в последующие дни навещал бы меня. А Лохмана Дэвид считал очень близким другом.
Я познакомилась с Робертом в полдень, а уже к вечеру у него с Дэвидом начался горячий спор по поводу купленного ими вскладчину автомобиля. (Ведь и Роберт сильно рисковал, и у него могли быть серьезные неприятности, если бы Дэвида и меня схватили в машине, зарегистрированной на его, Роберта, имя.) Дело дошло до крика, а когда весь запас ругательств иссяк, дружбе пришёл конец, и Роберт стал в наших глазах потенциальным доносчиком.
Это заставило нас пересмотреть все планы.
Мы взяли другую машину и, несмотря на поздний час и начавшийся дождь, отправились к дому, где Дэвид жил раньше. Я чувствовала себя виноватой перед ним и просила извинить меня за те неприятности, которые доставляла ему: разрушила его дружбу с товарищем, заставила отменить важную поездку на Запад. Но Дэвид не хотел и слушать моих извинений. «Все это пустяки», - говорил он мне.
Прежде чем Дэвид заснул (я так и просидела без сил всю ночь), мы решили, что лучше всего для меня - выбраться с ним из города на следующий день.
На первых порах с моим гримом в целях камуфляжа все было в порядке. Но чем дальше, тем меньше он меня удовлетворял - дело становилось опасным... Кудрявый парик, слишком похожий па мои собственные волосы, практически не изменил моего внешнего облика. Перед тем как мы уехали из Чикаго, молодая женщина, черная, которой я представилась как попавшая в беду двоюродная сестра Дэвида, раздобыла для меня другой парик - с длинной челкой и вычурными завитками, к тому же слишком для меня тесный. Она подбрила мне брови, наклеила на веки фальшивые ресницы, покрыла лицо всякими кремами и пудрами и изобразила черную мушку над уголком рта. Перемазанная косметикой, я чувствовала себя по-дурацки, зато уж не сомневалась, что и мать родная теперь бы меня не узнала.
Мы решили направиться в Майами. Так как за аэропортами ведется более тщательное наблюдение, мы отказались от самолета и решили добираться до Нью-Йорка машиной, а оттуда поездом - до Майами. В эту безумную одиссею, детали которой решили разработать уже в пути, мы отправлялись на взятом Дэвидом напрокат автомобиле.
В номере мотеля, уже в пригороде Детройта, я включила телевизор, чтобы узнать новости. «Сегодня Анджела Дэвис, разыскиваемая по обвинению в убийстве, похищении людей и преступном сговоре по делу, связанному с перестрелкой в здании суда графства Марин, была замечена в момент, когда она выходила из дома своих родителей в Бирмингеме, штат Алабама. Известно, что она присутствовала на собрании местного отделения партии «Чёрные пантеры». Когда властям Бирмингема удалось её выследить, она скрылась на принадлежащем ей голубом «Рэмблере» выпуска 1959 года...»
Может быть, они имели в виду мою сестру? Но она, кажется, в тот момент была на Кубе. А автомобиль свой я видела в последний раз у дома Кендры и Франклина на Пятидесятой авеню в Лос-Анджелесе.
Я боялась за родителей. Сотрудники ФБР и местной полиции, должно быть, рыскали вокруг дома, как шакалы.
Зная, что телефонные разговоры прослушиваются, я не рисковала звонить. Вся надежда была на то·, что Франклин все же нашел способ сообщить им, что я в безопасности.
В Детройте мы потеряли друг друга в толпе - разыскивали окулиста, который мог бы быстро достать мне очки. Я не была дома с тех пор, как впервые услышала о схватке в суде, и не имела с собой ни единой вещи. Стало необходимо кое-что купить, сменить то, в чем я была все это время.
Из Детройта мы отправились в Нью-Йорк, а там сели на поезд и за двое суток добрались до Майами. На улице глаза слепили лучи летнего солнца, а я забаррикадировалась в ожидании лучших времен в арендованной Дэвидом пустой квартире без мебели. Мое заточение казалось мне почти тюрьмой. И как завидовала я Дэвиду! Он-το мог выходить в любое время и даже съездил в Чикаго. Я же сидела в четырех стенах, читала, узнавала новости по телевизору: драконовские репрессии против движения за освобождение Палестины, предпринятые королем Иордании Хусейном; восстание в тюрьме Тумз в Нью-Йорке - первое крупное волнение в местах заключения.
