Продолжение. Предыдущая часть здесь
3. Подбрасывание улики Сапрыкину (Кирпичу)
В рамках расследования убийства Ларисы Груздевой (см. п. 2) Жеглов и Шарапов начинают преследование вора-рецидивиста Котьки Сапрыкина (кличка - Кирпич). Кирпич - один из цепочки, кто держал в руках снятый с Ларисы золотой браслет, и оперативникам крайне важно узнать, откуда он его получил, чтобы выйти на убийцу.
Но в криминальной среде сдавать друг друга не принято, поэтому единственный способ заставить вора говорить - поймать его "на горячем". Желая смягчить наказание многие преступники соглашаются сотрудничать со следствием.
Но поймать Сапрыкина - та еще задача. Он считается " Воровским аристократом", его методы таковы, что даже опытный человек может не отследить, как ловко он "уводит" у жертвы кошелёк. Кирпич осторожен и при первых же признаках опасности "сбрасывает" все улики: и кошелек, и "писку" - заостренную монету, которой он режет сумки.
"Не придумали вы еще методов против Коти Сапрыкина…", - самодовольно заявляет Кирпич, когда его задерживают после очередной кражи.
В чем-то он прав, законные методы поимки щипачей еще не изобретены, как не изобретены скрытые камеры, которые могли бы заменить показания свидетелей. Ведь ни Жеглов, видевший момент разрезания сумки, ни Шарапов, заметивший, как Кирпич выбросил монету, не могут давать свидетельские показания. А остальные пассажиры ничего не заметили.
Конечно, можно бы подождать, пока следователи наработают необходимый опыт, но...
По другую сторону закона стоят обворованные такими Кирпичами люди. Напомню, страна только-только вышла из войны, повсюду нужда, продукты можно получить лишь по карточкам, а без карточек, на рынке, цены совершенно неподъемны. Буханка хлеба - пол-зарплаты.
Жеглов на собственной шкуре испытал, каково это, когда тебя лишили еды: его собственный отец когда-то сначала бросил семью с пятью детьми, а затем вернулся, чтобы украсть единственную кормилицу - корову.
– Недоволен я… Не к лицу нам… Как ты с Кирпичем…
– Что-о? – безмерно удивился Жеглов. – Что ты сказал?
– Я сказал… – окрепшим голосом произнес я, перешагнув первую, самую невыносимую ступень выдачи неприятной правды в глаза. – Я сказал, что мы, работники МУРа, не можем действовать шельмовскими методами!
Жеглов так удивился, что даже не осерчал. Он озадаченно спросил:
– Ты что, белены объелся? О чем ты говоришь?
– Я говорю про кошелек, который ты засунул Кирпичу за пазуху.
– А-а-а! – протянул Жеглов, и когда он заговорил, то удивился я, потому что в один миг горло Жеглова превратилось в изложницу, изливающую не слова, а искрящуюся от накала сталь: – Ты верно заметил, особенно если учесть твое право говорить от имени всех работников МУРа. Это ведь ты вместе с нами, работниками МУРа, вынимал из петли мать троих детей, которая повесилась оттого, что такой вот Кирпич украл все карточки и деньги. Это ты на обысках находил у них миллионы, когда весь народ надрывался для фронта. Это тебе они в спину стреляли по ночам на улицах! Это через тебя они вогнали нож прямо в сердце Векшину!
По этой же причине Жеглов сочувственно отнесся к соседке по коммуналке, матери пятерых детей, у которой тоже украли все карточки. И не задумываясь, отдает ей свои и шараповские.
Заметьте, что все случившиеся кражи приходились на начало месяца, когда люди только-только получали зарплаты. Став жертвами воров - они лишались средств к существованию. Ведь нормы по карточкам давали возможность разве что не умереть от голода. Не у кого было "перехватить до зарплаты", чтобы пережить этот месяц.
Таким образом действия щипачей вроде Кирпича - это не просто кражи, это - покушение на убийство. И медлить с обезвреживанием таких преступников было нельзя. А Кирпича тем более нужно было "прижать" - он мог вывести на убийцу.
Так был ли прав Шарапов, когда обвинил Глеба в использовании подложных методов поимки?
