Глава четвертая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Несколько дней назад
Ткани сосудов и мышц постепенно привыкли к нормальной температуре и естественному кровообращению, перестав посылать будоражащие мозг сигналы. Команда затихла. Никто из моряков боле не дергался, не извивался в судорогах, не рвал постельное белье. Процесс пробуждения завершился с минимальными потерями; все, за исключением не пожелавшего возвращаться дизелиста Коха, мирно спали обычным человеческим сном. Сейчас достаточно было подойти к любому из них и просто потормошить за плечо.
Однако Нойманн событий не торопил – для восстановления мышечных функций всем членам команды предписывался строгий постельный режим. Два, три или четыре дня – каждый возвращался к жизни по-своему. Все это время дежурной смене надлежало ухаживать за товарищами, как за новорожденными: массажировать, растирать, хорошо кормить, развлекать, выносить дерьмо. А затем – по мере улучшения физической формы – помогать подниматься с кровати и делать «первые шаги»…
Первым очнулся корветтен-капитан Хайнц Мор. Он всегда спал хуже и меньше других: отключался последним, пробуждался в числе первых.
– Тебе как всегда не терпится, Хайнц. Поспал бы еще часиков десять-двенадцать – дал бы организму привыкнуть к новой нагрузке, – ворчал профессор, вытаскивая из его вены иглу от системы. Поправив очки и приблизившись к лицу пациента, спросил: – Ну как ты? Решил просыпаться или еще в дороге?
Зрение подводника долго не могло выбрать правильный фокус – зрачки то расширялись, то сужались.
– Все выжили? – откашлявшись, прошептал командир.
– Все, кроме одного.
– Кто?
– Дизелист Кох.
– Вот скотина… Решил не возвращаться?
Нойманн не ответил.
– Что с ним случилось?
– Сердце отказало. Мы пытались его запустить, но… оно так и не смогло включиться в нормальную работу. Умер спокойно, без мучений.
– Значит, подводников осталось всего девятнадцать?
– Увы…
Мор отдышался, облизал пересохшие губы, пошевелил пальцами правой руки. Зажмурился, затем резко открыл глаза.
– Я стал хуже видеть.
– Мы все теряем зрение – этот процесс необратим.
– Черт… Какой сегодня год?
– Две тысячи одиннадцатый.
– Долой еще шесть лет из жизни.
– Брось, Хайнц. Ты отлично знаешь, что все мы давно подохли бы без капсул и моего препарата.
Мор усмехнулся, отчего вся левая сторона худого лица покрылась сетью морщин.
– Эта база, господин оберштурмбанфюрер, с самого начала была общей могилой. С момента ее проектирования вашими коллегами из ведомства Генриха Гиммлера.
– Ненужно вспоминать о рейхсфюрере. Мы же с тобой договаривались…
* * *
На вторые сутки пробуждения Хайнц Мор уже сидел на постели, а еще через день самостоятельно вышагивал вдоль ряда кроватей и, широко улыбаясь, подбадривал просыпавшихся товарищей. Правда, делал он это, опираясь на трость и под присмотром Нойманна.
– Молодец, Хайнц! Так держать! – нахваливал профессор. – Я всегда удивлялся крепости твоих мышц и стойкости духа.
– Мы обязаны быть сильнее других, – парировал Мор. – Оставшиеся моряки глядят на меня, медики с инженерами – на тебя.
– Ты прав.
– Значит, всего нас осталось двадцать пять. Как обстоят дела у остальных? Вижу, некоторые очень ослаблены.
– Примерно половина чувствует себя удовлетворительно. У девяти человек процесс пробуждения проходит с отставанием от расчетного графика.
– С чем это связано?
– С возрастом – семеро из девяти хоть и выглядят на шестьдесят, но успели перешагнуть столетний рубеж.
– Другие новости есть?
– Есть. Правда, приятной эту новость не назовешь, – замялся Нойманн.
– Выкладывай, – остановился в конце длинного зала Мор, в глазах появилось беспокойство.
– Курт доживает последние дни – еле ходит, страдает одышкой, иногда невпопад отвечает. Пару раз я был уверен, что он не дотянет до вашего пробуждения.
– Где он сейчас?
– У себя. Я позволил ему есть до отвала пищу из запасов «Верены». Пусть насладится перед смертью.
Мор испуганно огляделся по сторонам. О зараженных продуктах, как впрочем, и о смертельной болезни, проникшей в базу на борту «Верены», знал только он, Нойманн и несколько приближенных к нему врачей.
– Плохо дело, – вздохнул он. – Скоро не с кем будет выйти в море.
– К сожалению, настоящего эликсира бессмертия наука еще не придумала.
Мор отдал профессору трость. Постояв у последней кровати и удерживая шаткое равновесие, сделал один шаг, второй, третий…
– Получилось, – обнажил он в улыбке нездоровые зубы. Но, возвратив лицу серьезность, перешел к делу: – Ладно, Карл, продолжай.
– Ты о чем?
– Что еще произошло за шесть лет моего отсутствия?
– Ничего, раз ты проснулся в добром здравии, – попытался отшутиться Нойманн.
– Радио слушали?
– Иногда включали.
– И ни слова?
– Ни единого звука, – безучастно отвечал профессор.
Корветтен-капитан прошелся по проходу, вернулся.
– А что русский?
– Как обычно: курсирует бледной тенью от своих плантаций в дальнем тупике до камбуза и обратно.
– Неужели он все еще жив?!
– Да. Все так же выращивает водоросли, обрабатывает их, солит, маринует… не моется, не бреется и почти не разговаривает.
– Странное дело…
– Чему ты так удивлен?
– Вот уже в который раз я пробуждаюсь с полной уверенностью что его больше нет в живых. А он по-прежнему ходит бледной тенью по коридорам, выращивает морскую капусту и мало разговаривает. И это безо всякого «Препарата бессмертия»!
Профессор кисло усмехнулся и промолчал…
* * *
Неприкосновенный запас качественных продуктов, тщательно оберегаемый оберштурмбанфюрером, заканчивался. Его объем был небольшим и предназначался исключительно для реабилитации подводников – дабы те поднялись с кроватей, окрепли, подготовили субмарину и вышли в море на очередную охоту.
На шестые сутки после пробуждения моряки, инженеры и врачи доели крупу и макароны. Поколдовав на камбузе, кок выпек на обед из последней муки хлеб, поджарил последние кусочки свиного филе, а на гарнир был вынужден подать отварные водоросли, выращиванием которых занимался престарелый русский пленник. Чуть солоноватая безвкусная кашица бурого или темно-зеленого цвета стала неприятным сюрпризом, напомнившим о голоде шестилетней давности. Некоторые из подводников с отвращением отказались от приема пищи.
