Глава седьмая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Наше время
Вскочив, Маринин эмоционально вскидывает руку в направлении удалявшегося человека и издает короткий сдавленный звук – то ли внезапно обрел дар общения на языке парнокопытных, то ли пытается привлечь мое внимание.
Старик, одетый в темное брезентовое рубище, тотчас останавливается; слегка повернув голову, прислушивается…
Зажав мальчишке рот, я шепчу в самое ухо:
– Заткнись и запомни: у слепых великолепно развит слух. Усек?
Тот кивает, и мы с минуту стоим неподвижно под звуки удалявшихся шаркающих шагов и частый стук палки…
– А теперь давай посмотрим, откуда он явился, – подхожу к последней двери.
Надежды обнаружить за ней вожделенный выход практически не остается. Но и выбора у нас – как на раздаче казенных харчей.
Маринин плавно открывает дверь, одновременно освещая фонарем внутреннее пространство; я вместе с автоматным стволом заглядываю в расширяющуюся щель…
Прежде всего, поражает ударивший в нос запах. Это адская смесь чего-то кислого, похожего на передержанные в уксусе огурцы, и оглушительно соленого.
Внутри никого.
По отработанной схеме оставляю напарника в коридоре, приказав потушить фонарь и постоянно вращать слуховым аппаратом. Сам захожу в помещение…
Так… что у нас здесь?
По всему периметру довольно большой залы устроен наклонный каменный желоб, по которому журчит проточная вода. Поверхность желоба испещрена трещинами; из каждой произрастает по нескольку кустов темно-зеленых и бурых водорослей. Середину залы занимают плотно составленные столы с множеством стеклянных банок – пустых и наполненных нарезанными водорослями. Здесь же обитает большая разделочная доска и пара кухонных ножей.
Запустив руку в одну из банок, достаю кусочек тонкого лентообразного листа, похожего на обычную морскую капусту. Понюхав, пробую на вкус… Ничего. Чем-то напоминает маринованный чеснок, только с легкой горчинкой.
Из следующей банки вынимаю нечто сморщенное и дырчатое. Пробую… Этот вид приготовлен с большим количеством соли. Помню, угощали меня в Приморье таежным папоротником. Так вот хранится он обильно пересыпанный солью и если перед варкой-обжаркой его недостаточно промыть, то вкус будет примерно таким же.
В третьей банке мелко изрубленные водоросли буквально плавают в уксусном маринаде, щедро приправленном перцем и еще какой-то пряностью. Попробовав кусочек, я выплюнул его на пол, так и не поняв, на что походит данное блюдо.
– Кавказско-турецкая жгучая смесь, – бормочу я, оглядываясь по сторонам. – Больше ничего интересного. Ладно, пора заканчивать с дегустацией и топать к водоему…
* * *
Обратная дорога занимает втрое меньше времени – мы идем, не задерживаясь для осмотра помещений.
– Движения в этой части коридора не заметил? – спрашиваю на ходу у напарника. – Фонарного света не видел?
– Нет, Евгений Арнольдович, – крадется тот следом. – Ни света, ни людей.
Подходим к крутому повороту. Заранее выключаю фонарь, вжимаюсь в стену и «еду» бочком.
Выглядываю…
Никого. Вдали виднеется слабо освещенный тротуар вокруг искусственного водоема. Маринину не терпится попасть туда, а я несколько секунд стою в раздумье – от стремительного рывка удерживает нехорошее предчувствие. Какое именно – пока не знаю.
– Идешь за мной – след в след, – вторично инструктирую новичка. – Отвечаешь за кормовой сектор. Усек?
– Так точно.
– Двинулись.
Проходим полсотни метров. Вокруг тихо. Держим курс на светлое пятно…
За несколько шагов до выхода тормозим. Полчаса назад, выскочив из водоема, мы не успели толком рассмотреть главную достопримечательность подскальной базы – гигантский зал с прямоугольным водоемом посередине, рассчитанный аж на две подводные лодки. Теперь торопиться некуда, позиция удобна – нас во мраке коридора никто не заметит.
Мы находимся в начале левого коридора. Перед нами тротуарная перемычка, соединяющая два причала. Ширина водоема метров двадцать, а общая ширина зала – около сорока. Вдоль стен на причалах теснятся проржавевшие бочки из-под топлива, высятся штабеля пустых деревянных ящиков. Выше проложены кабели и трубы. Еще выше тускло светят матовые лампы. Что находится правее – нам, к сожалению, не видно – осмотру мешает корпус подводной лодки. На ее рубке начертан какой-то индекс, но из-за слабого освещения и потемневшей краски заметна лишь первая буква «U».
– Странно, что здесь не выставлена охрана, – шепчет Маринин.
– Зачем она нужна, если тоннель перекрыт стальной задвижкой?
– Ну так… На всякий случай.
– Кто их отыщет в этом медвежьем углу? Немцы – народ рациональный – лишних телодвижений делать не станут.
– Согласен.
Итак, что мы имеем?
Вход в правый коридор расположен по ту сторону тротуарной перемычки, и нас отделяют от него полсотни шагов. Быстро бежать в толстых гидрокомбинезонах, стесненными ремнями подвесной системы, да еще с тяжелыми ребризерами – не получиться. А бежать надо. Не сидеть же, сложа руки в ожидании помощи извне?!
– Ну что, готов? – спрашиваю юного напарника.
– А куда я денусь! – задорно отвечает тот.
Молодец, мальчишка – духом не падает. Значит, наш человек.
Дружно выскакиваем на перемычку меж двух причалов. Уши торчком, взгляды рыщут по углам, оружие наготове. Быстрым шагом топаем к правому коридору, откуда изредка доносятся далекие голоса и звуки старого джаза.
Но едва мы разогнались, как в проеме коридора появился все тот же слепой старик в грязном рубище, с палкой и парой пустых солдатских котелков.
От неожиданности мы останавливаемся ровно посередине перемычки. Шаркая и подволакивая слабые ноги, старик двигается прямо на нас…
Я осторожно перемещаюсь в сторону и тяну за собой мальчишку.
«Тихо, – прикладываю палец к губам. – Подождем – пусть пройдет…»
Поравнявшись с нами, он почему-то притормаживает. Подняв голову, прислушивается и будто нюхает воздух…
«Что он мог унюхать? Многослойный материал наших гидрокомбинезонов? Ребризеры? Или оружейную смазку автоматов?.. – проглатываю вставший в горле ком. – Невероятно, ведь морская вода поглощает все запахи!»
Тем временем седовласый старец медленно подходит к концу тротуарной перемычки, а наше внимание целиком переключается на правый коридор.
«Пошли», – трогаю за плечо Маринина. Мы возобновляем движение, однако далеко отойти не успеваем – за нашими спинами раздается громкий скрип несмазанных дверных петель.
Что это? Сквозняк или старик добрался до одного из ближайших помещений технической зоны?
Оборачиваюсь и выдавливаю сквозь зубы ядреное матерное слово. Старик не при делах – он даже не успел войти в левый коридор, а одна из дверей технической зоны действительно распахнута. Только распахнул ее не ветер, а пожилой мужчинка среднего роста, глупо хлопавший зенками и хватавший ртом воздух.
Как же так?! В чем дело?! Мы же только что стояли в метре от этой двери! Она была заперта, а изнутри не донеслось ни звука!
Впрочем, сейчас не до «разбора полетов». Нужно действовать.
По прижатому к пузу мужика ящику с бутылками, догадываюсь, что он послан начальством в продовольственный склад за шнапсом. Стало быть, момент рабочий и не слишком опасный. Главное – своевременно перехватить гонца и обезвредить.
Однако затея проваливается, едва успеваю сделать три прыжка в сторону левого коридора. Мужик бросает ценную ношу и под грохот бьющихся бутылок заскакивает обратно в складское помещение. Дверь захлопывается, а внутренний засов лязгает за секунду до того, как я хватаюсь за дверную ручку.
– Сука! – отступив на шаг, осматриваю стену.
– Пусть сидит – он ничего не сможет сделать, – подбегает следом Маринин.
– Надо поторопиться, – повернувшись, иду быстрым шагом к правому коридору.
– А что вы намерены делать?
– У нас есть отличный бонус. Нас ведь здесь не ждали, верно?
– Так точно.
– Стало быть, используем фактор неожиданности. Для этого…
Закончить гениальную мысль мне не удается. Снова оказавшись на тротуарной перемычке, мы вдруг слышим истошно завывшую сирену.
* * *
Первых выскочивших из правого коридора обитателей базы мы кладем автоматическим огнем из АДС. Следующие открывают ответную стрельбу, засев за распахнутыми стальными дверьми.
Это хуже. Теперь в невыгодном положении оказываемся мы – на узкой перемычке спрятаться от пуль негде. Разве что последовать примеру слепого старца, прислонившегося спиной к голой каменной стене…
Схватив мальчишку за шиворот, бегу к левому причалу – там возвышается подъемное устройство, за мощными балками которого нас не достанут слабые пули немецких MP-40. К тому же по соседству сооружены штабели с десятком обильно смазанных солидолом торпед.
Отстрелявшись, Маринин лихорадочно перезаряжает автомат.
– Экономнее расходуй патроны, – посылаю короткие очереди в сторону жилого блока. – У тебя много запасных магазинов?
– Один.
– То-то же…
Да, как учат любые боевые действия: лишних боеприпасов не бывает. Увы, но в соответствие со спецификой работы, мы придерживаемся иной практики и никогда не таскаем на глубину более одного запасного магазина. Во-первых, боеприпасы тяжелы и чрезвычайно затрудняют движение. Это имеет особенное значение на завершающем этапе – при подъеме с глубины, когда каждый лишний грамм снаряжения отнимает последние силы и вынуждает нещадно расходовать драгоценную дыхательную смесь. Во-вторых, все подводные баталии, в которых участвовали пловцы «Фрегата», имели скоротечный характер. Обычно хватает двух-трех очередей из мощного оружия, дабы противник был повержен или обращен в бегство. Я помню единственный случай в Тихом океане, когда мы с Михаилом Жуком противостояли голодным белым акулам – тогда действительно патронов стали дефицитом, и мы едва не погибли.