Нет, он был категорически неправ. Заметьте, когда Жеглов предложил отпустить "хорошего парня Костю Сапрыкина и извиниться перед ним" - Шарапов сам же пошел на попятный, понимая, какой угрозе подвергает людей, которых взялся защищать.
Но главное даже не в этом.
Глеб подбросил улику Кирпичу, но собирался ли он на этом основании заводить дело?
Не собирался.
Он просто обхитрил вора и вынудил его оформить явку с повинной, когда пообещал передать его в руки известного в воровской среде майора Мурашко. Даже артистично изобразил переговоры с упомянутым майором, введя Кирпича в ужас и трепет.
А если бы эта милая сценка не помогла - Жеглов разыграл бы ту же карту, что и с Копченым - пообещал бы посадить его за убийство Груздевой, ведь данные о том, что он был держателем краденого браслета у него уже были.
Засадить Кирпича на основании подброшенной улики Жеглов не смог бы по определению - ведь на кошельке наверняка остались и его пальцы тоже. И этот факт подтвердил бы показания Котьки.
Но Сапрыкин этих тонкостей не знал, поэтому дал себя обхитрить прожженному Жеглову. И тот талантливо провёл затеянную интеллектуальную игру, вынудив Котьку сдать не только убийцу-Фокса, но и место его временной дислокации. Да ещё при этом добровольно сознаться в краже и очистить общество от своей компании на два года.
И конечно, только по неразумению можно провести аналогию между действиями Жеглова и криминальными методами полицейских из 90-х, начале двухтысячных, когда они подбрасывали невинному человеку наркоту, а потом занимались вымогательством и шантажом. Реально кто-то верит, что если бы Вайнеры не описали этот маневр в своей книге, то менты 90-х не додумались бы до подобной фишки?
Суды не зря в любом преступлении всесторонне исследуют обстоятельства, и в первую очередь - наличие умысла. Ибо он - ключевое основание для обвинения или оправдания человека.
Корыстный умысел свидетельствует об однозначной вине. Он имел место у ментов пост-советской России и начисто отсутствовал у Жеглова. Конечно, превышение полномочий тут имело место, но само по себе оно никак не могло стать причиной посадки Кирпича. Был бы Котька невиновен - он бы так же упорно, как Илья Груздев, стоял на своей правоте несмотря на обличающие его улики. Но Сапрыкин поломался лишь для виду, прежде чем согласиться "лететь белым лебедем в дом родной".
Так что в случае служебного расследования максимум, который бы грозил Жеглову за его хитроумную выходку - это предупреждение или выговор.
4. Изгнание сослуживца из рядов МУРа
В подготовленную Жегловым засаду наконец-то попал опаснейший преступник Фокс, "сданный" Кирпичом (см. выше). Но засада провалилась - Фокс тяжело ранит одного из муровцев (в последствии тот умирает в больнице).
Выжившего Соловьева, которого Жеглов снисходительно называл раньше "Петюней", он обвиняет в предательстве, отбирает оружие, документы и выгоняет из органов.
Справедливо ли поступил Глеб по отношению к сослуживцу?
Имеет ли человек право на ошибку? Ведь и сам Жеглов иногда их совершает, но потом успешно учится на собственных просчетах, не допуская их в дальнейшем. Так почему ему оступиться - можно, а Соловьеву - нельзя?
Имеет ли право человек испугаться перед лицом смертельной опасности?
Я считаю, что поступил Жеглов совершенно справедливо.
МУР - не фронт, туда не мобилизуют всех годных по здоровью. В эти органы идут добровольно, понимая, что такая работа основана на ежечасном, ежеминутном риске для жизни.
Но Соловьев в этой службе видел лишь талоны на усиленное питание, шанс отсидеться в относительно безопасной дежурке и "высокий" статус, которым несказанно гордился.
Последний фактор оказался причиной откровенно расхлябанного поведения в засаде, приведшего к гибели товарища: Петюня самонадеянно полагал, что перед его удостоверением каждый встречный-поперечный будет испытывать страх и трепет. А тут вононоче, оказывается. Преступники-то вовсе не испытывают пиитета к представителю власти. И пришибить могут, как слепого кутенка, даже глазом не моргнув. Нее, лучше я на полу полежу, да расскажу этому типу с пистолетом все, что он хочет знать. И плевать, что своими действиями я своих же товарищей подставляю.