– У нас осталась сотня банок консервированного лосося, немного сахара и кофе, – отчеканил Мор так, чтобы слышал весь личный состав, собравшийся в кают-компании. – Имеется также две дюжины бутылок неплохого шнапса.
– Почему же мы жрем водоросли? – недовольно спросил кто-то из моряков.
– Потому что хорошую пищу мы захватим в поход, дабы имелись силы для поиска цели и торпедной атаки.
Подводники радостно загалдели.
– Когда выходим, герр капитан?
– Скоро. Даю слово: очень скоро…
После обеда Нойманн пригласил в лазарет Мора и несколько моряков, чье физическое состояние подходило к своей оптимальной форме. Бегло осмотрев подводников, доктор отпустил их, оставив «на закуску» корветтен-капитана.
– Как самочувствие? – интересовался он, перемещая по его спине мембрану фонендоскопа.
– Нормально.
– Моральное состояние?
– Ты о чем? – усмехнулся командир подлодки.
– Об эмоциях, впечатлениях, настроении.
– Более всего давит на психику эти проклятые запахи.
– Какие запахи? – насторожился Нойманн.
– Смесь машинного масла, смолы и прелых морских водорослей.
– Разве?
– Неужели ты его не чувствуешь?! Этой смесью здесь пропитано все! Боже, как же надоела эта вонь! Иногда хочется нашпиговать пулями этого русского старика!
– А кто займется выращиванием водорослей? И что мы будем есть?..
– Скорее бы выйти в море…
– Потерпи, Хайнц. Вот завершим процесс реабилитации, и я сам с удовольствием составлю тебе компанию, – посмеивался профессор. Возьмешь меня судовым врачом?..
Мор стоял перед ним по пояс раздетым. Редкие седые волосы, короткая и такая же седая борода; худощавое тело с совершенно бесцветной кожей. Шесть лет назад он также встал с постели первым, но двое суток пользовался при ходьбе тростью; на сей раз от помощи трости он отказался лишь на четвертый день.
Поправив привычным движением пенсне, доктор простукивал печень, слушал легкие, осматривал кожный покров…
– Сколько еще понадобится времени? – устало поинтересовался подводник.
– С тобой и пятеркой самых крепких моряков я закончил. Завтра в полдень закончу со второй партией – после обеда ты сможешь загрузить их легкой работой.
– А остальные?
– Остальных я рекомендовал бы освободить от подготовки к походу. Дай бог успеть восстановить их к выходу в море. Кстати, на какой день ты думаешь назначить выход?
– Если ты скажешь, что с завтрашнего дня мы переходим на питание одними водорослями, то я прикажу экипажу занять свои места согласно боевому расписанию прямо сейчас.
* * *
Раньше профессор с трепетным нетерпением ожидал пробуждение команды U-3519 по двум причинам.
Первая относилась к заурядной человеческой слабости – к желанию перемен и новых ощущений. А как же иначе? Пока подводники крепко спали в капсулах, подскальное пространство напоминало царство мертвых с его пугающей тишиной и призрачными тенями, с безысходностью и угрюмой атмосферой. Но проходило всего несколько дней с момента начала первого этапа пробуждения, и база стремительно преображалась: здоровые, бодрые и почти не изменившиеся за шесть лет мужчины сбивались в небольшие компании, ходили по коридорам и каменным тротуарам, шумели, смеялись, радовались жизни. Казалось, от их широких улыбок даже электрические лампы светят ярче.
Вторая причина носила практический характер. Дело в том, что не существовало на земле человека, к которому Зигмунд Рашер относился бы с теплотой и бескорыстием. В каждом он видел либо материал для будущего медицинского эксперимента, либо кирпичик для ступеньки карьерного роста, или же подручное средство для удобного обустройства собственной жизни. На карьере давно стоял жирный крест. С ухудшением зрения, с нехваткой материала, новых инструментов и препаратов пришлось покончить с научными изысканиями. Оставалось стремление продлить свое существование и сделать его максимально комфортным в вечно холодном подскальном городке. Команда подводников во главе с Хайнцем Мором как раз и являлась тем подручным средством, раз в шесть лет добывавшим пищу, топливо, медикаменты, книги и прочие артефакты, необходимые для создания приемлемых условий. В связи с этим каждое пробуждение моряков вызывало у профессора заметное воодушевление. Еще бы! Пройдет совсем немного времени, и они отправятся на охоту. А, вернувшись, снова улягутся в капсулы, передав в его распоряжение пополненные запасы вкусной провизии, крепкого шнапса и прочих полезных трофеев.
Со следующего дня – седьмого с момента пробуждения – началась подготовка подводного корабля к боевому походу. Шестерых моряков профессор задержал в «лазарете», а остальные под началом Мора приступили к проверке агрегатов и оборудования.
Начались трудовые будни, наполненные довольно тяжелой работой: механики подзаряжали аккумуляторные батареи от дизель-генератора, копались в гидравлике и главных электродвигателях; торпедисты суетились в носовом отсеке у торпедных аппаратов; единственный выживший зенитчик чистил и смазывал двухорудийные зенитные установки Flak-38. Несколько моряков были задействованы в очистке корпуса субмарины…
Когда же к команде присоединились подводники, выписанные из «лазарета», корветтен-капитан приступил к последнему этапу подготовке – учениям. Несколько дней команда повторяла теорию и методично отрабатывала действия по срочному погружению и всплытию, по тушению пожара и устранению течи, по подготовке торпедной атаки с перископной глубины и отражению зенитными расчетами налета авиации.
– Каковы успехи? – поинтересовался за ужином Нойманн.
– С учетом возраста моих моряков – все идет нормально, – невесело ответил Мор. И, проглотив последнюю ложку маринованных водорослей, добавил: – Тренировки необходимы, чтобы вспомнить матчасть, восстановить порядок действий. А спастись в случае пожара, подрыва мины или атаки с воздуха все одно не удастся.
– Почему?
– Я прошел всю войну и с трудом припомню пару случаев чудесного спасения экипажа. Сотни других случаев заканчивались братскими могилами на океанском дне.
– Как произошло с твоим другом Ценкером на выходе из базы?
– Именно, – кивнул Хайнц. – Надеюсь, бедняга погиб сразу, а не задыхался в отсеке несколько дней.
– Он был совсем плох, – признался профессор. – Не представляю, как ему удалось в одиночку справиться с управлением лодкой и пройти по тоннелю.