Очень скоро ситуация становится критической: из жилого блока по нашему укрытию начинает работать пулемет. Мощные пули стучат по стальной конструкции, рикошетят, впиваются в стену, обдавая нас каменной крошкой.
«Этого только не хватало!» – переключаю автомат в режим одиночной стрельбы – патронов остается по полмагазина.
Единственное место, куда пулеметчик старается не стрелять – ложементы с торпедами.
– Может, под них? – предлагает Маринин.
– А смысл? Были бы у нас боеприпасы – сидели бы до следующей зарплаты.
– Тогда давайте рванем в коридор технической зоны? – предлагает он.
– А дальше?
– Запремся в каком-нибудь помещении. Там стальные двери, и хрен они нас достанут!
– Еще как достанут, – меняя позицию, переползаю на пару метров вправо. – Ты, наверное, с перепугу забыл, что у них тут инструментальный склад, механическая мастерская и токарный цех с полным набором станков. Для них вскрыть любую дверь – вопрос десяти минут. Другие предложения есть?
Прицельно выстрелив в проем коридора, парень пригибает голову.
– Остается последний вариант – в воду. Но у нас дыхательной смеси максимум на сорок минут.
Это верно. А что делать под водой? Долбить прикладами в сваренную из рельсов задвижку? Глупее занятия не придумаешь. Пожалуй, мальчишка прав – надо прорываться в левый коридор. Там, по крайней мере, можно засесть за углом крутого поворота и хорошенько потрепать нервы немчуре, выиграв полчаса драгоценного времени. Надеюсь, мои парни снаружи к тому часу что-нибудь придумают…
* * *
Кому-то выскакивать первым, а кому-то прикрывать и потом бежать вторым – приемчик устаревший, а в нашем случае еще и бестолково-опасный. Чтобы по-настоящему прикрыть товарища плотным огнем – нужны патроны. И в хорошем количестве. А их у нас нет.
Исходя из простых умозаключений, выбираю момент, когда в работе пулемета происходит заминка – то ли стрелок меняет ленту, то ли извлекает перекосившийся патрон. Выскочив из укрытия, несусь к левому коридору. За мной с интервалом в секунду шлепает прорезиненной подошвой Маринин. Бежим, постреливая на ходу одиночными в проем правого коридора, из глубины которого отвечает несколько «эмпэшек».
Все идет отлично ровно до середины дистанции. Когда до входа в спасительную нору остается шагов тридцать, вновь густо забасил пулемет.
Мы оказываемся в облаке пыли и каменной крошки, но, согнувшись пополам, продолжаем спурт.
Слышу за спиной вскрик. Останавливаюсь, и тут же пуля бьет в висящий на груди ребризер.
Удар выходит такой силы, что меня отбрасывает на пару метров. Я с грохотом приземляюсь спиной на каменный пол, потеряв на некоторое время дыхательный рефлекс.
Стрельба затихает. Подняв голову, ищу напарника…
Он рядом – корчится, ухватившись за бедро.
– Зацепило? – трясу за съехавшую на затылок маску.
Парень мычит сквозь плотно сжатые зубы.
Краем уха слышу топот – к нам бегут несколько человек.
– Держи! – прижимаю к лицу мальчишки маску и открываю вентиль баллонов. – Двигай в воду!
Край причала рядом – всего в двух шагах. Маринин ползет к нему, подволакивая простреленную ногу. Схватив оба автомата, ползу и я.
Успеть бы!
В последний момент, уже переваливаясь через край причала, замечаю целящего в меня из автомата мужика в офицерской фуражке с белым верхом.
«Конец!» – пулей проносится мысль.
Но вместо автоматной очереди внезапно раздается сухой щелчок, словно два бильярдных шара ударили друг в друга.
* * *
Теперь нет смысла соблюдать молчание и маскировку – обитатели подскальной базы отлично знают о нашем вторжении. Более того – им хорошо известно, где мы скрываемся.
Свалившись в воду, мы сразу ушли на максимальную глубину. И правильно сделали, потому что фашистские недобитки открыли сумасшедший огонь – весь водоем пронизали стремительные росчерки от пуль.
Мы прошли вдоль дна до корпуса лодки и обосновались у кормовой оконечности – в районе ахтерштевня.
– Держись, – приказываю по гидроакустической связи.
Маринин послушно хватается за перо горизонтального руля, а я, вооружившись ножом, срезаю длинный ремешок с его подвесной системы. Она все равно в обозримом будущем не понадобится.
Готово. Убрав нож, обвязываю ремешком бедро повыше раны и туго затягиваю.
– Нормально?
– Да, – кивает он. – Почти как настоящий жгут.
Перетяжка жгутом ему необходима по двум причинам. Во-первых, чтобы уменьшить кровопотерю, а во-вторых, для «устранения течи» поврежденного гидрокомбинезона.
– Как себя чувствуешь?
– Терпимо.
– Кость задета?
– Не знаю. Когда пуля ударила – боль прострелила до затылка.
Значит, повреждена. Это плохо.
– Возьми, – снимаю с плеча один из автоматов. – И потихоньку шуруй за мной…
Мы прячемся под днищем лодки – здесь долбанные ветераны нацистского движения нас не достанут. Правда, толку от выгодной позиции маловато – давление в баллонах неизменно снижается и минут через двадцать пять придется всплывать. У Маринина остается в запасе «парашют дайвера» – двухлитровый баллон с обычной дыхательной смесью. А мой героически погиб, защитив своего хозяина от немецкой пули.
С тоской гляжу на темнеющую ржавчиной задвижку, отрезавшую путь к отступлению. Наши братья по разуму наверняка сейчас за ней, но помочь не в силах. Что можно предпринять в подобной ситуации? Мощные подводные резаки, способные справиться с толстой сталью, имеются лишь на специализированных судах. Разве что позаимствовать у погранцов сотню килограмм динамита, заложить его снаружи и…
Нет, на такое безумство мои ребята не пойдут, да и Горчаков не позволит. Кто даст гарантию, что не обрушится тоннель, а вслед за ним и вся эта чертова база?..
– Смотрите! – возвращает меня в действительность мальчишка.
Я и сам уже слышу характерные звуки входящих в воду тел.
Оборачиваюсь. Все верно – с левого причала в воду прыгают немецкие моряки, облаченные в резиновые костюмы.
Один, два, три, четыре, пять… шесть.
Шесть человек. На груди у каждого допотопный дыхательный аппарат красно-бурого цвета. Это даже не аппарат, а скорее жилет со встроенным фильтром для очистки и регенерации воздуха. Если не изменяет память, на немецком его название звучит «Драгер Лунг». Время работы под водой ограничено несколькими минутами, а основное предназначение – экстренное спасение с гибнущей подводной лодки.
Однако от этого не легче. В руках у пловцов поблескивают длинные ножи.
Напарник поднимает автомат, прицеливается…
– Погоди, – кладу руку на ствол «адээса». – Далековато. Да и патронов у нас осталось – морской кот наплакал.
– Что предлагаете? – растерянно мямлит юнец.
– Сиди тут, гляди в оба и никого к себе не подпускай.
– А вы?
– Попробую с ними разобраться старым дедовским способом, – отдаю напарнику автомат и тащу из ножен свой любимый нож – страшную штуковину, способную перепилить арматуру.
Глава восьмая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Наше время
К полудню следующего дня U-3519 осторожно вошла в пролив Кембридж. Преодолев «на ощупь» несколько километров, она подвсплыла, подняла перископ и уверенно завернула в родную бухту Нагурского.
– Стоп машина, – скомандовал Мор, когда дистанция до грота сократилась до сотни метров. – Принять балласт – ложимся на дно.
Медленно погружаясь, субмарина преодолела по инерции еще с полсотни метров, пока не скользнула закругленным «корабельным» носом по светлому илистому грунту. Окончательно потеряв скорость, она выровняла корпус и исчезла в облаке поднятого ила…
Когда облако рассеялось, подлодка стояла на ровном киле. Беззвучно открылись крышки двух верхних торпедных аппаратов и в наружу один за другим выбрались четверо пловцов в прорезиненных костюмах и в дыхательных аппаратах красно-бурого цвета. Штатный спасательный жилет «Драгер Лунг» со встроенным регенеративным фильтром годился исключительно для экстренного выхода из аварийной подлодки, так как обеспечивал пловца воздухом в течение трех-пяти минут. Однако после серьезной доработки инженерами и химиками из команды профессора Нойманна дыхательные аппараты стали гораздо надежнее, а время пребывания на небольшой глубине увеличилось почти до получаса.
Пловцы двинулись в сторону грота. Осмотрев образовавшийся завал из кусков скальной породы, они принялись расчищать его, скидывая вниз обломок за обломком. Ровно через двадцать пять минут их сменила вторая четверка, покинувшая субмарину через те же верхние торпедные аппараты. Затем у нагромождения появилась третья смена, четвертая…
В работе по расчистке входа в тоннель принимали участие все, включая командира подлодки. Через сутки вход был свободен, и U-3519 двинулась к своему причалу.
* * *
Продув балластные цистерны, субмарина всплыла в подскальном водоеме. Вода еще шумно вырывалась из шпигатов, стекая по покатым бортам корпуса, а принудительная вентиляция уже изгоняла из отсеков тяжелый коктейль из углекислого газа, паров дизельного топлива и масел, пота и человеческих испражнений.
Лодка качнулась последний раз и замерла ровно посередине водоема. Звякнул рубочный люк прочного корпуса, над ограждением появилась чья-то голова в капитанской фуражке с белым чехлом.
– Приветствую тебя, Хайнц! – вскинул руку Нойманн.
На каменном тротуаре правого причала команду морских охотников встречали все обитатели подскальной базы, кроме одного человека – слепого русского старика.
Мор молчал и загадочно улыбался.