Быть трусом в мирное время - не преступление, поэтому в книге, в отличие от фильма, не ставится вопрос о передаче Соловьева под суд. Хотя за выдачу преступнику важной информации Петюня его вполне заслужил. Ведь если бы не Соловьев - возможно, там, в ресторане Фокс не был бы столь насторожен и не сообразил бы так быстро, что снова оказался в засаде. И буфетчица Марианна не пострадала бы от того, что Фокс ею окно решил вышибить.
А если в процессе ловли преступника ты думаешь о том, кто будет твоих деток в люди выводить - то нужно было не в МУР идти служить, а на продуктовый рынок - глядишь, что съестного к рукам бы и пристало. И разумеется, таким гражданам в правоохранительной системе послевоенных лет делать совершенно нечего. Так что Жеглов имел все основания испытывать к Соловьеву ярость и презрение. И даже если до засады у него не было полномочий отбирать у сотрудника оружие и документы - поступок совершенно правомерный. Потому что в настоящий момент Соловьев находился в подчинении именно у Жеглова.
5. Жесткий розыгрыш с документами.
В ходе работы Володя Шарапов, работающий в МУРе всего без году неделя, неосмотрительно оставляет на рабочем столе важные документы. Эти документы забирает Жеглов для регистрации в архиве. А перед хватившимся бумаг подчиненным разыгрывает очередной спектакль.
Но когда Шарапов доходит до кондиции "пустить себе пулю в лоб, чтобы избежать позора" - Жеглов милостиво возвращает документы хозяину.
Переживший жуткий стресс подчиненный устраивает скандал.
– Т-ты… скотина… Ты что же это такое надумал? Я, можно сказать, с ума схожу, в петлю лезть впору, а ты шуточки шутишь?
Жеглов отступил на шаг, вздернул подбородок и сказал:
– Ну-ну, не психуй! Для твоей же пользы, наука будет…
А меня уже несло, не мог я никак остановиться:
– Это кто же тебе дозволил меня таким макаром учить? Я тебе что, сопляк беспорточный? Слов человеческих не понимаю? Я боевой офицер, разведчик! Пока ты тут в тылу своим наукам сыщицким обучался, я за линию фронта сорок два раза ходил, а ты мне выволочки устраивать… Знать тебя больше не желаю… Все! – Я бросил дело на его стол и пошел к выходу, но в дверях вспомнил, повернулся к нему и сказал: – Чтобы духу твоего на квартире моей не было! Нынче же, слышишь?! Нынче же! Сматывайся к чертовой матери!..
Насколько уместен поступок Жеглова? Стоило ли учить Шарапова таким макаром или следовало действительно обойтись словесным предупреждением?
Я считаю, что поступок Глеба был совершенно правомерным. Шарапов в отдел не с улицы пришел, а с фронта, более того - из разведки. И о том, как важно не выдать ценную информацию врагу - должен знать не хуже Жеглова. И о том, что преступники могут иметь доступ в МУР - тоже прекрасно знал. Ведь пропускной системы тогда не было, зайти в помещение по идее мог кто угодно.
Будь Шарапов наивным чукотским юношей - он бы не оценил серьезность положения, когда обнаружил пропажу. Но он все прекрасно понял. Более того - оказался достаточно наблюдательным и заметил, что сам Жеглов НИКОГДА не оставлял бумаги без присмотра, ещё переворачивал их неисписанной стороной вверх, стоило кому-то подойти к его рабочему месту.
Так почему же ты, видя происходящее, не воспользовался ни своим военным опытом, ни примером начальника, у которого сам же горел желанием научиться сыскному делу?
Поведение Шарапова в данной ситуации - не случайная ошибка, а чистой воды раздолбайство, недопустимое ни для бойца, ни для работника правоохранительных органов. И если ты допускаешь подобные ляпы, то учить тебя нужно радикальными методами - через страх и стресс. Вот если и после этого выводов не сделаешь - тогда и правда полагается вылет из органов, а в случае, если бумаги попали бы к преступникам - то суд и срок.
На мой взгляд авторы не очень хорошо проработали образ Шарапова: разведчик, 42 раза (по фильму - 22) ходивший за линию фронта и добывавший там "языка" нередко ведет себя как девица-истеричка.