– Альфред был отличным подводником и талантливым командиром, – вздохнул Мор и попросил: – Расскажи о последних днях его жизни.
– Конечно… Если помнишь, одного из двух захваченных в пятьдесят первом году пленников я сразу определил донором – группа его крови в точности совпадала с группой Ценкера.
– Да, я хорошо это помню! Пленниками были два русских парня со старого парохода «Вельск». Один из них – наш молчаливый седобородый старик, занятый выращиванием водорослей.
– Я всегда поражался твоей памяти.
– Дело не в хорошей памяти. Просто уважающий себя командир боевой субмарины обязан помнить названия всех судов, пущенных им на дно. Кстати, второго пленника ты решил тогда приберечь для пересадки костного мозга – верно?
– Да, сначала я попробовал вливать небольшие порции его крови в тело Альфреда. Но это не дало положительного эффекта.
– А потом?
– Потом мы отправили твою команду на очередные шесть лет в капсулы, а сами всерьез занялись лечением командира «Верены». Признаться, мне и самому был интересен результат научного эксперимента: получится его спасти или нет.
– И что же? – глотнул Мор слабого несладкого кофе.
– Я назначил донору усиленный рацион питания, благодаря чему каждую неделю перекачивал в вены твоего приятеля около литра здоровой крови. И представь – вскоре Ценкер пошел на поправку. Так, по крайней мере, показалось мне и моим коллегам.
– Значит, в итоге твое лечение не помогло?
– Увы. Ровно через год случился рецидив, и переливание крови стало бесполезным. Ценкер быстро угасал и часто впадал в беспамятство. Тогда я решил использовать того же пленного мальчишку в качестве донора костного мозга: уложил обоих пациентов на хирургические столы и с парой ассистентов провел блестящую операцию по пересадке.
Хайнц застыл с поднятой кружкой.
– Да-да, блестящую, – подтвердил профессор. – Правда, пришлось пожертвовать пленным мальчишкой – он умер, не приходя в сознание. Зато твой товарищ практически исцелился, да так стремительно, что мы ощущали себя лауреатами Нобелевской премии по физиологии и медицине.
Вспомнив о кофе, Хайнц поставил кружку на стол.
– Тогда какого черта он устроил побег?
– Процесс его выздоровления был нестабилен. При общей картине улучшения часто наблюдались кратковременные спады – это, в принципе, нормальное явление. Во время одного из кризисов у Альфреда сдали нервы. Чем это закончилось – ты прекрасно знаешь.
– Да, мне много рассказывали о побеге. Детали разняться, но суть едина: бедняга Альфред не захотел встретиться со смертью здесь под скалой, а предпочел умереть в море – как настоящий морской офицер…
К столику подошел один из ассистентов Нойманна.
– Господа, – негромко обратился он к старшим офицерам, – пять минут назад в «лазарете» скончался Курт.
– Что скажешь? – мрачно ухмыльнулся Мор.
Карл от досады согнул и отбросил алюминиевую ложку.
– Он был обречен, но при нормальном питании определенно протянул бы дольше.
– Ты прав: нам пора браться за дело, – тяжело поднялся корветтен-капитан. Обернувшись по сторонам на сидящих в кают-компании моряков, он громогласно объявил: – Господа! Наш корабль исправен, имеет полный боезапас, подготовлен к походу и способен преодолеть не одну тысячу морских миль. Тоннель проверен и очищен; экипаж здоров, прошел полный комплекс тренировок и, насколько я понимаю, жаждет поскорее выйти в море. Не так ли?
Отовсюду послышались одобрительные выкрики.
Командир продолжал:
– Завтра в семь утра назначаю торжественное построение личного состава базы. А в семь тридцать подлодка U-3519 должна пройти по тоннелю и отправиться на свободную охоту.
Его последние слова потонули в радостных криках.
«А что? – растянул в улыбке тонкие губы Рашер. – Эти ребята неплохо выглядят, настроены решительно и способны пустить на дно еще немало судов. Так что поживем…»
Глава пятая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Наше время
Пошел второй час нашего пребывания под водой.
Я регулярно поглядываю на манометр, но делаю это скорее по привычке – давление из-за малой глубины ерундовое, следовательно, расход дыхательной смеси минимальный. Слегка напрягает другое: температура воды близка к нулю, а мой напарник слишком молод – как бы не нажить беды.
Мы с предельной осторожностью обследуем кормовую часть «призрака». Я двигаюсь впереди, он на полкорпуса отстает; фонари выключены, оружие наготове…
Металл рулей и легкого корпуса здорово проржавел, местами покрыт приличным слоем ракушек. Последняя чистка и покраска корпуса в сухом доке производилась много лет назад…
У меня уже родилась догадка по поводу типа подводной лодки, обитающей под скалой. Скорее всего, это представительница легендарной XXI серии подводных кораблей Кригсмарине. Верх инженерной мысли, великолепные для своего времени субмарины, разработанные немецкими инженерами и конструкторами с целью завоевания полного господства на Атлантике и в Северных морях Европы. Понастроено их было немало, но, к счастью, выйти в боевой поход после ходовых испытаний успела лишь одна, да и та (если не изменяет память) угодила в плен к британцам.
Запомнив форму горизонтальных рулей и общий абрис кормовой части, я намереваюсь повернуть назад. Надо поскорее вернуться на борт «Академика Челомея», доложить результаты разведки Горчакову и отыскать в справочниках точную информацию о найденной субмарине.
С этой мыслью я тормошу Маринина за плечо. Он оборачивается, и мы оба слышим оглушительный грохот, исходящий со стороны тоннеля.
«Что это, командир?!» – вопрошают округлившиеся глаза мальчишки.
«Если бы я знал», – верчу головой и замечаю падающую плоскость, отсекающую выход в тоннель. От резкого движения похожей на гильотину штуковины расходится мощная волна, наполненная пузырьками воздуха и мазутными пятнами.
Последовал глухой удар плоскости об пол тоннеля, после чего наступила пугающая тишина.
«Путь к отступлению отрезан», – молнией проносится нехорошая мысль.
Быстро смещаемся под днище лодки и выжидаем, выясняя главное: нас засекли или же тоннель перекрыт из общих правил безопасности?
Волны, поднятые многотонной задвижкой, понемногу затухают; в длинном прямоугольном водоеме никого, кроме нас. Ну, хотя бы это дает призрачный шанс на положительный исход разведывательного рейда.
Начинаю движение в сторону задвижки. Маринин не отстает, но при этом опасливо озирается и поводит стволом автомата. Понимаю его состояние. Виду не показываю, но мне тоже не по себе от глубины той задницы, в которой мы внезапно оказались.