– Вас не было три недели, Хайнц! – нарочито возмущался профессор. – Это целая вечность, учитывая, что наш суточный рацион состоял из двух порций осточертевших водорослей и несладкого чая цвета мочи младенца!
Тем временем из нижнего рубочного люка на палубный настил выходили члены команды – усталые, но счастливые. Четверо моряков привычно заняли места вдоль правого борта и опустили в воду привязанные за канаты резиновые чушки. Двое других кидали швартовые концы…
Наконец, субмарину подтащили к каменной стенке причала. Встречающие подали сходни, и подводники дружно хлынули на берег.
– Чутье мне подсказывает, Карл, что сегодня ты отведаешь давно забытый вкус жареной свинины! – смеялся, спускаясь с мостика Мор.
– Вас можно поздравить с очередной победой?
– Разумеется! Посмотри на довольные рожи моих героических парней!
– Кто же на этот раз пал от твоего карающего меча?
– Мы пустили ко дну большого шведа, но прежде хорошо обчистили его закрома.
– Много ли взяли трофеев?
– Сейчас увидишь…
Моряки с инженерами приступили к разгрузке. Мимо старших офицеров проносили замороженные мясные туши, ящики с консервами, коробки с разнообразными продуктами, упаковки с теплыми вещами и обувью…
– А это что? – Нойманн проводил удивленным взглядом группу матросов, тащивших большое количество свернутых и упакованных в чехлы разноцветных тюков.
– Палатки. Надеюсь, их прочный материал куда-нибудь сгодится. По документам судно следовало в Японию с грузом гуманитарной помощи. Похоже, наши узкоглазые союзники терпят бедствие.
– Я всегда презирал эту нацию. Не взирая на союзнические обязательства.
– Наш союз был стратегической уловкой, – отмахнулся Мор. Подойдя к штабелю ящиков, он выхватил бутылку красного вина и вздохнул: – Есть и плохая новость.
– ?
– Нас стало на пару человек меньше.
– Кто на этот раз?
– Торпедист Вебер. Ворвался с автоматом в центральный пост и открыл беспорядочный огонь. Пришлось пристрелить. Но до этого он успел уложить Кляйна.
– Черт, – процедил врач.
– Пойдем, выпьем…
Отдав необходимые распоряжения, старшие офицеры направились в жилой блок.
– Твои инженеры копаются с механизмом стальной задвижки. Что с ней случилось? – разливал Мор вино по кружкам.
– Не закрылась после вашего выхода. Кажется, лопнула какая-то шестерня в лебедке, и парням пришлось вытачивать новую.
Хайнц пригласил к столу:
– Прошу. Соскучился по нормальному шнапсу и закуске?
– Еще бы! – схватил тот кружку и яблоко.
Молча выпив, они съели по ароматному фрукту.
– Надежда есть?
– Ты о чем? – не понял профессор.
– О задвижке.
– Конечно! Сегодня инженеры обещали ее починить…
* * *
Впервые Мор задумался о необходимости изолировать базу от внешнего мира в далеком 1951 году, когда его подлодка вернулась с удачной вылазки в Баренцево море и едва не столкнулась нос к носу с русским ледокольным пароходом «Семен Дежнев», шедшим навстречу по проливу Кембридж. Спустя шесть лет перед выходом на очередную охоту он послал по наклонному шурфу на вершину скалы разведгруппу. Вернувшись, те доложили: на северной оконечности острова русские строят аэродром; на окраине возведен небольшой поселок, всего на работах занято около полусотни человек.
«Опасное соседство», – решил корветтен-капитан, вызвал инженер-механика Гюнтера и поставил задачу соорудить нечто, перекрывающее доступ из бухты во внутренний водоем.
– Попробуем что-нибудь придумать, – ответил трудяга Гюнтер и принялся за расчеты.
Через несколько дней он представил вполне реальный план. Правда, для его реализации требовалось разобрать узкоколейку, по которой на специальных вагонетках перевозили торпеды и аккумуляторы.
– Вначале мы вывезем из арсенала все торпеды на левый причал – поближе к подъемному устройству, – посвящал в свой план старший механик. – Потом разберем рельсы и сварим из них надежную задвижку. А из остатков железной дороги соберем подобие двухъярусных стеллажей, куда и сложим боезапас.
– Отлично придумано, Гюнтер! – оценил Мор. – Бери в помощь инженеров из команды Нойманна. Сколько тебе понадобится времени?
– Думаю, за десять дней управимся…
Они управились. Ровно через десять дней довольные механики продемонстрировали безупречную работу новенького, блестевшего смазкой механизма, наглухо перекрывавшего подводный тоннель широкой стальной задвижкой. А на левом причале вдоль каменной стены вырос прочный стеллаж, в ложементах которого ровными рядами покоились боевые торпеды.
* * *
В дверь блока постучали.
– Войдите, – разрешил хозяин комнаты.
На пороге появился один из инженеров Нойманна – сутулый старик с облысевшей головой.
– Мы отремонтировали задвижку, – вытирал он ветошью грязные ладони. – Какие будут указания?
– Полагаю, ее нужно закрыть – верно, Хайнц?
– Разумеется.
– Она уже закрыта, – уточнил инженер.
– Отлично. Хочешь с нами выпить?
– Не отказался бы.
– Держи, – наполнил третью кружку подводник. – За удачную охоту!
Они выпили и закусили свежими фруктами.
Промокнув рукавом губы, Мор посмотрел на исхудавшего инженера.
– Разгрузка закончена?
– Подходит к концу: несколько моряков уносят с причала в склады последние трофеи.
– Отлично. Я распоряжусь, чтобы сегодня на праздничном ужине вам выдали лишнюю порцию шнапса.
– Благодарю…
Дождавшись ухода инженера, врач допил свое вино и признался:
– Этот тоже не жилец – еле ходит. Наверное, оставлю его дежурить вместо покойного Курта.
Хайнц в задумчивости прошелся по жилищу.
– Как думаешь, сколько нам еще отведено?
– Ближайшие шесть лет продержимся. Дальнейшее зависит от тебя и удачливости твоих парней. А почему ты об этом спрашиваешь?
– Нас становится все меньше и меньше…
Да, малочисленность экипажа подводной лодки становилась настоящим бедствием. Даже проблема нехватки пищи в какой-то мере решалась с помощью русского старика, подсказавшего способ выращивания съедобных морских водорослей. Смерть же была неумолима, унося за каждый из шестилетних циклов в царство Аида по несколько человек.
– Сколько нужно иметь на борту матросов и офицеров, чтобы вывести субмарину в море, отыскать подходящую цель, торпедировать ее и собрать трофеи? – спросил врач.
– С относительным комфортом и надежностью – человек тридцать. Оптимально – двадцать. Минимально – шестеро.
– Так мало? – удивился Нойманн.
– Командир подлодки в состоянии выполнять обязанности штурмана и первого вахтенного офицера. Второй незаменимый член экипажа – инженер-механик. Третий – оператор на рулях. Четвертый и пятый – акустик с торпедистом. И последний – подвахтенный унтер-офицер.
– Что ж, о комфорте и надежности придется забыть. Оптимальный состав тоже под вопросом. А до минимального нам, слава Господу, еще далеко…
Внезапно глуховатый голос профессора потонул в истошно завывшем сигнале тревоги.
Мужчины удивленно переглянулись. За шестьдесят шесть лет этот ужасный звук наполнил пространство секретной подскальной базы всего лишь в третий раз…
* * *
Впервые тревожный сигнал заставил понервничать бодрствующий персонал базы в далеком шестьдесят четвертом году. Тогда сирена включилась при несанкционированном открытии задвижки перед побегом с базы капитана Ценкера на «Верене».
А спустя несколько месяцев система оповещения сработала вторично.
Русский пленный со странным именем «Матвей» проявил удивительную смекалку в решении проблемы питания. После смерти второго пленника, ставшего донором костного мозга, о Матвее почти забыли. Он по-прежнему содержался в дальнем тупике технической зоны – в холодном двухместном карцере. Вспоминали о нем два-три раза в неделю, а иногда и реже; кормили объедками из кают-компании, коих не хватило бы на закуску и парочке взрослых крыс. Тем не менее, русский не собирался подыхать. Более того – выглядел вполне сносно, неплохо двигался и находился в здравом уме.
Постепенно данный феномен заинтересовал Нойманна. Ведь к тому моменту призрак голодной смерти уже наведывался под скалу острова Земля Александры.
Выведать секрет труда не составило: Матвей выращивал в проточной морской воде Ламинарию сахаристую или, выражаясь простым языком – морскую капусту. Ламинария была едва ли не самым распространенным и неприхотливым видом бурой водоросли, в изобилии произраставшей в водах Атлантики и Северного Ледовитого океана, у берегов западной Балтики и в Японском море. Русский употреблял ее в пищу дважды в день и как ни странно оставался в хорошей форме.
Поразмыслив над тем, кому поручить организацию фермы по выращиванию больших объемов морской капусты, Нойманн вызвал двух сотрудников из своей команды. Те совместно с русским построили по периметру соседнего с карцером помещения ванны с проточным водотоком, рассадили первые водоросли, собрали первый урожай. И взмолились:
– Герр, профессор! Матвей аккуратен, исполнителен и хорошо разбирается в тонкостях морской флоры. Доверьте ему выращивание Ламинарии.
«Почему бы нет?» – подумал тот. И приказал привести пленного.
– Я предоставлю тебе относительную свободу и некоторые льготы в обмен на лояльность и дисциплину, – угостил он русского сигаретой. – Согласен?
– Что я должен делать? – затянулся тот табачным дымком.
– Только то, что умеешь – выращивать свои водоросли.
– Много?
– Достаточное количество, чтобы в чрезвычайной ситуации прокормить всю команду подскальной базы.
– Но для заготовок понадобится большое количество специй.
– Мы обеспечим тебя всем необходимым.
Докуривая сигарету и посматривая на доктора, русский молчал.
Затушив окурок, кивнул:
– Согласен.
– Вот и отлично. Сегодня же кок выдаст специи. С Богом!..