Но не было никаких новостей о Джордже, Джоне, Флите, Рачелле, о том, что происходит в Сан-Квентине...
К концу сентября появились признаки мертвой хватки преследователей. Мать Дэвида, жившая неподалеку от Майами, сообщила ему, что к ней приходили двое, интересовались его местонахождением. Меня опять стали обуревать прежние страхи, я всерьез сомневалась, удастся ли скрыться от полиции, оставаясь в самой стране. Но всякий раз, когда я задумывалась о бегстве за границу, мысль о том, что этим я обрекла бы себя на постоянную ссылку в чужой стране, казалась мне еще более ужасной, чем перспектива сидеть в тюрьме. Уж во всяком случае, находясь в тюрьме,
я буду ближе к своему народу, к нашему движению.
Нет, я не должна покидать страну. Но я решила заставить ФБР поверить в то, что мне удалось улизнуть.
Поэтому последнее, что я предприняла в пустой квартире в Майами,— написала заявление для печати с расчетом передать его с чьей-нибудь помощью для опубликования.
Я писала о юношеской, по-своему романтической одержимости Джонатана, решившего бросить вызов несправедливости тюремной системы, о той огромной утрате, которую мы понесли 7 августа, когда он был убит в графстве Марин.
Я подтверждала свою невиновность и, давая понять, что уже покинула страну, обещала вернуться и доказать свою правоту перед судом, когда политический климат в Калифорнии не будет таким истеричным. А пока, писала я, борьба будет продолжаться.
13 октября 1970 года.
Мы вернулись в Нью-Йорк. Я жила на нелегальном положении уже почти два месяца. Я засыпала и просыпалась с коликами в желудке, с привычным от тошноты комком в горле. По утрам я маскировала внешность. На грим и косметику — двадцать минут, нужно приобрести приличный вид. Еще несколько нервных усилий, чтобы ослабить тугой парик. Я старалась не думать о том, что либо в этот день, либо завтра, либо в один из бесконечной вереницы предстоящих дней меня схватят.
Когда в то позднее октябрьское утро мы с Дэвидом Пойндекстером вышли из мотеля Говарда Джонсона, положение становилось отчаянным. У нас быстро таяли деньги, а все, кого мы знали, были под наблюдением.
Проходя через расположенные по соседству с Манхэттеном районы, мы предавались бесплодным размышлениям о том, что теперь следует предпринять. На Восьмой авеню, в толпе нью-йоркцев, не обращавших внимания на то, что происходит вокруг, я чувствовала себя лучше, чем в мотеле. Чтобы снять нервное напряжение, мы решили провести дневные часы в кино. Уж не вспомню, что нам там показывали. Голова была занята одним - как укрыться от полиции, сколько еще можно выносить одиночество, зная, что любой контакт с кем бы то ни было равносилен самоубийству.
Сеанс закончился около шести. По пути в мотель мы с Дэвидом почти не разговаривали. Когда миновали заброшенные лавки на Восьмой авеню и уже переходили на ту сторону улицы, где находился мотель, мне вдруг показалось,
что вокруг полно агентов полиции. Конечно, это опять приступ страха... Но когда мы проходили через стеклянные двери в мотель, мне вдруг захотелось повернуть назад и броситься в безликую уличную толпу, снова влиться в нее. Но если предчувствия не обманывали, если все эти ничем не примечательные белые лица принадлежали действительно окружившим нас полицейским, тогда любая попытка убежать была бы истолкована ими как предлог, чтобы пристрелить нас на месте. Я вспомнила, как они убили Бобби Хаттона - приказали бежать и выстрелили в спину. Ну, а если инстинкт меня подводил, бегство лишь вызвало бы подозрения. У меня не было выбора: нужно идти вперед.
В холле я убедилась, что мои опасения, похоже, подтверждались:
каждый из стоявших там белых в упор смотрел на нас. Я уже не сомневалась, что все эти люди - агенты, нарочно расставленные и готовые к нападению.
Но ничего не произошло. Как ничего не случилось в мотеле в Детройте: там мне тоже показалось, что мы на грани ареста. Как ничего не случалось и много раз прежде, когда, находясь во власти необычайного напряжения, самые обычные происшествия я принимала за предвестников ареста.