Подходим, ощупываем, изучаем…
Железяка огромна – на всю ширину подводного тоннеля. Судя по швам, сварена из множества рельсовых кусков, а значит, толстая и невероятно прочная.
Занимаясь осмотром, мысленно ругаю себя за то, что не увидел боковых направляющих. Они тоже сварены из рельсов и прилично выступают от стен – не заметить их очень сложно. Как же это я? Наверное, все мысли в тот момент были заняты обнаруженной подлодкой. Ладно, чего теперь-то воду баламутить?..
Ползаем по периметру в надежде отыскать спасительную щель. Бесполезно – по бокам задвижка точно входит в пазы направляющих, нижний край прилично заглублен в донный грунт, а верхнего попросту не видать.
Показываю Маринину: «Смотри в оба». Сам вытаскиваю нож и начинаю откидывать илистый осадок…
Минуты через три отчаянной работы острие ножа натыкается на скальный грунт. Оцениваю результат. Слой рыхлого ила между краем задвижки и скалой небольшой – не более пятнадцати сантиметров.
Это окончательный приговор, означающий, что в тоннель из искусственного водоема нам не вернуться…
* * *
– А по какому времени они здесь живут? – шепчет Маринин.
– Ты еще спроси, какому богу они здесь молятся! – так же тихо отвечаю на очередной идиотский вопрос мальчишки.
Вот уже минут сорок как наши головы торчат из воды между кормой субмарины и каменным причалом. В эту щель почти не проникает света, и нас вряд ли обнаружат. Если конечно юный напарник не доведет меня своими вопросами до истерики.
В щель нам видна лишь узкая полоса сводчатого каменного потолка и пара кабельных жгутов, тянущихся вдоль него.
– Кажется, они не догадываются, что на территории базы посторонние, – снова бормочет старший лейтенант. – Слишком уж спокойно разговаривают…
Это он верно подметил. Правда, поздновато. Меня данная мысль осенила через пару минут пребывания на поверхности – когда я услышал спокойную немецкую речь двух мужчин, тащивших что-то тяжелое по сходням с подлодки на причал.
Оборачиваюсь к мальчишке:
– Ты немецкий знаешь?
– Немного. В школе и в училище проходил.
– Тогда помолчи немного и попытайся понять, о чем говорят эти типы.
– Понял…
Две или три пары мужиков курсируют по сходням и таскают с борта подлодки какую-то поклажу: мешки, коробки, ящики… Настроены они позитивно и перекидываются меж собой отрывистыми фразами. Я неплохо понимаю английскую речь и даже способен вести простенькую беседу, но в немецком мои познания стремятся к нулю. «Ноль» – это несколько киношных фраз, известных каждому мальчишке с детства: «Хенде хох!» «Гитлер капут!» и «Цурюк».
– Ну, – пихаю в бок старлея. – Переводи.
Тот, стуча зубами, шепчет:
– Радуются удачной охоте. Говорят, что сегодня будет отличный ужин: с настоящим мясом и крепкой выпивкой.
В моем воображении материализуется Горчаков, потрясающий скрюченным пальцем: «Ну что, Фома-неверующий, теперь-то убедился в моей правоте?»
Убедился, товарищ генерал, убедился. По крайней мере, в том, что шведов завалили именно эти ребята, лихо болтающие по-немецки. Насчет остального – пока не знаю. Надо бы проверить, если раньше не окоченеем в проклятом бассейне. Вода в нем ужасно холодна и воняет отвратительной смесью машинного масла, смолы и прелых морских водорослей…
– Что, брат, совсем замерз? – смотрю на посиневшие губы Маринина.
– Нет. Пока держусь.
– Держись – разгрузка скоро закончится…
Срок минут назад я оставил попытки связаться с парой Жук-Савченко. Чего я только не делал! Прислонялся к железной задвижке правой щекой полнолицевой маски, где расположен приемо-передатчиком гидроакустической связи, в надежде, что полезный сигнал проникнет сквозь толстый металл. Подплывал к небольшим щелям между направляющими рельсами и каменными стенами. Пытался докричаться до Михаила, «заглядывая» под проклятую задвижку…
Порой до меня долетали обрывки его взволнованного голоса, и теперь в душе теплится крохотный уголек надежды на то, что и Жук меня все-таки услышал.
Оставив дальнейшие попытки, я позвал Маринина и, осторожно всплыв между лодкой и причалом, перекрыл баллоны с дыхательной смесью.
* * *
Проходит четверть часа – разгрузка продолжается. Взгляд Маринина мутнеет, речь становится бессвязной.
Плохо дело. В который раз жалею, что Игорь Фурцев так несвоевременно приболел. Он ненамного старше Маринина, но гораздо крепче и опытнее.
Когда необходимость заставляет лезть на большую глубину – туда, где давление с силой обжимает костюмы вокруг тел, не оставляя даже крохотной воздушной прослойки – мы используем для обогрева систему аргонного поддува. Небольшой баллон с аргоном крепится слева от ребризера и соединяется с гидрокомбинезоном коротким шлангом. Неплохая вещица, спасающая на некоторое время от ужасающего холода. Сегодня нам не довелось побывать на большой глубине, и в течение первого часа запас аргона оставался нетронутым. Позже, почувствовав холодный озноб, начали периодически поддувать прослойку. К исходу второго часа Маринин полностью опустошил баллон, в моем осталось около трети от исходного запаса.
– Володя, – тормошу его за руку. – Володя, очнись!
Молчит, откинув назад голову.
Пора действовать. Перекрыв шланги поддува, меняю местами наши баллоны. Пускаю под гидрокомбинезон напарника спасительный газ и легонько шлепаю по щекам.
– Подъем, старлей! Не спать!..
Лицо понемногу розовеет, дыхание становится глубже, и он приходит в себя.
– Согрелся?
– Да. Получше. Спасибо…
Пора выходить из воды, иначе следующие пятнадцать минут могут стать последними в его жизни, ведь спасительного аргона больше нет.
Тяну мальчишку в сторону носа:
– Шевели конечностями – разгоняй кровь!..
Разгрузка не окончилась, а мы уже плывем в другой конец водоема, где предстоит найти лестницу, ведущую на каменный причал.
Да, водоемчик вместительный – в длину не меньше сотни метров.
Дальний бетонный торец устроен под приличным наклоном и защищен толстым резиновым отбойником, дабы лодки не калечили форштевень. А по углам встроены металлические лесенки, на одну из которых мы и держим курс.
– Ждем здесь, – останавливаюсь у крышки торпедного аппарата.