Матвей набрал нужных приправ, герметичной тары и приступил к работе…
Нойманн не обманул – русский на самом деле получил относительную свободу, и довольно скоро команда привыкла к его перемещению из дальней части левого коридора в район камбуза и кают-компании. Стоило опустеть полкам продовольственных складов, как он начинал курсировать по коридорам, таская солдатские котелки, наполненные кулинарными «изысками». Вел он себя спокойно, в работе выказывал прилежность, и повода ужесточать режим не давал. А как выяснилось позже – просто усыплял бдительность немецких подводников.
Русский отлично продумал детали коварного плана. Заранее подобрал ключ от комнаты, где хранились пересыпанные тальком резиновые костюмы и дыхательные аппараты. Завладев и тем, и другим, подкараулил у водоема профессора Нойманна и всадил в него кухонный нож. Затем запустил механизм подъема стальной задвижки и сиганул в воду.
В тот день сирена завыла второй раз за всю историю подскальной базы острова Земля Александры…
* * *
– Что это может быть?
– Откуда мне знать?! – подал автомат Мор. – Идем скорее!
Выскочив в коридор жилого сектора, они влились в толпу нетрезвых моряков, вяло тянувшихся к причалам. Некоторые несли оружие, но большинство отнеслось к сигналу тревоги с недоверием.
– Кто-то решил отсалютовать удачной охоте, – посмеивался один.
– Или спьяну налетел на рубильник, – поддержал второй.
Третий тоже хотел отпустить шуточку, однако голос его потонул в треске выстрелов. По стенам коридора зашлепали пули, брызнула каменная крошка, у начала коридора кто-то вскрикнул и упал.
Моряки тотчас протрезвели, рассыпавшись по углам и по пыльному каменному полу.
– Что там, Людвиг? – крикнул Мор.
Дав очередь из автомата, тот на секунду обернулся:
– Кто-то проник на территорию базы!
– Сколько их?
– Вижу двоих в темных прорезиненных костюмах с дыхательными аппаратами на груди.
Корветтен-капитан крепко выругался. А Нойманн добавил:
– Все-таки это произошло! Полагаешь, их больше?
– Не знаю. Вот что, Карл, давай-ка свой автомат и займись раненными. Кажется, их уже трое…
Вскоре непрошеные гости отступили на левый причал – к подъемному устройству. Это позволило перегруппироваться и занять более удобные позиции за распахнутыми стальными дверьми. К тому же Мор приказал притащить из арсенала один MG-42.
– Аккуратнее, – предупредил он пулеметчика, – левее находятся ложементы с торпедами.
– Да, герр капитан, я помню, – отвечал тот, укладываясь на пол и поводя длинным стволом в поиске цели.
Пулемет заставил русских (в том, что на базу проникли русские – никто не сомневался) спрятаться и почти не огрызаться ответным огнем.
– У них мало боеприпасов! – предположил штурман.
– Возможно, – посмотрел Мор на необычную пулю, валявшую рядом в пыли и поморщился: – Не хотелось бы получить такую в грудь или голову.
Небольшой калибр пули не смущал, зато длина более двух дюймов производила тягостное впечатление.
Пулемет замолчал.
– В чем дело? – рявкнул офицер.
Пулеметчик возился с затвором и лентой.
– Перезаряжаю.
– Уходят! Смотрите, они бегут к левому коридору!
Подводники открыли ураганный огонь из автоматов, но толку от них было мало.
– Скорее-скорее! – поторапливал пулеметчика Мор.
И тот успел справиться с лентой – пулемет вновь «заговорил» густым басом. Русский, бежавший вторым, рухнул как подкошенный. Другой остановился и тоже получил пулю.
– Прекратить стрельбу! Взять живыми! – крикнул командир подлодки и первым покинул коридор.
Он отлично видел, как русские ползут к водоему; видел, как один перевалился через край причала и ушел под воду. Однако тянул со стрельбой до последнего момента.
«Зачем? – рассуждал он, – куда они денутся? Выход в море перекрыт задвижкой, а здесь им от нас не уйти. Сами вылезут, когда закончится воздух…»
И все же нервы сдали. Остановившись, на середине перемычки, соединявшей два причала, он опустился на колено, вскинул автомат и прицелился…
Но выстрелы не прозвучали. Откуда-то сзади, точно призрак, появился слепой русский старик. Коротко взмахнув своей палкой, он нанес точный удар в голову корветтен-капитана.
Сию же секунду половина толпы накинулась на старика, другая половина принялась палить по водоему, пока не опустошили автоматные и пистолетные магазины.
– Отставить, – прохрипел Мор, тяжело поднимаясь на ноги.
Эхо выстрелов улеглось, в причальном зале стало тихо.
Офицер подошел к лежащему старику.
– Первый раз тебя спасли, во второй раз – лишив зрения, помиловали, – сказал он, вытирая с виска кровь. – В третий ты получишь по заслугам и умрешь вместе со своими соотечественниками. В карцер его!
Полуживого старика схватили за ноги и потащили к коридору технической зоны…
* * *
Рассредоточившись вдоль водоема, подводники терпеливо ждали…
В тягостном ожидании прошло пять минут.
Сбоку к Мору подошел профессор.
– Один наповал, один тяжелый – не протянет и до ночи. Двое легких. Тебя перевязать?
– Позже.
В следующие пять минут в водоеме и вокруг него ничего не изменилось. Моряки все так же стояли на причалах и палубном настиле подлодки, взяв наизготовку готовые к стрельбе автоматы.
– Либо мы их нашпиговали пулями, либо русские используют неизвестные нам дыхательные аппараты, – негромко произнес Ланге.
– Корветтен-капитан вытер вспотевший лоб и приказал:
– Передай обербоцману, чтобы приготовил свою команду к погружению. Надо обыскать водоем.
Прошло еще десять минут. Шесть матросов боцманской команды спешно надевали теплые вещи, резиновые костюмы и дыхательные аппараты «Драгер Лунг».
– Герр капитан, мы готовы, – доложил обербоцман.
– Они ранены и, тем не менее, соблюдайте осторожность, – отчеканил Мор.
– Нам следует их уничтожить?
– Постарайтесь взять живыми – хотелось бы узнать об их планах.
Водолазы поочередно попрыгали в воду с левого причала.
Все остальные: подводники, врачи, инженеры – замерли в напряженном ожидании…
Глава девятая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Наше время
Отдав Маринину автомат, тащу из ножен свой любимый нож, способный за пару минут перепилить арматуру.
Этими волшебными ножами отряд боевых пловцов «Фрегат-22» некогда обеспечил специальный цех одного из прославленных уральских заводов. Мастера постарались на славу. Лезвие из великолепного сплава, умопомрачительная заточка, не дающее бликов покрытие, продуманная балансировка и удобная анатомическая рукоять. Одно короткое движение, и противник получает ужасающие повреждения – данный факт многократно проверен в нашей подводной практике.
Медленно плыву навстречу шестерым чужакам, облаченным в темные костюмы с бурыми жилетами на груди и в странные резиновые маски с раздельными стеклами. На ногах короткие ласты черного цвета.
Чужаки замечают меня и расходятся веером.
Очень скоро понимаю: передо мной не новички – срывать маску, пережимать воздушные шланги или заниматься фехтованием не будут. Подобные штучки прокатывают лишь в дешевых сериалах или в тех редких случаях, когда противник не ожидает нападения.
В реале все иначе. В настоящем подводном бою натренированный профессионал даже без маски и загубника способен две-три минуты грамотно двигаться и выполнять разящие атаки. А хороший спец вообще не даст себя «раздеть», сунув лезвие под вытянутую руку желающего сорвать элемент снаряжения. В легкое, в печень, в селезенку или под плечевой сустав – разницы нет. В воде любая резаная рана приводит к сумасшедшей кровопотере – недаром склонный к суициду народ предпочитает вскрывать себе вены, лежа в наполненной ванной.
Так что желательно действовать на дистанции. А если по какой-то причине ты лишился возможности применять штатный огнестрел, то снаряжение нужно выводить из строя с помощью ножа. Нож – основное оружие ближнего боя. Движения вооруженной руки короткие и желательно по прямой траектории, дабы избежать лишнего сопротивления воды.
Итак, начали.
Кружим, стараясь не сближаться. Противникам легче – их много. Мне сложнее, ибо нельзя обращаться к ним спиной.
Пора действовать – запас смеси в баллонах ребризера на исходе.
Нарочно сокращаю дистанцию с одним «товарищем». Он делает разящий выпад, я выполняю защиту «юлой» и успеваю полоснуть лезвием по единственному шлангу его дыхательного аппарата. Из шланга струится воздух, а хозяин аппарата резко уходит к поверхности.
Неплохое начало. С пятью будет легче.
Меж тем я оказываюсь в центре сумасшедшего хоровода.
– Евгений Арнольдович, вам помочь? – оживает гарнитура встревоженным голосом Маринина.
Понимаю его реакцию – пятеро оставшихся пловцов зажали меня в плотное кольцо. Точнее, в сферу, все выходы из которой отрезаны. Спереди близко не подходят, зато те, что оказываются вне поля зрения, норовят провести атаку.
Ситуация и впрямь аховая. Когда вокруг вьется полдесятка человек, вооруженных длинными кинжалами, то ты хоть глистом извертись на солнцепеке, но кто-то обязательно окажется за твоей спиной. А это вернейший признак гибели.
– Сумеешь отсечь нижнего? – кричу напарнику.
– Попробую!
Раздается резкий одиночный щелчок. Так звучит выстрел из АДС под водой – будто кто-то тюкнул молотком по толстой железяке.
Из сумрака с противным шипением вырывается белый росчерк, напоминающий сверкнувшую и медленно угасающую молнию. Белый след – не что иное, как мелкие пузырьки воздуха, или следствие кавитации. Росчерк заканчивается точно в груди одного из пловцов, находящегося ниже других. Пловец трижды дергается всем телом, выпускает из руки нож и медленно уходит вниз.
