На одном канале, посвящённом вселенной «Вархаммер 40 000», прочитал жалобы на некоторых творцов, пишущих про мрачный мир сурового будущего, в котором всё «мерзко, страшно, невыносимо и беспощадно» (нет, цитата не оттуда, а из пародии на школьное сочинение в «Клубе 12 стульев» «Литературной газеты» брежневской эпохи). Мол, описанные ими ужасы имперской бюрократии в принципе невозможны. А если бы нечто подобное в Империуме Человечества было на самом деле, то этот Империум неизбежно бы загнулся по причине фатальной неэффективности административного аппарата.
С автором невозможно не согласиться, писатели в жанре гримдарка любят, в целях нагнетания атмосферы мрачной безнадёжности, напридумывать всякой бессмыслицы. Но потом вспомнились мне кое-какие литературные произведения, относящиеся к нашему миру, в которых тоже описаны абсурдные ситуации, которые неизбежно должны были привести государственные структуры к быстрой бесславной гибели по причине административного паралича и отказа живых людей участвовать в этом нелепом безобразии…
Например, тексты нашего российского автора, Салтыкова-Щедрина. Не сказки и фантасмагории, а сугубо реалистичные рассказы и очерки о провинциальной бюрократии Российской империи. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин сам прошёл чиновничий путь от простого канцеляриста до заведующего губернской канцелярии и советника губернатора Вятки, затем работал чиновником для особых поручений при Министре внутренних дел. Так что канцелярский мир он знал досконально и описывал его, можно сказать, с натуры.
Просто представьте, что тексты Салтыкова-Щедрина читает человек из другого мира… да хотя бы даже из любой современной страны, о России XIX века ничего не знающий. Какое у него сложится представление о системе управления Российской Империей? Сможет ли он из прочитанного понять, каким образом эта Империя не только не рухнула в три дня, а напротив, на тот момент была одной из самых могущественных держав мира?
Другой, не менее яркий пример — великолепный роман Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». Автор всех своих персонажей взял непосредственно из жизни. Он сам служил в 91-м пехотном полку, участвовал в боях и даже был награждён медалью «За храбрость». Так вот, можно ли из книги Гашека понять, каким образом эта армия, набранная из солдат разных национальностей, которые друг друга даже не понимают (в буквальном смысле говорят на разных языках), и которыми командуют законченные дегенераты, смогла бы воевать хоть один день? А ведь Австро-Венгрия участвовала в Первой Мировой войне с самого первого дня и вплоть до её конца. Распад этого государства произошёл уже после завершения боевых действий.
Ну ладно, это были русские и чехи, какой с них спрос. Возьмём другой пример, относящийся к самой организованной, не испытывающей недостатка ни в чём, армии времён Второй Мировой. Американской. Лучше даже не армии, а ВВС. Причём отборной её части, которая всю войну работала как хорошо сконструированный и отлично смазанный механизм — бомбардировочной авиации. И не начала войны, когда бардак был неизбежен, а по состоянию на 1944 год. Насколько эффективно действовали американские бомбардировщики, свидетельствуют более чем наглядные примеры уничтоженных Дрездена, Гамбурга и прочих германских городов. Речь идёт о классическом романе «Уловка 22» Джозефа Хеллера. Можно ли из его текста понять, как подобная раздолбайская воинская часть в принципе могла воевать?
Думаю, вы уже поняли, к чему я клоню. Писатели-сатирики обычно ничего не выдумывают. Они берут вполне реальные случаи, слегка утрируя их и подавая в специфическом освещении. О позитивном и просто нормальном они вообще не упоминают, ведь на то есть писатели других жанров. По прочтении творений любого сатирика, пишущего о любой организации, в любой стране и в любое время, может создаться впечатление такое же, как от фэнтезийного гримдарка с нагромождением абсурдных выдумок. Разумеется, если не знать контекст и не понимать, что автором специально подбираются самые странные и нелепые ситуации и типажи. Поскольку иных примеров читатель в тексте не видит (а если видит, то это уже не сатира и не гримдарк), он поневоле считает подобную жуть типичной для того времени и места, о которых пишет автор.