– Кажется, они закончили, – опять стучит зубами напарник.
– Вот и отлично. Подождем минуту для верности и чешем к лестнице…
Мы на месте. Наши специальные автоматы АДС готовы к использованию в воздушной среде – регуляторы газоотводных механизмов переведены в соответствующий режим. Ласты сняты и пристегнуты ремешками к скрытой под водой арматуре, из которой сварена лестница. Я осторожно поднимаюсь по скользким перекладинам, за мной упрямо ползет Маринин – еле живой от холода, но по-прежнему не желающий показаться слабым.
Разгрузка закончилась – не слышно ни мужских голосов, ни топота ботинок по сходням и каменному полу. Однако это не повод расслабляться: поднявшись до плоскости каменного тротуара, зорко осматриваю округу…
Интересное местечко, давящее враждебной неизвестностью. Освещения маловато: над причалами, по обе стороны водоема горит по четыре слабых лампы – немудрено, что в этом сумраке нас никто не заметил. Над торцевой стороной водоема – по-над отбойником – причалы соединяются пешеходной перемычкой. В обе стороны от нее вглубь скалы уходят коридоры; тот, что слева – затемнен, в правом виднеется слабый свет. Дальше – в начале левого (пустующего) причала возвышается мощное подъемное устройство, обычно используемое для ремонта, а также для перезарядки субмарин торпедами.
Повисев на ржавой лесенке, дабы с комбинезонов стекла вода, выскакиваем на тротуар и бежим в обратную сторону по правому причалу – в его конце на торцевой стене (в которой пробит тоннель) виднеется небольшой щиток. Вдруг он управляет задвижкой?
Бежать в толстых комбинезонах чертовски неудобно.
Но вот и цель нашего забега – вмурованный в стену щиток. Сверху надпись на немецком; рядом под желтым колпачком горит лампа, означающая, что пульт под напряжением. Ниже в два ряда расположены шесть больших черных кнопок, каждая из которых обозначена соответствующей цифрой.
Пробую нажать одну, вторую, третью… Кнопки издают своеобразный хрустящий звук, и… ничего не происходит.
– Сейчас поддену его ножом, – пыхтит мальчишка, вставляя кончик лезвия в тонкую щель между камнем и сталью.
– Ты ничего не забыл? – оттаскиваю его от щитка.
– Нет, а что?..
– Это немцы делали, а не китайцы.
– В таком случае, надо подбирать комбинацию.
– Ты мозгами-то поскрипи – сколько можно состряпать комбинаций из шести цифр?
– Да, многовато, – чешет он затылок.
– Пойдем, – увлекаю его в сторону перемычки. – Что-то мне подсказывает: должен быть где-то выход…
Из глубины правого коридора – вероятно, жилого – доносятся звуки джаза и пьяные голоса. Осторожно проходим мимо и рвем к темному коридору, где вряд ли повстречаем хозяев подземелья. Там и отогреемся. А затем приступим к поиску выхода из проклятой ловушки…
* * *
– Свой фонарь не включаешь. Идешь строго за мной – след в след и прикрываешь нас сзади, – инструктирую Маринина. – Автомат держишь наготове, но стреляешь в крайнем случае – при нападении или другой явной угрозе жизни. Усек?
– Так точно.
– Все еще мерзнешь?
– Потихоньку согреваюсь.
– Ну и ладненько, – включаю свой фонарь. – Пошли…
Передвигаться без шума помогают прорезиненные подошвы гидрокостюмов. Луч шарит по пыльному полу, по каменным стенам и потолку…
В сущности это обычный коридор, пробитый в скале специальным режущим инструментом. Ширина метра два с половиной, высота – около трех. Сначала он уходит метров на шестьдесят строго от водоема, затем поворачивает под девяносто градусов вправо. Сверху по стенам тянутся кабели, через каждые десять шагов под потолком висят громоздкие плафоны, однако спрятанные под ними лампы не горят. Видимо, по причине экономии электроэнергии.
Слева и справа фонарный луч постоянно натыкается на проемы с тяжелыми стальными дверьми. Некоторые заперты, а некоторые открыты и нам удается осмотреть внутренности помещений…
Судя по их содержимому, мы оказались в технической зоне – эквиваленте тех сооружений, что обычно соседствуют с причалами на территории обычной базы подводных лодок. В первом довольно просторном помещении размещается механическая мастерская, далее мы натыкаемся на токарный цех и склад аккумуляторных батарей.
Делаем остановку у следующей двери. Изучив масляные пятна под ней, и принюхавшись к запаху, я определяю:
– Здесь топливный склад.
Слева доносится голос Маринина:
– А здесь хранится обмундирование.
Ну что за пацан, ей богу! Он уже у противоположной стены ковыряет пыль у такой же запертой двери. Позабыв обо всем на свете, показывает найденную пуговицу и затоптанную нашивку с германским орлом.
– Ты назад почаще поглядывай, следак по особо важным делам!
Сомнений нет – это обычная техническая зона.
Дойдя до поворота, осторожно заглядываю за угол. Там тоже темно, безлюдно и множество дверей по обе стороны коридора. Продолжаем движение…
Где-то здесь под замком хранятся стрелковые боеприпасы, оружие, продукты, медикаменты – все то, без чего невозможно существование засекреченной и изолированной от всего мира организации.
– Та-ак, – присаживаюсь на корточки и ощупываю борозды в каменном полу, в которых когда-то были вмонтированы рельсы. Поднимаюсь: – Понятно.
– Что понятно, товарищ капитан второго ранга?
– За этой дверью торпедно-минный запас. Тут были рельсы, и по ним ходила специальная тележка, перевозившая огромные боевые чушки.
– А куда же эти рельсы делись?
– Думаю, из них сварили ту многотонную задвижку, перекрывшую выход в тоннель.
– А-а-а…
– На следующий вопрос ты получишь ответ прямым в голову. Понял?
– Так точно.
– Смотри назад!!
Он послушно смотрит, и мы крадемся дальше по коридору…
В конце технической зоны луч моего фонаря выхватывает из темноты тупик и две пары дверей, расположенных друг против друга.
Толкаю первую. Открыто. В нос ударяет устойчивый запах выхлопных газов. В центре небольшой залы на двух бетонных фундаментах стоят заглушенные дизель-генераторы; вдоль стены рядок бочек с топливом.
Ясно. Идем дальше…
Вторая дверь столь же легко поддается усилию, открывая нам «прекрасную картинку» пустующего двухместного карцера. Две солдатские кровати со свернутыми в бухту матрацами, тумбочка, в углу параша – подобие каменного унитаза и бронзовый кран над ним с мерно подкапывающей водой.
