Первые сведения о Тибете — огромной горной стране в центре азиатского континента — стали проникать в Россию в XVII в. в связи с попытками последней установить дипломатические и торговые отношения со своими восточными соседями — Монголией и Китаем. В русских документах того времени Тибет именовался Лабинской (т. е. Ламской) или Тангуцкой землей, или Боронталой (Барантолой), как его называли монголы (от монг. баруун тал — западная земля, или земля, лежащая с правой стороны, в отличие от зуун тал — восточной или левосторонней земли — Маньчжурии). Сведения эти, полученные отчасти от приезжавших в Россию монгольских послов, отчасти от русских посольских и служилых людей, ездивших с разными поручениями в Монголию и Китай, были крайне скудными. Так, Н. Г. Спафарий-Милеску — переводчик Посольского приказа, побывавший в Пекине во главе русского посольства в 1675–1678 гг., описал в своем отчете один из наиболее доступных «сухих путей» в Китай: из Астрахани, через бухарские города, Кабул и далее «через Барантола, где Далайлама живет», до города Сучжи, откуда за месяц можно добраться до Пекина. В Посольском приказе, однако, уже имелся толмач «тангуцкого» (тибетского) языка — П. И. Кульвинский (1635? — ок. 1707), которого Ю. Н. Рерих и Н. П. Шастина называют лучшим монголистом XVII в. и «первым русским знатоком тибетского письма». Правда, письмом этим тогда пользовались в основном при переписке с ойратскими (джунгарскими) ханами, а не с тибетцами.
Столь малое внимание к Тибету российских правителей можно объяснить тем, что их в то время более всего интересовали сопредельные восточные государства. Поэтому и столетие спустя в изданном профессором Московского университета К. Г. Лангером «Полном географическом лексиконе» сообщалось лишь краткой строкой о соседстве Тибета с Китаем, ставшим в XVII в. частью Цинской империи («Китай граничит на западе с Тибетской Тартарией»). И это было, по сути, все, что русский читатель мог узнать о загадочной «стране лам» из столь авторитетного источника.
Вместе с тем царскому правительству было хорошо известно о тесных религиозных связях калмыцких ханов и духовенства с Тибетом. Эти связи заметно усилились в эпоху правления знаменитого Аюки-хана (1672–1724). В 1690 г. Далай-лама послал Аюке ханский титул, а в 1718 г. в Калмыкию из Тибета вернулся Шукур-лама с высшим духовным саном, также пожалованным ему Далай-ламой. В результате Шукур-лама становится главой буддийского духовенства и одновременно начинает играть важную политическую роль в жизни Калмыцкого ханства. Правители России во времена Аюки пытались приблизить к себе влиятельное калмыцкое духовенство и потому, естественно, стремились ограничить его контакты с Тибетом.
В послепетровскую эпоху российские власти стали предпринимать определенные усилия как для сбора достоверных сведений о Тибете, так и для завязывания отношений с его правящей верхушкой, главным образом с целью установления торгового обмена между Россией и Тибетом. Для этого пытались использовать регулярно посещавшие Тибет религиозные посольства калмыцких ханов, чьи владения на нижней Волге к тому времени были окончательно присоединены к Российскому государству. Правда, ни одна из этих попыток не увенчалась успехом: сопровождавшие калмыков русские чиновники («коронный пристав» вместе с толмачом) не смогли пройти дальше Урги (столица Внешней Монголии или Халхи), отчасти из-за противодействия самих калмыцких посланцев, отчасти — пекинских властей.
Кроме калмыков, связь с Тибетом, хотя и не столь тесную, поддерживали и обитавшие к востоку от оз. Байкал буряты — полукочевой монголоязычный народ, перешедший в русское подданство после демаркации границы между Россией и Китаем в соответствии с Кяхтинским договором 1727 г. Своим обращением в буддизм буряты были обязаны главным образом прозелитистской деятельности странствующих монгольских и тибетских лам. В 1741 г. Иркутское областное управление, переписав поименно этих лам, привело их к государственной присяге и взяло с них обязательство «под угрозою смертной казни, не только не переходить заграницу, но даже ни явно, ни тайно, ни под каким предлогом сношений с заграничными людьми не иметь». После этого ламы получили разрешение проповедовать среди бурят «ламайскую веру», были освобождены от ясака и других повинностей. Одновременно власти утвердили наличное число лам (150 человек) «комплектным» и поставили во главе бурятского духовенства главного ламу селенгинских и хоринских дацанов тибетца Агвана Пунцука. Забайкальские ламы, однако, формально продолжали сохранять зависимость от духовного главы Монголии — Ургинского Хутухты (Богдо-гэгэна) — и попрежнему получали посвящение в Монголии.
После смерти Агвана Пунцука в 1764 г. его место занял лама Дамба-Даржа (Доржи) Заягийн (Заяев), бурят-монгол по происхождению, обучавшийся в Тибете (в Лхасе) в 1734–1741 гг. и принявший монашеские обеты гэцула и гэлуна (гэлона) лично от высших иерархов тибетской буддийской церкви Панченламы и Далай-ламы. Два года спустя Канцелярия по пограничным делам утвердила Заяева в должности главного ламы «всех буддистов, обитающих на южной стороне Байкала», со званием бандидо-хамбо-ламы. По инициативе Пунцука и Заяева в 1753 г. (или около этого времени) на р. Чикой, среди кочевий бурят цонгольского рода, был построен первый деревянный храм — Цонгольский дацан, «по образцу дацана Далай-ламы». Имеются также сведения об участии Заяева в выборе места строительства Хулэн-норского (Гусиноозерского) дацана на правом берегу Гусиного озера. Этот дацан, в отличие от следовавшего тибетской культовой практике Цонгольского дацана, ориентировался на монгольскую традицию, поскольку его настоятель (ширетуй) лама Жимба Ахалдайн (Агалдаев) обучался в Урге.
Соперничество между ламами этих двух крупнейших на то время дацанов продолжалось до 1809 г., когда звание бандидо-хамбо-ламы, по желанию большинства бурятских родовых тайшей (старейшин), перешло к настоятелю Гусиноозерского дацана. С тех пор, до начала 1930-х гг., Гусиноозерский дацан — резиденция бандидо-хамбо-ламы — являлся главным центром бурятского буддизма. Что касается калмыков, перекочевавших в Поволжье из Западной Монголии в начале XVII в., то они в большинстве своем перешли в буддизм гораздо раньше бурят и имели собственного духовного главу, носившего титул Шаджин-лама. И буряты, и калмыки традиционно исповедовали буддизм наиболее распространенной в Тибете и Монголии школы гелуг (тиб. dge lugs pa — что означает «добродетельная»), также называемой «желтошапочной» по цвету монашеских шапок. В Европе и России тибето-монгольскую разновидность буддизма обычно называли ламаизмом, а ее последователей — ламаистами или ламаитами.
— А. Андреев. Из книги «Россия и Тибет. История политических отношений»