Случившееся на секунду вносит сумятицу в ряды немецких подводников. Мне же только этого и надо. Стремительным рывком оказываюсь возле зазевавшегося пловца и наношу прицельный удар в среднюю боковую часть корпуса – она наименее защищена ремнями дыхательного аппарата.
Готово. Этот тоже корчится от боли, окрашивает «бассейн» в розовый цвет и укладывается на дно.
В следующее мгновение мне приходиться вновь вращаться бешеным волчком, уклоняясь от целящего в подреберье лезвия. Вместо подреберья с длинным ножом встречается запястье толстой перчатки.
Я ощущаю боль, но в тот момент не до нее – нужно драться до конца.
Трое пловцов идут на сближение, видимо, решив со мной покончить. Один подходит сверху, второй снизу и слева, а третий – с которым мы меряемся ножичками – находится точно передо мной.
Его повторный выпад я удачно парирую гардой своего ножа, а следующим движением всаживаю лезвие в его грудь по самую рукоятку.
Поврежденный бурый жилет, исполняющий роль дыхательного аппарата, «испускает дух» – большой воздушный пузырь устремляется к поверхности. А хозяин жилета таращит на меня глаза сквозь круглые стекла резиновой маски.
Порадоваться очередной победе не успеваю. Оглядываясь по сторонам и пытаясь выдернуть нож, вдруг понимаю, что это не так просто – видать, кончик лезвия вошел в позвонок и наглухо там застрял.
– Подавись, сука! – отталкиваю умирающего пловца и отстегиваю от подвесной системы фонарь.
Источник света довольно тяжел и тоже является оружием. Под водой (а особенно на большой глубине) даже ерундовая травма, с легкостью переносимая на суше, становится смертельной. К примеру, правильно выполненный удар в солнечное сплетение или чуть ниже вызывает у пловца баротравму легких с последующей газовой эмболией – воздушной интервенцией в кровь. Эмболия всегда ведет к прекращению сопротивления, а это равносильно смерти.
Наспех осматриваюсь.
Один пловец атакует со средней дистанции сверху, другой подходит снизу.
Отпрянув назад от блеснувшего лезвия, направляю фонарь точно в лицо атакующему и нажимаю клавишу включения.
Отлично! Немец на пару секунд ослеплен. Воспользовавшись этим преимуществом, бью его в голову тыльной стороной фонаря.
И тут же получаю порез гидрокомбинезона под левой лопаткой. Тело вновь пронизывает острая боль.
Черт! Тот, что был внизу, успел зайти сзади.
Резко разворачиваюсь на сто восемьдесят и оказываюсь лицом к лицу с нападавшим. Он делает замысловатые пассы и тычет в мою сторону кинжалом, я периодически слеплю его ярким лучом и пытаюсь нанести удар.
Внезапно по ушам бьет звук второго выстрела из нашего двухсредного автомата – этот отрывистый щелчок вряд ли спутаешь с чем-то другим. Из-под кормовой части снова вырывается белый росчерк, с шипением несется в мою сторону и, едва не коснувшись локтя, уходит за спину.
– Охренел?! – ору на всю водную округу.
– Сзади, – подсказывает Маринин.
Да, боковым зрением вижу конвульсии немца, несколько секунд назад получившего фонарем по голове. Быстро, гад очухался…
– Уходит! – радостно извещает напарник. – Последний уходит, Евгений Арнольдович!
Точно. Тот, с которым мы так и не сошлись в единоборстве, поспешно покидает поле битвы. Выскочив на поверхность, он неистово гребет к краю водоема. Там его подхватывают руки товарищей и вытаскивают на причал вслед за другими выжившими в этой схватке.
Что ж, неплохой результат: трое убиты, трое сбежали. Жаль воздушной смеси почти не осталось.
Сбоку подплывает довольный Маринин и протягивает мой автомат. Молодец, парень. Наш человек.
Вдруг оба слышим несколько всплесков. Вертим головами в поисках новой партии боевых пловцов…
Но кроме нас в водоеме никого.
– Смотрите, – вытягивает мальчишка руку.
Лучше бы я не смотрел. В десятке метров от нас кружат в замысловатом танце, опускаясь ко дну ручные гранаты с длинными деревянными ручками. Пять или шесть – я сосчитать не успел.
* * *
Некоторое время я ощущаю себя покойником, лежащим на ровном холодном одре перед вознесением на небеса…
Органы чувств и проклятый вестибулярный аппарат, по которым шарахнула многократная ударная волна, напрочь отказываются воспринимать мир таким, какой он есть на самом деле. Мерещится какая-то нелепица, я вижу быстротечные сны, падаю в бездонные шахты.
Наконец, кошмары оставляют в покое мое бренное тело. Во времени я не ориентируюсь, а пространство постепенно осваиваю: вижу тускло мерцающий матовый плафон, высокий сводчатый потолок из темного камня, двоих мужчин, стоящих надо мною. Чуть поодаль несколько суровых стариков рассматривают подводное оружие и снятое с нас снаряжение: ребризеры, полнолицевые маски, ножи, подвесные системы… При этом крайне недружелюбно поглядывают в мою сторону.
– Эй, русский! – вяло шевеля губами, говорит пятидесятилетний немец – статный, рыжебородый, в полинялой капитанской фуражке поверх перевязанной головы. – Очнись и расскажи нам о себе!..
С ушами пока проблемы – голосов я почти не слышу, а скорее читаю по губам. Зато зрение понемногу восстанавливает резкость и глубину – я различаю контуры, цвет и мелкие детали.
Сбоку появляется высоколобая отвратительная личность лет шестидесяти пяти.
– Говори, или мы выкачаем из тебя всю кровь! – кричит он, промокая платком капли пота, густо облепившие бледное лицо.
Одежда его примитивна, но если накинуть на плечи эсэсовский китель – вылитый нацист-убийца.
– Давай-давай, русский! Или я отдам тебя на растерзание моим врачам! – снова теребит за плечо рыжебородый.
У этого моряка типичная арийская внешность: приятное лицо, обрамленное пегими волосами; прямой нос и тонкие губы. Правда, имеется небольшой изъян – родимое пятно в форме оливки на левой скуле. «Оливка» теряется в зарослях курчавой рыжей бородки, и углядеть ее с первого раза сложно.
Припомнив последние события, поворачиваю голову – ищу своего молодого напарника…
Ага, вот он: лежит рядом и таращит на меня безумные сазаньи глаза. Слава богу – жив! А выпученные глаза, временная потеря подвижности и способности мыслить – обычные последствия легкой подводной контузии.
– Русский. Что ты еще хочешь услышать? – приподнимаюсь на локте.
– Ты вывел из строя половину моих людей, – доносится сквозь «пробки» в ушах. Голос у офицера глухой, хрипловатый; русским владеет на твердую четверку по меркам современной российской школы.
Усевшись на каменном полу, сплевываю кровь немцам под ноги:
– Говно вопрос, господа. Если что, обращайтесь – мы и со второй половиной разберемся.
Офицер в белой фуражке усмехается, а высоколобого пожилого фрица ответ приводит в ярость – он хватает меня за ворот гидрокомбинезона и неистово трясет.
Брезгливо отталкиваю его.
– Да положить мне на тебя с размаху!
Рядом подает признаки жизни Маринин: шевелит конечностями, потом долго кашляет, освобождая легкие от больного горячего воздуха.
Немчура совещается меж собой. Потом высоколобый подзывает престарелых архаровцев, и те уносят парня в правый коридор.
– Назови свое имя, русский, – приказывает капитан.
– Зачем оно тебе?
– На всякий случай. Вдруг придется пообщаться с твоими товарищами, оставшимися снаружи. Там ведь кто-то остался?
Молчу, обдумывая незавидное положение.
– Не хочешь отвечать? Тогда назови хотя бы звание.
– Куда уволокли моего товарища?
– В данный момент профессор берет у него кровь для моих раненных подводников.
– Вот, суки…
Все же есть на свете такие люди, которым вообще не стоит жить. Их и людьми-то нельзя – язык не поворачивается. Так… ходячая биомасса. Пара миллиардов клеток, бестолково собранных в одно тело. Выбраковка. Аппендикс…
– Будешь упрямиться – мальчишка умрет, – ехидно улыбается немец. – Чтобы поторговаться с твоими товарищами, мне хватит и тебя одного. Итак, сколько вас пожаловало в бухту?
– В этом тоже нет великой тайны. В бухте стоит большой противолодочный корабль водоизмещением восемь тысяч тонн и с экипажем в триста человек.
– Большой противолодочный корабль? – хмурит брови капитан. Что это: эсминец или фрегат?
– По классу ближе к крейсеру, но со спецификой поиска и уничтожения подводных лодок. Кстати, куда более современных, чем ваша старая калоша.
– Я проверю эту информацию, – недовольно морщится немец и, отвернувшись, что-то отрывисто говорит своим людям.
Меня подхватывают под руки и волокут к входу в техническую зону…
* * *
За спиной захлопывается тяжелая металлическая дверь, в коридоре стихают шаги.
После стрельбы, взрывов, шума, криков и разговоров на меня вдруг наваливается невероятная тишина. Как в далеком детстве, когда я спал на даче. Ветер тогда внезапно унимался, птицы умолкали, и мой покой охраняли суровые гномы.
Куда меня привели? Мы ведь были в конце этого коридора…
Вокруг темнота, сырость и тяжелый запах прелых морских водорослей. Я делаю несколько шагов на ощупь – выставив вперед руки.
Ага, вот каретка солдатской кровати. Я в карцере, найденном нами и осмотренном с помощью фонарей часом раньше.
Расстегиваю гидрокомбинезон, присаживаюсь на матрац жесткой кровати и пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной тьме… Бестолковое занятие, если не считать найденной светлой точки где-то в районе двери. Вставать и проверять не хочется – что измениться от моих проверок?..
В какой-то миг начинает казаться, будто в трех шагах от меня кто-то дышит.