Третья дверь. Маринин четко выполняет приказ: присев на колено и взяв наизготовку автомат, глядит назад в темноту.
Тяну на себя ручку; край двери выползает в коридор, обдавая мое лицо нас ледяным дурно пахнущим воздухом.
«Что за гадость?!» – морщусь и шарю по внутренностям длинного помещения желтым лучом. Оно (помещение) раза в четыре больше карцера. Ни кроватей, ни тумбочек, ни параши. Зато на полу ровными рядами уложены мешки.
– Смотри в оба, – перешагиваю через порог и присаживаюсь возле ближайшего.
Расстегиваю несколько пуговиц, раздираю в стороны замерзшую мешковину и…
– Здрасти, – киваю мертвому мужчине с белым лицом, покрытым слоем матовой измороси.
Прикрыв первый мешок, подсаживаюсь ко второму, к третьему…
– Ну что там, Евгений Арнольдович? – доносится из коридора.
Выхожу к заждавшемуся Маринину.
– Местное кладбище.
Остается единственная дверь – последняя в темном тупичке.
Почему-то она или точнее то, что за ней находится, вызывает наибольшее беспокойство. Приложив ухо к холодному металлу, я как будто слышу негромкие звуки…
Молодой напарник по-прежнему сидит под стеной и целит автоматом туда, откуда мы притопали. Отступаю назад, покуда спина не упирается в камень; кладу на пол фонарь, луч которого направлен точно на последнюю дверь, поднимаюсь и, держа наготове оружие, делаю первый шаг к цели.
И вдруг что-то заставляет остановиться.
Указательный палец невольно прижимается к спусковому крючку, когда я понимаю, что стальная дверь, не дожидаясь моих усилий, сама подается навстречу.
После секундного замешательства снова прижимаюсь к дальней стене и сигнализирую Маринину: «Замри!»
Дверь медленно поворачивается без малейшего скрипа.
Наши нервы напряжены до предела. Оба глядим в расширяющуюся темную щель…
Лично я ожидаю увидеть кого угодно: толпу вооруженных престарелых фрицев с перекошенными от злости рожами, заспанного часового и даже уродливого монстра, похожего на гигантскую землеройку. Но то, что открывается нашему взору – повергает в легкий шок.
Из темного помещения в коридор выходит высокий седобородый старец. Обрамленное белыми волосами лицо, неестественно приподнято, словно его обладатель вслушивается в каждый шорох. На худом теле запачканное брезентовое рубище, в правой руке – палка. Но более всего поражают глаза. Точнее, их отсутствие – пустые глазницы, чернеющие под кустистыми белыми бровями.
Выйдя и затворив за собой дверь, старик безошибочно определяет нужное направление и, постукивая своим посохом, шаркает по каменному полу в сторону искусственного водоема.
Мы безмолвно провожаем тощую и слегка сутулую фигуру…
Не сдержав эмоций, Маринин вскакивает и, вытянув руку, хочет поделиться впечатлением. Я зажимаю его рот и киваю на старика.
Отойдя шагов на тридцать, он останавливается посреди коридора. Седая голова поворачивается вбок…
– Запомни, – шепчу в самое ухо старлея, – у слепых людей великолепно развит слух. Усек?
Тот трижды кивает. А пространство коридора вновь наполняется звуками тяжелых шаркающих шагов и однообразным постукиванием палки…
Глава шестая
Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
Баренцево море
Несколько дней назад
Сразу после завтрака состоялось назначенное построение моряков, трех врачей и парочки оставшихся в живых инженеров. Ради торжественного момента над правым причалом горели все лампы, а тротуар блестел после тщательной уборки.
Мор встал перед строем. Окинув взглядом пожилых, старых, а подчас и совсем дряхлых мужчин, он на мгновение задумался…
Вначале сороковых Гитлер обмолвился: «У меня есть реакционная армия, национал-социалистические военно-воздушные силы и христианский флот». Тогда он удивительно точно подметил настрой и черты основных родов войск. А сейчас в этих людях – оборванных, полуголодных, обросших и дурно пахнущих – не осталось ничего христианского. Более того, вот уже много лет их существование в подскальной базе было подчинено простым животным инстинктам: хорошо и вкусно питаться, чтобы выжить и проснуться через шесть лет; а проснуться для того, чтобы снова искать вкусную пищу.
Мор начал говорить о нехватке продуктов, о необходимости пополнить складские запасы, о готовности экипажа и подлодки к очередному походу…
Толпа была счастлива услышать от легендарного командира, пустившего на дно не один десяток судов, известие о скором выходе в море. Отовсюду неслись одобрительные выкрики.
– Итак, ровно через полчаса подлодка U-3519 покинет базу, и отправиться на свободную охоту, – громко сказал в заключении Мор. – Сколько она продлится – мне не известно. Но я абсолютно уверен в одном: мы будем охотиться до тех пор, пока не улыбнется удача. И мы обязательно вернемся сюда с хорошей добычей!..
Последние слова потонули в овациях.
Стоявший на правом фланге Нойманн улыбнулся: кажется, у людей появилась надежда сытно прожить последние дни перед очередным шестилетним небытием. Да, будущее здесь оценивалось не годами, а короткими промежутками в несколько недель. Максимум – в два-три месяца.
Мор скомандовал экипажу забрать личные вещи и занять места в подлодке согласно штатному расписанию. Матросы и унтер-офицеры потянулись к сходням, офицеры поднимались на борт последними.
Профессор пожал Хайнцу ладонь, пожелал удачи.
Инженеры подняли многотонную задвижку, освободив путь в тоннель. Лишь после этого над рубкой исчезла белая командирская фуражка.
Внутри корпуса загудели электромоторы; зашипел воздух, выпускаемый из балластных цистерн. Субмарина качнула рубкой, опустила нос, следом корму и быстро превратилась в длинную тень в хорошо освещенном водоеме.
Гребные винты ожили, подняв со дна муть, и тень медленно двинулась в сторону тоннеля…
* * *
Всеобщую радость от стартовавшего боевого похода омрачила маленькая неприятность – ближе к выходу из тоннеля лодка прочертила легким корпусом по каменным обводам.
– Черт! – выругался Мор, услышав неприятный скрежет.
– Кажется, мы опять обрушили стену, – отозвался старший помощник Кляйн.
Командир хотело было ответить, да голос потонул в беспорядочном грохоте – по корпусу стучали падающий каменные глыбы.
– Придется по возвращению ложиться на дно и расчищать тоннель, – сломал он в сердцах карандаш.