Мне хотелось знать, о чем думает Дэвид. Кажется, мы давно уже шли молча. Он умел скрывать нервозность в сложных ситуациях, и, кроме того, мы старались не говорить об опасности, когда оба чувствовали, что полиция вот-вот нас схватит. Когда мы миновали стойку портье, у меня вырвался вздох облегчения. Ничего не случилось.
Кажется, еще один обычный день в жизни обычного нью-йоркского мотеля.
Я уже стала успокаиваться, когда откормленный, красномордый полицейский с короткими, как того требует служба, подстриженными по форме волосами вошел за нами в лифт. Мои страхи разгорелись с новой силой. Но снова я завела обычный спор с собой: весьма может быть, что это просто сотрудник администрации, ведь если тебя преследуют, то любой белый американец с коротко подстриженными волосами в стандартной одежде покажется полицейским агентом. И потом, если они действительно хотят нас схватить, не логичнее было бы сделать это внизу?
Пока лифт поднимался на седьмой этаж, я убеждала себя, что только воспаленное воображение заставляет меня видеть повсюду опасность, что, кажется, и этот день кончится благополучно. Еще один день.
По привычке, выработанной за время жизни на нелегальном положении, я держалась в нескольких шагах позади Дэвида, чтобы он первым вошел в комнату и обследовал её. Когда он открывал ключом дверь, мне показалось, что замок поддается туже, чем обычно, и в этот момент кто-то вышел в коридор с противоположной стороны. Тщедушная фигурка, глазевшая на нас, никак не походила на полицейского, но неожиданное появление человека снова наполнило меня страхом. Конечно, этот бледный тип мог быть просто приезжим, остановившимся в мотеле, а сейчас шёл обедать. Но интуитивно я почувствовала, что отработанный спектакль ареста запущен, а эта личность - один из первых в нем исполнителей. Мне показалось, что я чувствую чье-то присутствие за спиной. Человек из лифта. Теперь сомнений не могло быть. Вот он, этот реальный миг.
И в тот самый момент, когда меня должна была объять паника, я вдруг почувствовала такое спокойствие, такую собранность, каких уже давно не помнила за собой.
Высоко подняв голову, я уверенно направилась к своей комнате. Но когда проходила мимо открытой двери напротив, оттуда выскочил все тот же тщедушный тип и схватил меня за руку. Он не сказал ни слова. И тут же несколько агентов выскочили из-за его спины, другие появились из комнаты наискосок. «Анджела Дэвис?», «Вы Анджела Дэвис?» Вопросы со всех сторон. Я окинула их взглядом.
За те десять — двенадцать секунд, что прошли с момента, когда мы вышли из лифта, и до встречи с преследователями, я вспомнила многое. Ожила в памяти телепрограмма, увиденная в Майами: «ФБР». Типичная пустая телевизионная мелодрама — агенты преследуют беглецов, в конце — жестокая схватка, из которой фэбээровцы выходят героями, а преследуемые ложатся замертво с пробитыми пулями черепами. Когда я собиралась уже выключить телевизор, на экране появилась вдруг моя фотография.
Нечто вроде иллюстрации, дополнения к вымышленному сюжету фильма о ФБР. «Анджела Дэвис,—четко произнес диктор,— это одна из десяти наиболее опасных среди разыскиваемых сейчас преступников. Розыск по обвинению в убийстве, похищении людей и преступном сговоре. Вероятнее всего, вооружена, поэтому при встрече не пытайтесь ничего делать сами. Немедленно свяжитесь с местным отделением ФБР». «Вероятнее всего, вооружена...» Это означало, что ФБР само претендовало на честь пристрелить меня.
И Дэвид, и я были безоружны. Если бы они пустили в ход оружие, нам бы тут же пришел конец. Когда тщедушный тип схватил меня, я увидела направленные на нас револьверы. И представила оглушительные звуки выстрелов и наши тела в лужах крови в коридоре мотеля Говарда Джонсона.