Что за хрень?! Следствие контузии или я, в самом деле, здесь не один? Эта догадка посерьезней и заслуживает проверки.
Осторожно встаю, тяну руку, нащупываю край соседней кровати и… натыкаюсь на чье-то тело.
Правая ладонь невольно сгибается в локте, а ладонь сжимается в кулак.
– Кто здесь?
После небольшой паузы слышу слабый голос.
– Значит, я не ошибся – вы русские.
– А вы кто?
– Слепой старик с палкой, которого вы повстречали на перемычке у водоема.
Вот оно что!
– Не вы ли помешали командиру подлодки подстрелить меня? – припоминаю «стук бильярдных шаров» за миг до падения в воду.
Вместо ответа старик то ли громко вздыхает, то ли стонет.
– Они били вас?
– Досталось немного…
– Могу ли чем-то помочь?
– Вряд ли. Видать, близок час моего освобождения.
– В каком смысле?
– В самом широком. Сейчас ведь на дворе две тысячи одиннадцатый – так?
– Так.
– Поди уж осень?
– Лето.
– Лето… Все одно мне девяносто годков стукнуло. Аккурат в мае…
В дальнем уголке моей интуиции зародилось подозрение.
– А как давно вы здесь? – пересаживаюсь на край его кровати.
– Давно. Очень давно. Почитай с пятьдесят первого.
– С пятьдесят первого?.. Значит, это вы были на «Вельске», шедшем в сторону Новой Земли?
– Все так, сынок. А откуда ты знаешь?
– Вы – Черенков?
– Так точно – бывший капитан-лейтенант Военно-морского флота Черенков Матвей Никифорович.
В зобу сперло дыханье, сердце отстукивает латиноамериканские ритмы. Пару минут я силюсь, но не могу поверить в происходящее. Я скорее поверю, что стал героем скрытой камеры или всенародно любимой передачи «Жди меня».
Отыскав шершавую ладонь деда, легонько ее сжимаю.
– Я тоже Черенков. Евгений Арнольдович. Твой внук…
* * *
Мы обнялись; посидели молча, каждый по-своему переживая невероятную странность этой встречи.
Дед совсем плох. Схватив с другой кровати тощую подушку, я подложил ее под голову старика. Он задышал ровнее и почти перестал кашлять.
Понемногу завязался разговор…
Услышав о давней смерти своей жены, он замолкает. Очнувшись, признается:
– Твоя бабушка была талантливой пианисткой. В последний раз мы виделись в сорок третьем – за несколько дней до плена.
– Да, я помню это из ее рассказов. Она часто тебя вспоминала и любила до последних дней. А отца моего назвала в честь австрийского композитора – Арнольда Шёнберга.
– Твой отец жив?
– Умер восемь лет назад в Саратове.
– Видишь, как судьба обернулась! Так и не довелось мне повидать сына, – прошептал дед. И встрепенулся: – В Саратове, говоришь? Стало быть, вы так и жили в Саратове?
– Да, все мое детство прошло в этом городе. Потом учеба в Военно-морском училище, в школе боевых пловцов.
– Стало быть, пошел по моим стопам?
В кромешной тьме ничего не видно, но я по интонации понимаю – он улыбается.
Улыбнулся и я, отвечая по-военному:
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант.
– А отец твой служил во флоте?
– Нет. Он родился в начале сорок четвертого. Со здоровьем не заладилось – тогда по рассказам бабушки в Поволжье было голодно – старались обеспечить всем необходимым фронт…
Я долго рассказываю о членах нашей семьи, о родном городе. Он внимательно слушает, изредка переспрашивает, часто удивляется.
– В Саратове уменьшается население? Каждый год на пять тысяч? Как же так?! Он ведь при царе-то третьим в России значился, а в Российской Империи – десятым. Даже Киев ему ровней не был! Да и после революции развивался – будь здоров!..
Честно говоря, меня мало занимает положение Саратова до и после 1917 года. Мало ли таких неподдающихся логике зигзагов в истории нашей несчастной страны? И мало ли городов с судьбой, похожей на незавидную судьбу Саратова?
– А завод?! – теребит он меня узловатой ладонью.
– Какой завод?
– Ну как же! – волнуется старик. – Завод по производству комбайнов! Он же за первые шесть лет выпустил сорок тысяч единиц сельхозтехники – почитай всю страну обеспечил комбайнами! А в тридцать седьмом его по приказу Сталина переориентировали на выпуск самолетов…
«Ах, вот ты о чем!» – вздыхая, отвожу взгляд, словно он способен узреть мой стыд за происходящее в новейшей России.
И, собравшись духом, признаюсь:
– Нет твоего завода, дед. Ни комбайнового, ни авиационного. И многих других заводов ты не отыщешь на карте Саратова. Обанкротили, а по-русски говоря: разворовали, выгнали на улицу рабочих, и навсегда закрыли, а то, что они когда-то выпускали – теперь покупают за кордоном.
– Как же так?! В середине войны немец разбомбил цеха, так рабочие под открытым небом вкалывали – тринадцать тысяч истребителей выпустили! Что же вы натворили-то?!
Внезапно он сник, закашлялся, схватился за грудь и прохрипел:
– Там… в углу… пресная вода…
Подскочив, осторожно перемещаюсь к крану и подставляю под тонкую струйку ладони.
– Пей, – возвращаюсь к кровати.
Смочив горло, он снова падает на подушки и с нескрываемым возмущением вопрошает:
– Бог судья вашей власти. Но как же вы допустили, что на нашем архипелаге столько лет действует секретная база фашистов?
– Дед, ты ведь не хуже меня знаешь, насколько немцы аккуратны и как они умеют хранить тайны.
– Тогда расскажи мне, какая сейчас жизнь там – наверху? С коммунизмом, стало быть, не вышло?..
Эх, дед, дед… Наличие секретной нацисткой базы на территории бывшего Советского Союза – это крохотная песчинка в пустыне бессмыслицы, происходящей в нашей многострадальной Родине. О чем же тебе рассказать? Поведать о том, что нет больше той страны, за которую ты проливал кровь на двух войнах? О нищете, в которой живет простой российский народ? О полнейшей бездуховности, коррупции и подлости, пронизавшей сверху донизу власть? Или о кучке негодяев, разворовавших и распродавших некогда богатейшее государство?..
Нет, пожалуй, не стану я выливать эти откровения. Даст бог, сам обо всем узнаешь. А не даст – так и не надо. Не всякая правда лечит. Некоторая способна убить.
– Понимаешь, дед, – осторожно уклоняюсь от прямого ответа, – людей, прежде всего, портят деньги. Так что народ в нашей стране в основном хороший…
Он опять заходится в тяжелом кашле. Я бегу за водой и пою его из своих ладоней.
– Все… видать, последние часы доживаю… – хрипит и клокочет воздух в его груди.
– Да поживешь еще, – обняв, прижимаю к груди его седую голову. – Вот выберемся из этой проклятой норы и поедем сначала в Саратов – в твои родные места; потом ко мне – в Подмосковье. Пора тебе пожить по-человечески. Уж кто-кто, а ты это заслужил!
Глава десятая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Наше время
– Это правда? – переспрашивает старик дрожащим шепотом.
Я только что сообщил о его частичной реабилитации в 1955 году и о полной в 93-м. О возвращении честного имени, всех боевых наград, а также офицерского звания.
– Правда.
Он благодарно пожимает мое запястье.
– Ты вот что, Женя… Кажется, ты сильно расстроен из-за своего товарища. Он жив?
– Был жив, когда по приказу какого-то зловредного типа его уносили в правый коридор.
– Тип с высоким лбом и похож на профессора?
– Точно.
– Плохо дело.
– Почему?
– Видать, вы многих подстрелили, коль паук Рашер уволок к себе пленного.
– Рашер? Где-то я слышал эту фамилию.
– Зигмунд Рашер – эсесовский врач при концлагере Дахау. Подонок, отправивший на тот свет сотни пленных. В лагере я с ним впервые и повстречался.
«Точно! – припоминаю разговор с Горчаковым. – Шеф тогда обмолвился о бесчеловечных экспериментах этого злодея».
– А мне говорили, будто он расстрелян в конце войны.
– Жив, сволочь, и здравствует. Немцы – мастаки на всякого рода спектакли.
Это верно. Вот и базу на советском архипелаге втихоря отгрохали. И кто знает, сколько подобных баз разбросано по шхерам и фиордам нашего севера?..
– Как ты прознал, что я здесь? – привстает он на локтях.
– Ты же сам написал письмо и вложил его в герметичную фляжку.
– Было дело. Нашел на камбузе лист бумаги, выпросил у кока карандаш, украл у механиков флягу. Потом сочинил письмо, закупорил его воском и в надежде на чудо сунул в шпигат легкого корпуса подлодки.
– Оно свершилось, дед – субмарина вышла из базы, и фляжку вытянуло потоком воды наружу. Вскоре ее обнаружили полярники с одного из островов архипелага.
Старик силится что-то сказать, но из коридора доносится топот.
Лязгает засов, в открывшийся дверной проем врывается тусклый свет коридорной лампы. Трое пожилых немецких матросов заносят в карцер и бросают на каменный пол Маринина. Он без гидрокостюма, но в своем шерстяном белье, местами обильно пропитанном кровью.
– Володя! – тащу его на свободную кровать.
– Все нормально, товарищ капитан второго ранга, – мямлит тот. – Все нормально…
Мальчишка очень слаб. Тороплюсь осмотреть его, пока дверь не прищемила узкий луч света.
– Сколько взяли крови?
– Прилично. Около литра.
Это много даже для абсолютно здорового человека, а Маринин ранен. Прежде чем дверь со скрипом прикрывается, успеваю заметить настоящий резиновый жгут, стягивающий раненное бедро.
Бухает засов, карцер снова погружается во мрак.
– Допрашивали? – накрываю напарника каким-то тряпьем.
– Пытались узнать, на каком корабле мы пришли в бухту Нагурского.
– А ты?
– Прикинулся, будто теряю сознание.