Да, работа предстояла нелегкая. Впервые экипаж столкнулся с подобной проблемой восемнадцать лет назад, когда лодка так же на выходе приложилась рубкой о край грота. Тогда обрушилось несколько тонн скальной породы, и подводникам пришлось заниматься расчисткой несколько дней. И вот снова неудача.
– Расчистим, – криво улыбнулся Рудольф Кляйн. – Лишь бы вернуться с хорошим уловом…
Шесть лет назад после долгой и безуспешной охоты экипажу U-3519 посчастливилось подкараулить роскошное круизное судно недалеко от Шпицбергена. Офицеры Кляйн и Ланге пытались отговорить командира от рискованной затеи атаковать огромный корабль, но тот оставался непреклонен – запасы продуктов к тому моменту закончились. Хорошенько прицелившись, он пустил торпеду точно в балластный бак, лишив лайнер хода и посадив его на отмель. Расчет оказался верен: никому из находящихся на борту и в голову не пришла мысль о торпедной атаке, пассажиров и экипаж оперативно эвакуировали, а корабль оставили на ночь без присмотра в притопленном положении. Этим «серые волки» и воспользовались, основательно опустошив кладовые и топливные танки.
Часто вспоминая о той удаче, Хайнц решил начать охоту с осмотра окрестностей Шпицберген. Была еще одна причина: восточные острова данного архипелага были ближе любой другой суши…
Целую неделю субмарина курсировала вдоль южных границ архипелага в надежде перехватить судно, идущее с материка с запасами провианта. Пару раз на горизонте появлялись крохотные рыбацкие траулеры. Рассматривая их в окуляр перископа, Мор крепко ругался и приказывал не менять курса.
– Я не буду тратить торпеды на подобную мелочь, – отвечал он на вопросительные взгляды подчиненных.
– Хайнц, хорошее питание почти закончилось – я приказал коку урезать норму, – подошел вплотную старший помощник Кляйн. – С завтрашнего дня на гарнир у нас опять маринованные водоросли.
– Знаю! – отрезал Мор. – Будем искать приличную цель!..
На десятый день корветтен-капитан приказал повернуть на юг. Но и здесь – у берегов Норвегии – их ждало разочарование: те же мелкие рыболовные катера, вперемешку с кораблями береговой охраны.
– Уходим отсюда! – рявкнул Мор, в очередной раз приметив в перископ военное судно.
– Куда рассчитать курс, герр капитан? – спросил штурман.
– На восточное побережье Новой Земли.
* * *
Семнадцать дней патрулирования Баренцева моря и его архипелагов ничего не дали.
«Чертова Россия! Что у них там происходит? – часами вертелся Мор вокруг командного перископа. – В былые годы хотя бы изредка встречались старые калоши, а теперь словно все вымерло. Кто же из нас выиграл войну?..»
А следующий, восемнадцатый день ознаменовался чрезвычайным происшествием. Качественной пищи, выдаваемой команде в нормальном количестве, хватило ровно на неделю боевого похода. Еще четверо суток кок растягивал остатки роскоши, сдабривая их отварными или маринованными водорослями, прихваченными с базы. А всю последнюю неделю люди питались исключительно морской растительностью.
Накануне, находясь у северной оконечности Новой Земли, Мор осматривал в перископ горизонт и заметил большой военный корабль. На всякий случай сыграли тревогу, легли на дно и заглушили электромоторы.
Но их все-таки заметили – гидроакустик определял шумы рыскающего противолодочного корабля на протяжении целых двенадцати часов. Все сидели как мыши, разговаривали шепотом и старались не двигаться.
И вдруг в центральном посту прогремела автоматная очередь, буквально разорвавшая гробовую тишину. Кто-то вскрикнул от боли, одна из пуль щелкнула по перископу над головой Мора. Падая в сторону, он выхватывал пистолет и искал того, кто стрелял…
Целью оказался торпедист Эрих Вебер, помилованный когда-то и не расстрелянный вместе с Альбертом Шлоссером. С перекошенной физиономией и обезумевшими глазами он стоял у кормовой переборки центрального поста, мычал что-то нечленораздельное, держал в своих огромных ручищах автомат и поливал все вокруг пулями.
Лежа на палубе, Мор произвел единственный выстрел, после которого Вебер отлетел к переборке и рухнул с продырявленной головой.
Из соседних отсеков сбежались моряки.
– Что случилось, герр капитан?
– У Вебера сдали нервы. Идиот, – проворчал тот, поднимая с палубы белую фуражку.
Кто-то крикнул:
– Двое раненных! Старший помощник и боцман на руле!
Капитан-лейтенант лежал возле рулевого поста, зажимая ладонью окровавленную шею и судорожно хватая ртом воздух. Чуть дальше корчился боцман.
Хайнц присел рядом с офицером, тронул его за руку.
– Рудольф, позволь осмотреть рану.
Рудольф не откликнулся. Сделав еще пару вдохов, он закашлялся, брызгая кровью; выгнул спину и… затих.
– Герр, капитан! Герр, капитан! – прокричал из тесной радиорубки акустик.
– Всем заткнуться и соблюдать тишину! – отчеканил Мор. – Акустик, слушаю!
– Шумы винтов нарастают – корабль идет прямо на нас.
– Понял, – поднялся и оттер он с лица кровь. – Запустить электромоторы подкрадывания. Курс три-пять-пять, самый малый вперед…
* * *
Малым ходом и практически бесшумно подлодка уходила из опасного района. После срыва Вебера обстановка пришла в норму: в отсеках установилась тишина, раненному боцману сделали обезболивающий укол.
На случай атаки глубинными бомбами в пустой торпедный аппарат матросы зарядили так называемый «муляж смерти» – парочку спасательных жилетов, разломанные ящики от консервов, десяток емкостей с отработанным маслом, ветхое обмундирование, свитера, рубашки, несколько вышедших из строя дыхательных аппаратов и даже тела двух трагически погибших моряков: Кляйна и Вебера. Если все это «выстрелить» вместе с приличным пузырем воздуха, то отличить имитацию от настоящей гибели субмарины будет весьма проблематично. Во всяком случае, на это потребуется время.
Штурман Ланге рассчитывает курс на северную оконечность Новой Земли, Мор нависает над акустиком. Тот сидит в наушниках перед светящимся «нимбом» – круглой шкалой гидрофона.
«Ну что там, приятель?»
«Они рядом!» – поднимает матрос многозначительный взгляд.