Они уволокли Дэвида в комнату по правую сторону коридора и втолкнули меня в комнату слева. Там они сорвали с меня парик, надели наручники и, не откладывая, сняли отпечатки пальцев. Все это время они задавали один и тот же вопрос: «Вы Анджела Дэвис?», «Анджела Дэвис?», «Анджела Дэвис?». Я молчала. Было ясно, что происходившее хорошо отрепетировано и многократно повторялось. Момент моего ареста отрабатывался, когда задерживали по ошибке десятками, а может, и сотнями высоких, не слишком темнокожих женщин с густыми естественными волосами. Только отпечатки пальцев помогут им точно установить, того ли, кто им нужен, они поймали на сей раз. Отпечатки сравнили. Выражение некоторого замешательства на лице шефа сменилось облегчением. Его подручные, как бандиты, залезли в мой кошелек. Я продолжала стоять, думая о том, чтобы ничем не уронить достоинства.
Тем временем заканчивались тщательные приготовления к тому, чтобы вывезти меня из мотеля. Я слышала, как они вызывают других агентов, расставленных в
разных местах внутри и снаружи мотеля. И все эти «меры особой предосторожности», и все эти десятки шпиков точно служили поставленной им цели: представить меня в облике одной из десятка самых опаснейших, тщательно разыскиваемых в стране преступников. Огромная, страшная чёрная коммунистка, злейший враг общества.
С десяток агентов окружили меня, когда мы протискивались сквозь толпу, собравшуюся внизу,— в холле и на тротуарах. Уже ждала длинная вереница автомобилей без опознавательных знаков. Пока они трогались с места, я успела заметить другую кавалькаду машин — Дэвида увозили неизвестно куда.
Руки совсем занемели, они были так туго стянуты наручниками за спиной, что если б я не изловчилась прогнуться, съехав к самому краю сиденья, плечи и локти совсем бы отнялись от остановившегося притока крови.
Полицейский на переднем сиденье повернулся ко мне и, улыбаясь, спросил:
— Мисс Дэвис, не желаете ли сигаретку?
— Только не от вас,— произнесла я первые слова о момента ареста.
В штаб-квартире ФБР, возле которой остановилася наша процессия, меня уже ждала женщина со светлыми крашеными волосами, по виду скорее официантка из придорожного кафе, чем сотрудник полиции. В маленькой комнате, похожей на кабинет гинеколога, она тщательно обыскала меня, хотя моя короткая вязаная юбка и тонкая хлопчатобумажная блузка не смогли бы скрыть никакого из всех мыслимых видов оружия.
Потом меня ввели в комнату, освещенную лампами дневного света. В ней - обитые клеенкой ярко-красного цвета сиденья. Вошли несколько агентов со стопками документов.
Они уселись прямо передо мной и разложили бумаги в полной уверенности, что начнут сейчас долгий и запутанный допрос. Но прежде чем они открыли рот, я заявила им, что не буду отвечать ни на один из вопросов ФБР.
Я знала, что, если они помешают мне связаться с адвокатом, это будет незаконно. Но сколько бы раз я ни требовала, чтобы мне разрешили позвонить по телефону, я получала отказ. Наконец мне сказали, что на другом конце провода адвокат Джеральд Лефкорт и я могу с ним говорить. Я никогда не встречала прежде Лефкорта, но его имя было мне знакомо в связи с процессом 21 члена «Чёрных пантер» в Нью-Йорке.
На одном из десятков столов в огромной комнате я увидела телефон со снятой трубкой. Но Лефкорта не было слышно, трубка молчала. Оглядевшись, я заметила вещи, свои и Дэвида, разложенные на нескольких столах поодаль от места, где я сидела. Склонившись над ними, агенты тщательно все обыскивали.
Конвойные, что привели меня сюда в наручниках, а потом отомкнули их для обыска, фотографирования и снятия отпечатков пальцев, снова защелкнули их на руках.
Но, к моему удивлению, на этот раз они стянули мне руки спереди.
Пока меня везли вниз в лифте, я обдумывала, как связаться с кем-либо из своих. Но тут двери лифта распахнулись, и резкие вспышки света сразу вывели меня из
задумчивости. Так вот почему мне сковали руки спереди!
Крутом, куда ни посмотришь, толпились репортеры и фотографы.
Изо всех сил стараясь не показаться застигнутой врасплох, я подняла голову, выпрямила плечи и прошла долгий путь, стиснутая двумя агентами, под яркими вспышками фотоаппаратов, оглушенная лавиной вопросов.