– Молодец. Все сделал правильно…
Старик напоминает о себе кашлем. Успокоившись, возится, свешивает ноги, садится.
– Вам нужно выбираться отсюда.
– Хотелось бы. Пока эти недобитки не узнали истину.
– А в чем она – истина?
– В том, что в бухте нет никакого крейсера. На рейде стоит научное судно с командой в двадцать человек.
– Это плохо, – кряхтит старик, поднимаясь с кровати.
– Скажи, из базы имеется второй выход?
– Имеется. Длинный наклонный шурф, ведущий на вершину скалы, но уйти через него не получится.
– Почему?
– В шурфе несколько дверей толщиной около полуметра каждая. А ключи лежат в личном сейфе командира базы.
– Тогда остается тоннель. Но для этого нужно раздобыть дыхательные аппараты и поднять задвижку.
– Я можно устроить, – спокойно произносит дед, словно речь идет о сущей безделице.
– Как?!
– Слушайте меня внимательно…
* * *
План рискован и имеет парочку белых пятен в завершающей фазе. Выслушав старика, я задаю единственный вопрос:
– А что если нам захватить подлодку?
– Исключено, – просто отвечает он. – По приказу капитана Мора крышка главного и всех аварийных люков после каждого похода наглухо завариваются. А срезаются только перед началом подготовки к следующей охоте.
Сурово. Значит, других вариантов нет. Времени разжевывать, разбираться и репетировать – тем более. Сейчас проклятая немчура поднимется по наклонному шурфу на вершину скалы, разглядит вместо крейсера беззащитное научное судно и… сначала прикончит нас, затем выведет по тоннелю лодку и разберется с «Академиком Челомеем». А потом ищи ее на просторах мирового океана…
В общем, я соглашаюсь. В конце концов, дед знает о подземелье в тысячу раз больше нас, а в некоторых особенностях разбирается получше немцев.
– Зрения меня лишили, зато остался слух, обоняние и чувствительные руки, – копается старик в углу около «унитаза» и крана с водой. – Все это с лихвой заменяет пару глаз. В особенности там, где не хватает нормального дневного света.
– Как ты потерял зрение?
– Рашер выколол глаза за попытку побега. И за то, что не попал ножом в его сердце.
– Давно?
– В конце шестьдесят четвертого. В том году спятил командир «Верены» – капитан-лейтенант Ценкер.
– Той лодки, что подорвалась на мине в бухте?
– Точно. Все люди из команды Ценкера умерли от неизвестной болезни. Он тоже доживал последние дни, вот и решил в одиночку выйти в море. Ну а я готовил свой побег. Тщательно готовил, осторожно, неторопливо. Заранее выточил ключ от хранилища костюмов и дыхательных аппаратов. Разжился и тем, и другим. Подкараулил напоследок проклятого Рашера и всадил в него со всей пролетарской ненавистью кухонный нож. Потом запустил механизм подъема стальной задвижки и сиганул в воду.
– Поймали? – спрашиваю, словно финал мог быть иным.
Из угла доносится звук отодвигаемого камня, сопровождаемый тяжелым вздохом.
– Поймали. Когда уже вылез на скалистый берег и щурился от яркого солнышка.
– Как же они успели узнать о твоем побеге?
– Очень просто – при несанкционированном подъеме задвижки автоматически включается сирена.
– А по-тихому задвижку открыть можно?
– Да, сирена отключается из жилища Мора.
Скриплю зубами вместо ответа.
– Не расстраивайся. Есть один выход, – тяжело распрямляет дед спину. – Был у меня припрятан тут инструментик, коим я постараюсь потихоньку отодвинуть дверной засов. А с часовым ты должен разобраться сам.
– С каким часовым?
– С тем, что торчит в коридоре. Неужто не слышишь его размеренных шагов, хриплого дыхания?..
Изумленно развожу руками, забыв о кромешной тьме и слепоте собеседника.
– А я слышу, – посмеивается он. – Я и ваше дыхание слышал, впервые встретив в тупичке.
– Когда выходил со своего «огорода»?
– Ну да, – переходит он на шепот, перемещаясь к двери.
Кажется, старик немного оклемался: кашляет меньше и передвигается без посторонней помощи. Это радует и вселяет маленькую надежду.
* * *
После пяти минут острожной возни у двери, старик находит мою руку и заставляет присесть рядом.
– Готово, Женя – наружная щеколда сдвинута.
– То есть дверь открыта?
– Да, – щекочет его борода мою щеку. – Часовой только что прошел мимо и остановился примерно в трех шагах от проема. Вот только не пойму с кем он там бухтит. Сам с собой что ли…
Ого, вот это слух – он будто видит сквозь стены!
– Пойду поднимать твоего товарища, а ты действуй.
– Подожди. Сможешь подсказать, когда немец окажется напротив двери?
– Конечно.
Проходит несколько минут…
– Приготовься, – командует старик. – Давай!
Стальная дверь тяжела, но и мои сто килограммов, помноженные на приличный импульс – не пушинка.
Распахнувшись, подобно фанерной, она сшибает с ног охранника – пожилого мужика с висящим на плече автоматом. От неожиданного удара тот отлетает и впечатывается в противоположную стену.
Прыгнув следом, я зажимаю ладонью открытый рот и дважды бью кулаком в челюсть. Полные ужаса глаза закрываются, а я вдруг поднимаю, что неподалеку торчит другой немец.
Черт, вот это прокол!
Второй мужик изумлен моим появлением не меньше своего коллеги. Он в пяти метрах – чтобы до него добраться, я должен подняться и сделать два прыжка.
Не успеть. Потому что его рука уже тянется к автомату.
А моя… Моя натыкается на рукоятку ножа, висящего на поясе поверженного немца.
План действий созревает мгновенно и сам по себе – при минимальном участии сознания.
Выхватив холодное оружие из ножен, бросаю в верхнюю часть корпуса.
Короткий свист, глухой звук, стон. Я уже на ногах и готов добить часового, но… этого не требуется. Тяжелый нож хорошо вошел в его грудь – по самую рукоятку.
Подбираю оружие, подсумок с запасными магазинами. Заглядываю в карцер:
– Путь свободен.
– Подождите минутку, – исчезает дед в оранжерее по выращиванию водорослей.
Вернувшись, показывает ключ:
– Тот самый, который выточил сам. А Рашеру в шестьдесят четвертом я соврал, будто выкрал костюм с дыхательным аппаратом из отсеков «Верены». Рашер – не подводник – номера не сверил…
Коридор пуст. Иду первым. Приотстав, на одной ноге прыгает Маринин; рядом, поддерживая его, семенит короткими шажками старик. Дышит он тяжело, часто останавливается и, зажав рот ладонями, прочищает горло…
У поворота торможу, осторожно выглядываю за угол.
– Пусто? – спрашивает дед.
– Никого.
– И я ничего не слышу.
Отсчитываю третью слева дверь и, присев на колено, держу под прицелом начало коридора. Старик же, отыскав на ощупь замочную скважину, справляется с замком.
– Надевай, – появляется он через пару минут и протягивает Маринину какие-то вещи.
Тот садится на пол, натягивает старый резиновый костюм, завязывает ворот. Затем просовывает голову в раритетный резиновый жилет, исполняющий роль дыхательного аппарата и удивленно качает головой, разглядывая на груди изображение орла со свастикой.
– Прям как в кино, ей богу.
– Точно. Как бы нам закадровый смех не устроили, – надеваю свой жилет. Узрев стоящего в сторонке деда, удивляюсь: – А ты?
– Обойдусь.
– То есть, как обойдешься? Температура воды около нуля! И где твой жилет?
– Пошли-пошли, – поторапливает он вместо объяснений.
Пожав плечами, топаем к причалам. Откуда нам знать – вдруг дедовская снаряга припрятана там?..
Впереди длинный зал, освещенный двумя рядами желтоватых матовых ламп, насквозь пропитанный запахами машинного масла, смолы и прелых морских водорослей.
Выглядывая из коридора, вполголоса интересуюсь:
– Куда дальше, дед? Прямиком к задвижке или требуется куда завернуть?
– До сходней, – коротко и уверенно отвечает он.
– Ты ничего не путаешь? Зачем нам на лодку?
– Мы взойдем на борт всего на несколько минут.
– Ладно, поехали, – держа наготове автомат, выхожу из коридора.
В жилой зоне удивительно тихо: ни джаза, ни пьяных голосов. Не иначе часть уцелевших в перестрелке отправилась по наклонному шурфу наверх – проверить мой бред о современном крейсере в бухте Нагурского. Значит, нужно поторапливаться…
Поочередно взбираемся по сходням на палубный настил субмарины. Заходим внутрь легкого корпуса. Он здорово проржавел, но пока еще крепок. Видимо где-то здесь старик припрятал костюм с жилетом.
Услышав тихий стон Маринина, он приказывает:
– Ты, парень, не мучай свою рану – останься здесь. А мы поднимемся выше…
Вдвоем заползаем по трапу на мостик. Откашлявшись и восстановив дыхание, дед ныряет внутрь небольшой зенитной башни, расположенной в передней оконечности ограждения рубки.
Иду за ним. В тесном пространстве башни, из которой наружу торчат спаренные стволы зенитной установки Flak-38, очень темно, но мой девяностолетний родственник орудует на ощупь и скорость его движений невероятна – я едва успеваю понимать, что он делает.
Для начала он усаживается в маленькое кресло наводчика, слева находит ладонью крышку герметичной емкости, открывает ее, вынимает увесистый магазин с десятком двадцатимиллиметровых снарядов и вставляет в приемное гнездо левого орудия. Те же действия он производит, заряжая правый ствол. Поочередно взводит затворы и довольно шепчет:
– Готово. А теперь, Женя, наведи-ка автоматы точно в дальний конец причала.
Поглядывая в прицел и подкручивая рукоятку одного колеса, опускаю орудия до нужного уровня. Рукояткой другого поворачиваю башню немного правее.
– Сделал? – покидает старик кресло наводчика.
– Да.