Противостояние длится несколько часов: субмарина меняет курс, постепенно продвигаясь на север. В пятидесяти милях севернее Новой Земли акустик устало снимает наушники и докладывает:
– Мы оторвались, герр капитан. Шумы остались на юго-западе.
– Продолжай слушать, – бросает тот и возвращается в центральный пост. – Штурман, глубина?
– Сто пять.
– Боцман, ложимся на грунт.
Голодать, почти не двигаться и соблюдать полную тишину пришлось около суток…
Но все пытки рано или поздно заканчиваются. Ранним утром подлодка отдала балласт и поднялась до глубины в шестьдесят метров.
– Самый малый вперед, – скомандовал Мор. – Курс три-ноль-ноль. Акустик, докладывать о наличии шумов каждые пятнадцать минут.
– Есть…
Через несколько часов следует команда:
– Подсвсплыть на перископную глубину!
Глубина четыре метра. Штанга бинокулярного перископа уходит наверх. Ухватив рукоятки, Мор быстро осматривает округу.
Горизонт чист. Последнее напряжение спадает.
– Куда рассчитать курс, Хайнц? – тихо спрашивает штурман.
– Позже рассчитаешь. А сейчас нужно похоронить наших товарищей…
Спустя полчаса заряженный в торпедный аппарат «муляж смерти» выстреливается в море. Вместе с муляжом лодку покидают тела старшего помощника Кляйна и торпедиста Вебера. Кок пробирается по отсекам, разливая в кружки по глотку последнего шнапса, оставленного на крайний случай…
А вскоре акустик взволнованно докладывает в центральный пост:
– Герр, капитан, я слышу шум винтов!
– Опять военный корабль?! – хмурит тот седые брови.
– Никак нет. Шумы другого характера.
– Крупное судно? – оживляется корветтен-капитан, подсаживаясь к командному перископу.
– Думаю, да. Я различаю работу не менее трех винтов.
– Команда, внимание! Кажется, мы нашли то, что искали! Штурман, курс два-семь-ноль!..
* * *
Лодка приблизилась к цели на дистанцию уверенного торпедного выстрела.
– Людвиг, посмотри, – отстранился от окуляров перископа Мор. – Не могу разобрать, что за гюйс болтается на флагштоке?
Штурман устроился на велосипедном сиденье у перископа, положил ладони на рукоятки, прищурился…
Не смотря на офицерское звание оберлейтенанта цур зее, штурман Ланге был одним из самых молодых членов команды U-3519. Выглядел он на сорок пять – сорок восемь; светлые волосы со временем стали пегими, вокруг глаз появились морщины, кожа пошла веснушками и пигментными пятнами. Однако тело оставалось неплохо сложенным, пальцы не дрожали, а глаза хорошо различали силуэты кораблей на дистанции до шести миль.
– Шведы, – облизнул он пересохшие губы. И уточнил: – Шведское торговое судно.
– Дедвейд?
– Около двенадцати тысяч тонн.
– Отлично, – потянулся к микрофону капитан. – Внимание, команда! Впереди по курсу цель нашей охоты – торговое судно под флагом Швеции. Приготовится к торпедной атаке!
Экипаж действовал, словно на учебном полигоне близ Данцига: выйдя на пересекающий курс, подлодка открыла люки торпедных аппаратов и всплыла на перископную глубину; убедившись в отсутствии авиации и кораблей охранения, сблизилась с целью и без колебаний выпустила торпеду.
– Десять, двадцать, тридцать…
Под методичный отсчет секунд, Мор следил за движением торпеды сквозь оптику перископа.
– Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят…
На девяносто пятой секунде послышался далекий разрыв, а над гражданским судном взметнулось облако черного дыма.
– Есть!
– Мы попали!
– Наконец-то!.. – ликовали подводники.
– Всплываем! – крикнул командир. – Зенитчики – к автоматам! Боцманской команде приготовить шлюпку!..
* * *
Ночь выдалась спокойной, над головой мерцало звездами безоблачное небо. U-3519 взрезал форштевнем невысокую волну и шел средним ходом к острову Земля Александры.
Впереди на мостике стоял Мор, одной рукой опираясь на борт рубки, другой удерживая початую бутылку красного вина. Рядом колдовал с секстантом штурман; позади трепались два сигнальщика. А внизу пьяная команда буйно праздновала удачный выход в море.
– Может быть, одному из нас спуститься и пройтись по отсекам? – включил Ланге небольшой фонарь, дабы записать в блокнот полученные цифры.
– Не стоит. На руле сидит опытный обербоцман, в машине дежурит наш новоиспеченный лейтенант…
Новоиспеченным офицером был моторист из команды покойного инженера-механика Гюнтера. Работящий, но весьма посредственный специалист, носивший до недавнего времени нашивки младшего унтер-офицера. После похорон старшего помощника Мор подумал: «Настроение у моих ребят – хуже некуда, надо бы их встряхнуть. Да и не дело, когда в экипаже остается всего пара офицеров…» Построив в жилом отсеке всех свободных от вахты, он зачитал приказ и вручил мотористу свои старые погоны младшего офицера без серебряных капитанских звезд…
Корветтен-капитан допил вино.
– Ты закончил с расчетами?
– Да.
– Где мы?
– Шестьдесят пять миль к юго-востоку от нашей базы.
– Пора уходить на глубину, – швырнул Мор пустую бутылку за борт.
– Опасаешься авиации или встречных судов? – укладывал Ланге секстант в деревянный ящичек.
– Здесь нет ни тех, ни других. Чтобы встретить шведское судно, мы проболтались в море целых двадцать дней!
– Тогда зачем нырять? Мы могли бы еще подышать свежим воздухом и подзарядить аккумуляторные батареи…
– Надводную цель могут заметить проклятые русские пограничники, обосновавшиеся на нашем острове, – пояснил командир. И рявкнул: – Всем вниз! Погружение пятьдесят метров!..
Всё пространство внутри субмарины было забито трофеями. Ящики, коробки, мешки и разнокалиберные банки стояли везде – даже во втором гальюне и в единственной душевой кабине. Сетки с фруктами и овощами болтались под потолком по всей длине коридоров.
К середине ночи команда угомонилась. Мор разделил с Ланге оставшееся время на две вахты и первым отправился отдыхать, оставив себе наиболее сложный этап – маневрирование в узкости пролива Кембридж и вход в бухту Нагурского. Что ни говори, а возраст сказывался – в юности после бутылки красного вина он крепко стоял на ногах, а сейчас плохо соображал и ощущал дикую слабость в мышцах…
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/podvodnye-volki-ch2-gl-7-8-9-10-651b7bbe8f456913c03449e1