Именно поэтому, я считаю, что в эту роль очень хорошо вписался актер Конкин со своей чистоплюйской внешностью. Зря его Вайнеры браковали.
6. Убийство бывшего зека Левченко.
Наверное, это одно из самых серьезных обвинений в адрес Жеглова, на основании которого даже сами Вайнеры вдруг решили полвека спустя после написания романа обозвать своего героя "сталинским палачом".
Только как-то все забывают, что сталинские палачи пытали невиновных, вырывая из них признания в преступлениях, которые они не совершали. А Жеглов подстрелил настоящего бандита. Причем бандита, пытавшегося бежать.
В конце романа Шарапов бросает в лицо другу:
– Ты убил человека, – сказал я устало.
– Я убил бандита, – усмехнулся Жеглов.
– Ты убил человека, который мне спас жизнь, – сказал я.
– Но он все равно бандит, – мягко ответил Жеглов.
– Он пришел сюда со мной, чтобы сдать банду, – сказал я тихо.
– Тогда ему не надо было бежать, я ведь им говорил, что стрелять буду без предупреждения…
– Ты убил его, – упрямо повторил я.
– Да, убил и не жалею об этом. Он бандит, – убежденно сказал Жеглов.
Я посмотрел в его глаза и испугался – в них была озорная радость.
– Мне кажется, тебе нравится стрелять, – сказал я, поднимаясь с колен.
– Ты что, с ума сошел?
– Нет. Я тебя видеть не могу.
Жеглов пожал плечами:
– Как знаешь…
Читателей сбила с толку "озорная радость" в глазах Глеба. Но почему они решили, что эта радость вызвана не спасением Шарапова, не фактом поимки опаснейшей банды, бесчинства которой пытались прекратить уже два с половиной года - а факт подстрела одного из ее членов?
А ведь несколькими минутами раньше Жеглов совершенно четко дал понять причины своей радости.
Ошалело озирался я по сторонам – здесь уже было полно людей, тискали меня в объятиях Тараскин и Гриша, хлопнул сильно по плечу Жеглов:
– Молодец, Шарапов, мы тут за тебя страха натерпелись…
Ведь шансов спастись у Володи было - ноль целых фиг десятых. Но проявив нереальную смекалку с обеих сторон, сумев продумать логику действий друг друга, оба они - и Жеглов, и Шарапов, не имея возможности заранее обменяться информацией, вырвали у жизни этот шанс.
Для Жеглова Левченко - просто один из бандитов, который только что попытался смыться.
Что случилось бы, если бы задержанному удалось ускользнуть?
Жеглов уже точно отправился бы под суд. А Левченко, возможно, сколотил бы новую банду.
Да, Шарапов требовал прекратить пальбу. Но почему Глеб должен был выполнять требование, от которого на милю несет абсурдом? Шарапов не спал больше суток, если не двух, перенес нехилое нервное потрясение. У него может быть банальный стокгольмский синдром по отношению к одному из бандитов, отнесшемуся к пленному чуть более человечно, чем остальные.
А вот убегающий бандит - это реальная опасность, обесценивающая все, что сделано для поимки банды.
Поскольку роман писался от лица Шарапова, он, сидевший в запертой комнатенке, не мог видеть действий Левченко перед выходом из подвала. Зато в кино сценаристы показали этот момент: прежде чем выйти - тот смотрит на свой пистолет, явно намереваясь покончить с собой, не допустив ареста. Но духу не хватает, поэтому заставляет это сделать муровцев.
Жеглов сделал то, что должен был сделать. А вот Шарапов по-любому ничем не смог бы помочь бывшему фронтовому товарищу. Ведь тот еще там, в бандитском логове, выразил явное намерение умереть, лишь бы не садиться в тюрьму. Его попытка бегства была банальным актом суицида.
И хотя Шарапов думает о том, что после случившегося он больше не будет работать с Жегловым - скорее всего, это просто очередной выплеск стрессовой реакции, как тогда, когда он выгонял Глеба из дома после розыгрыша с документами.
Впрочем, рапорт он вполне возможно все же напишет. Ведь по роману Шарапов после гибели Вари собирается стать отцом-одиночкой маленького подкидыша. А значит, на какое-то время ему придется отойти от оперативной работы.