– Иди за мной…
Тем же маршрутом мы пробираемся в похожую башню задней оконечности ограждения боевой рубки. И снова дед по-хозяйски устраивается в кресле, снова открывает крышку герметичного ящика, снова щелкает механизмами приемных гнезд и затворов.
– А эти орудия наводи на ложементы с торпедами.
– Что ты задумал? – поворачиваю башню почти под девяносто вправо.
– Я хочу сделать то, о чем мечтал долгие годы, – с грустью говорит бывший краснофлотец. – Хочу превратить проклятую базу в могилу для всех ее обитателей. А заодно пособить вам выбраться из этого ада…
* * *
– Послушай, мы столько времени считали тебя погибшим! – легонько трясу его за плечи. – Сегодня в моей жизни случается чудо – я повстречал тебя! А ты не хочешь выбраться со мной наружу?!
Старик непреклонен и не хочет покидать ограждение боевой рубки.
– А я и есть погибший, – «глядит» он страшной пустотой глазниц. – Ты, Женя, принес самую важную весть: мое имя очищено от грязи. Я много лет мечтал вернуться на Родину и восстановить справедливость, доказать, что всегда был честен. А теперь… в этом нет смысла.
Он снова заходится в жутком кашле.
С минуту смотрю на худые вздрагивающие плечи и понимаю, что его не переубедить. Человек, проживший шестьдесят лет в подземелье среди врагов и не потерявший при этом рассудок и волю – своего решения не изменит.
– Иди, Женя, – похлопывает он по моему плечу. – Ступай к задвижке.
Дед совсем плох – ноги подкашиваются, руки дрожат, из груди вырываются ужасные хрипы. Мне приходиться усадить его в кресло наводчика носовой башни.
– Иди же, наконец! – сердится он. – Неужто не видишь, что мне не одолеть подводного коридора?!
Да, сейчас я это вижу. На побег из карцера мой героический дед затратил последние силы.
В последний раз мне было крайне паршиво на похоронах отца. И вот спустя восемь лет я снова испытываю столь же отвратительное чувство. Обняв старика и крепко пожав руку, направляюсь к вертикальному трапу.
На второй ступени торможу.
– Дед, есть одна проблема.
– Кнопки на вмурованном в стену щитке?
– Да. Мы не знаем шифра.
– Я тоже его не знаю.
– Как же мы выйдем?
– Нажмите по порядку все шесть кнопок.
– Это и есть мудреный код?
– Нет, немцы никогда не были простачками…
Я опять забыл о его необыкновенно развитом слухе. Должно быть, подводники Кригсмарине не раз открывали при нем задвижку, и он научился различать хруст механических кнопок, запомнил определенный порядок. Во всяком случае, стоило мне нажать поочередно все шесть круглых бляшек, как дед тут же прокричал с мостика рубки:
– Один, пять, пять, два, шесть, четыре.
– Надень маску, – на всякий случай приказываю Маринину.
Он стоит рядом, прислонившись плечом к стене. Лицо бледное, ослабшие руки едва справляются со снарягой.
Я повторяю нажатием кнопок названный дедом шифр и… подъемный механизм задвижки оживает.
Победно смотрю на мальчишку. Тот устало улыбается…
А уже через секунду под сводами огромного зала мечется тревожное эхо сирены.
– Уходите! – машет рукой старик и исчезает под носовой башней зенитных автоматов.
– Готов?
– Так точно.
– Пошли…
Маринин падает в воду, а я, натягивая на голову маску, замечаю выходящих из жилой зоны немцев.
* * *
Схватив за шиворот Маринина, устремляюсь под задвижку, едва та приподнялась над грунтом. Выскользнув наружу, что есть силы работаю ногами…
Ласт на ногах нет, но это не главное. Нам неизвестно, на какое время рассчитаны допотопные немецкие аппараты, поэтому необходимо торопиться. Поскорее выбраться из тоннеля нужно и по причине возможного обвала в момент подрыва торпед.
Вокруг темно, только впереди тлеет зеленоватый свет – выход из тоннеля в бухту. Под завывания далекой сирены, прорывающейся сквозь толщу воды, держим направление на свет…
Внезапно из темноты с двух сторон вспыхивают и ослепляют яркие лучи подводных фонарей. Сначала загораются два, затем еще два.
Я отлично понимаю: это мои ребята. Но узнают ли они нас? На мне штатный гидрокомбинезон, зато дыхательный аппарат жилетного типа и с большим германским орлом на правой стороне груди. Маринин вообще одет как немецкий подводник-диверсант.
Во избежание недоразумений, приветственно поднимаю правую руку и снимаю маску. И тут же оказываюсь в чьих-то крепких объятиях.
Водружая маску на законное место, догадываюсь: это Георгий Устюжанин. Рядом появляются остальные пловцы группы: Фурцев, Жук, Савченко, Степанов.
Однако в следующую секунду переполняющие нас эмоции остужает отрывистый «лай» зенитных автоматов. Звук выстрелов настолько силен, что с лихвой перекрывает сирену.
Это последнее предупреждение – надо срочно выбираться из тоннеля.
Показываю парням: «Помогите моему напарнику!»
Они подхватывают Маринина под руки и по привычке глядят на меня, ожидая приказа.
«Чего застыли, голуби? – развожу я руками. – На волю! В пампасы!..»
Взрыва мы не услышали.
Всплыв на поверхность, я оттолкнул двухметровую льдину, сощурился от яркого света и резко обернулся к скале. От нее исходил гул, сверху по крутым склонам скатывались огромные камни. От их падения поднимались фонтаны брызг, а по поверхности расходились волны. Внезапно над плоской вершиной взмыл столб дыма с пылью, вырвавшийся из наклонного шурфа. Выше пыли и дыма взлетела сорванная стальная дверь. Сама же скала будто немного съежилась, и осела.
Эпилог
Борт научного судна «Академик Челомей»
Наше время
На кормовой площадке встречает Горчаков. Он жмет руку, благодарит. Я же, подхватив чей-то автомат, подхожу к леерным ограждениям.
Генерал в недоумении.
– В чем дело, Евгений?
– Я нашел под скалой своего деда, – передергиваю затвор. – Несколько минут назад он погиб, спасая нас.
Полулежа на брезентовых чехлах, Маринин дотягивается до автомата. Остальные пловцы разбирают оружие. Тогда и Горчаков достает из кармана наградной пистолет и встает рядом со мной.
Над бухтой звучат три салютных залпа.
* * *
Мои парни транспортируют носилки с Марининым в мед-блок. Немного приотстав, иду с Горчаковым и Устюжаниным.
Генерал тихо интересуется:
– Как новичок?
– Молодцом, – киваю, – наш человек.
Заходим в мед-блок – царство чистоты и порядка. Доктор командует, мои ребята исполняют.
Вскоре начинается операция по извлечению пули. Мы садимся в «предбаннике» и под звон медицинских инструментов негромко переговариваемся.
– Так в каком звании был командир U-3519? – интересуется мой шеф.
– Корветтен-капитан.
– А по-русски.
– На наши деньги это капитан третьего ранга или гидро-майор.
– Ага, так понятней…
Наконец, в приемный отсек выходит доктор. Прикрыв за собой дверь и сняв маску с перчатками, устало докладывает:
– Пулю извлек, поврежденные ткани обработал и зашил. Кость задета, но цела. В общем, все, что касается раны – в относительном порядке.
– А что не в порядке? – хмурится генерал.
– Вызывает опасение его моральное состояние. Какой-то он поникший, раздавленный.
Горчаков обращает взгляд на меня.
– Эта история не сломала его психику?
– Я знаю, в чем дело. Вы не могли бы одолжить спутниковый телефон.
Сергей Сергеевич протягивает трубку с раскладной антенной. Я набираю номер…
– Алло, Татьяна?
– Да, – отвечает приятный женский голос. – А кто это?
– Я непосредственный начальник вашего супруга – Черенков Евгений Арнольдович.
– Что случилось? Он ведь в командировке…
– Да, он в ответственной командировке, куда отбирались лучшие профессионалы. Проявив мужество и отвагу, ваш муж выполнил сложнейшее задание и, к сожалению, получил ранение, за что будет представлен…
Я вопросительно гляжу на генерала. Важно сведя брови, тот утвердительно кивает.
– …К правительственной награде.
В трубке несколько секунд тлеет пауза, после чего слышится дрожащий шепот:
– Что с ним?
– Теперь ему необходимо длительное лечение. Сейчас командование подыскивает Владимиру подходящую клинику за границей.
– А почему не в Москве?.. В Москве же есть хорошие клиники…
– Я разговаривал с ним на эту тему. Его ответ прозвучал так: «Чем дальше – тем лучше».
– Так и сказал?
Молчу.
– Позвольте мне с ним поговорить! – просит девушка. – Пожалуйста! Хоть полминуты!..
Гляжу на врача.
– Не знаю, разрешит ли профессор…
Улыбнувшись, доктор кивает, берет трубку и исчезает за дверью.
– А что, Женя, сколько суток отпуска я тебе задолжал? – неожиданно интересуется Горчаков.
– Не меньше года, если посчитать все.
– На год тебя никто не отпустит, а недельки три отдохнешь – обещаю. Север-то, небось, надоел?
– Да, нам с напарником не мешало бы согреться.
– Вот и поезжай в теплые страны. В Италию, во Францию или Испанию… В Испании был?
– Проще сказать, где я не был. Гулял и по улицам Мадрида. И даже лицезрел корриду.
– Ну и как?
– Поймал себя на мысли, что искренне болею за быков.
Посмеиваясь, Горчаков поднимается.
– Что ж, господа, пора и нам снять напряжение – мы тут тоже изрядно переволновались. Приглашаю в каюту…
Генерал с Устюжаниным направляются к выходу. Я же, прежде чем последовать за ними, заглядываю в отсек к Маринину.
Улыбаясь, мальчишка лежит на кровати, держит у головы трубку и слушает супругу.
Подмигиваю: «Как дела?»
Кивнув, напарник поднимает большой палец…